— Ну, это было несложно. Гораздо труднее оказалось собрать народ из других команд в таком количестве, но, как видишь, я справилась, — с достоинством ответила София. — Причем за очень короткий срок, — добавила Оливия. — Ребята, я сделала то, что вы просили. Но… вы уверены? — Да, уверены. Теперь уже точно уверены, — ответил Скрипач. — Сегодня в ночь, Сирин. — Понятно, — убитым голосом произнесла она. — Ты это, вот чего, не надо, — строго сказал Скрипач. — Тем более что у тебя тут скоро забот прибавится. — В смысле? — не поняла Оливия. — Мотыльков надо будет забрать в бухту, а затем, если захотят, перебросить к Таенну, в их поселение. Но они не факт что к нему захотят, — предупредил Скрипач. — Пустишь их пожить к себе на время? Сама же говорила, что они славные. — А он… он не будет пробовать заставить их вернуться? — с тревогой спросила Оливия. — Скорее всего, нет. Но и в бухте, и у Таенна они уже будут под защитой, — объяснил Ит. — И один маленький такой намек, один момент. Все они — Мастера путей. Что это может для вас всех значить, и как они сумеют стать вам полезными — понятия не имею, но что сумеют — это точно. — Ладно, — с легким сомнением в голосе произнесла Оливия. — Ребята, а что он вам сказал? — Да, да, ради чего вся эта затея-то была? — тоже принялась спрашивать София. — Что в результате? — Если коротко и просто, он нам предложил остаться навечно тут, потому что там мы ему, как выясняется, мешаем, — объяснил Ит, не вдаваясь в подробности. — Мы отказались. Он с нами вежливо попрощался. До атаки мы считали, что у нас есть некоторая фора, сейчас понятно, что форы больше нет. В любом случае, нам остается одно: действовать по плану, и надеяться, что мы успеем. — А что произойдет, если… ну… — Оливия запнулась. — Мы не знаем, — ответил Ит. — Правда, Сирин. Мы — не знаем. Мы даже не знаем, что с нами сейчас — там. Просто будем делать то, что делаем, и будь что будет. * * * Расчет, который делал накануне Ит, был совсем простенький — он считал мощность капсул в преобразовании на угол тангажа, который, теоретически, будет нужен для подъема. Подниматься было решено по спирали, потому что пытаться лезть просто вверх было бы, по словам Скрипача, полным идиотизмом. Но, как быстро стало понятно, загнать на предельную высоту машины только с имеющимися капсулами будет задачей нереальной, поэтому Ит и попросил Оливию добыть и зарядить еще четыре дополнительно. Что она, собственно, и сделала. — Неизвестно, что будет, — снова повторял Скрипач. — Вообще неизвестно. Теоретически подобные машины имеют потолок около семи тысяч наших метров, но тут Берег, и неизвестно, что там, наверху… сами понимаете. Но мы попробуем. Если разобьемся, Грег цветочков пусть в воду накидает. У него много цветочков. — Тьфу на тебя, — рассердилась, наконец, Оливия. — Вот не отдам вам дополнительные капсулы, и останетесь тут… как вам этот сказал — навечно. Они стояли сейчас на пирсе, в некотором отдалении от группы пилотов, до сих пор обсуждавших бой. Над морем вставал сейчас золотистый закат, небо, уже почти очистившееся от облаков, превращалось из голубого в синее, и начал подниматься ставший уже привычным ветер, который всегда тут возникал вечерами. Он стихнет, когда сядет солнце, и над Берегом, над всем бесконечным Берегом начнется одна на всех ночь. — А вам не страшно? — тихо спросила Оливия. — Страшно, — признался Ит. — Неизвестность. Это всегда страшно. Он ведь тоже боится именно неизвестности, но только в нашем лице. Неизвестности и непредсказуемости. Он всегда был… излишне рационален. — Я не про него, — покачала головой девушка. — Вообще, в принципе. Странно… мы ведь летаем, но почему-то боимся подняться выше, мы ведь даже до потолка подниматься не рискуем. Видимо, по той же самой причине — неизвестность. Цепляемся за то, что есть, и… — И до определенного момента это правильно, — кивнул Скрипач. — И не надо. Сирин, побереги себя, пожалуйста. Понимаю, что это глупо звучит, но всё-таки. Мало ли что может произойти… потом. Так что ты будь умницей, ладно? Против его ожидания Оливия не улыбнулась, лицо ее продолжало оставаться строгим и печальным. Она стояла, почему-то держа последнюю не отданную капсулу за спиной, и молчала. — Ты не хочешь, чтобы мы улетали, — констатировал Ит. — Да, не хочу. Вот возьму сейчас, и швырну эту капсулу в воду, — пригрозила она. — Может быть, мне тоже страшно. За вас. Может быть, я… — Сказать тебе, кто ты? — вдруг решился Ит. — Ну, скажи, — Оливия посмотрела на него. — Ты — Оливия. Эри. Берта. Елена. И еще мириады женщин, которые знают. Знают, понимаешь? Ты — миллионы и миллионы, ты одна, но вас много. Всю твою жизнь тебя вело именно это знание. Не инстинкты. Не сиюминутные желания. Не поиск выгоды или быстрого счастья. Тебя вело, и продолжает вести то, что ты — знаешь. — Но что я знаю? — горько спросила она. — Истину, — пожал плечами Ит. — Что же ещё? — Но какую именно?.. — Это надо спросить у тебя, — Скрипач усмехнулся, и вдруг легонько щелкнул Оливию по носу. — Если просто, то ты знаешь, как устроен мир. Правильно знаешь. Знаешь, что верно, и что ложно. Что плохо, и что хорошо. А еще ты почему-то знаешь про нас, точнее, про мириады нас, и это для чего-то нужно, но вот убей бог, я не знаю, для чего. Ты просто помни, что ты права, хорошо? И ты всё знаешь правильно. Веришь? Оливия помедлила секунду, а затем несмело улыбнулась. — Почему-то верю, — ответила она. — Нужно будет расспросить Таенна, наверное. Может быть, он сумеет рассказать какие-то вещи, которые я вроде бы знаю или помню, но не могу даже сама себе объяснить. Например, про парность. Или про пчелиные соты. Или про дороги в небе. — Да, он сможет, — согласился Ит. — Он точно сможет. Видишь, не всё так плохо, Сирин. — Сказал он, незаметно подбираясь к своей второй капсуле, — заметил Скрипач. — А чего это — к моей?! — возмутился Ит. — Может, это твоя? — Не, мои уже у меня в сумке, — погрозил пальцем Скрипач. — Сирин, отдай ты ему эту банку, и пошли с народом прощаться, наконец. А то нам взлетать скоро. * * * Общее прощание вышло коротким и каким-то скомканным — время поджимало, солнце уже почти утонуло в море, а над горами появились уже первые звёзды. Скоро пожатые чьи-то руки, скоро сказанные чьи-то напутствия, хлопки по спинам и плечам, и вот уже Ветер гонит лодку к первому самолету, и что-то говорит, но уже начинается самый настоящий мандраж, и поэтому то, что говорит Ветер, почти всё пролетает мимо ушей. — Отойдите во вторую «бету», или по границе первой и второй. Чтобы, случись что, от города подальше… ну, вы поняли. Но не должно случиться, надеюсь, не должно… вы в вас верим, ребята, правда, все верим, все сейчас будем кулаки держать… — Спасибо, — Скрипач перепрыгивает из лодки на поплавок, машет рукой — мол, отваливай. — Пока, Ветер! Чистого неба! — И тебе тоже! Ит, когда лодка подошла к его машине, тоже перешел на поплавок, и махнул рукой. — Ты, это, лучше ты будь сейчас ведущим, — вдруг сказал Ветер. — Почему? — с интересом спросил Ит. — Ну, ты же старший брат-то, вот и давай, — объяснил Ветер. — Всегда мне отдуваться, — усмехнулся Ит. — Ладно, договорились. Буду ведущим. — И славно. Чистого неба! — Чистого неба… Лодка пошла к пирсу, оттаскивая от самолетов швартовочные буи. Ит запрыгнул в кабину, и заученным движением опустил на глаза летные очки-консервы с темно-фиолетовыми стеклами. * * * — Рыжий, помнишь, дети когда-то говорили — слабоумие и отвага? — спросил Ит. Самолеты, которые они отвели на всякий случай на порядочное расстояние от береговой линии, поднимались по спирали к ночному небу. — Это не дети говорили. Это я говорил, когда три идиота малолетних на крыше высотки пикник устроили, — ответил Скрипач. — Им лет по двенадцать было, кажется. — А, ну или ты говорил, — согласился Ит. — Так, поднимаем угол. — Ты на сколько градусов хочешь? — Давай еще пять прибавим, — предложил Ит. — У меня какое-то странное… — Ой, перестань ты про свои ощущения! — рассердился Скрипач. — У меня голова разболелась, как не знаю что, а ты про ощущения опять! — У тебя тоже? — удивился Ит. У него самого уже минут десять как начала болеть голова, сперва почти незаметно, но теперь боль усилилась. — А, тогда про ощущения понятно, — заметил Скрипач. — Может, на кислород уже? — Рано. Позже.