Интересно, откуда у Флако взялся экземпляр газеты с этой статьей? Копия была нечеткая, словно распечатанный снимок с экрана. И вдруг Смитбек понял, как все это может выглядеть с точки зрения человека вроде Флако. Он почти ничего не знал о прошлом парня, но тот наверняка происходил из какого-нибудь маленького гватемальского городка, практически полностью изолированного от внешнего мира. Такому парню репортер большой газеты мог показаться важной персоной. Смитбек вспомнил, как Флако хвастался по поводу его посвящения в «Пантеры». Ему было велено убить двух человек: rata[53], информатора, и его жену. Он мог убить того человека любым способом. Но сначала должен был убить женщину. Перерезать ей горло на глазах у крысы. Во всяком случае, к этому сводилась суть его истории. Но то, как он это говорил, как хвастался и приводил невероятные подробности, навело Смитбека на мысль, что он все это выдумал. Или, по меньшей мере, сильно приукрасил. Флако смотрел на него, ожидая ответа на свой вопрос. Смитбек лихорадочно перебирал в голове мысли, отбрасывая несущественное. Репортер, его имя на первой странице газеты большого города… Человеку вроде Флако его стиль жизни должен казаться настолько далеким, словно он, Смитбек, прилетел с другой планеты. — Да, — сказал он и сел. — Да, я работаю с разными издателями. Важными издателями. Искра надежды, погасшая в какой-то миг прошлой ночью, вспыхнула заново. Он был похож на тонущего человека, который внезапно увидел спасательный круг. Пусть вдалеке, но все-таки. Может быть, отсюда все же есть выход. — Какого рода издателями? — Всякого. Газеты. Журналы. Книги. Он заметил, как на секунду в глазах Флако вспыхнул свет. — Журналы? — Конечно. Мой лучший друг, mejor amigo, рисовал комиксы для моей газеты. Теперь у него свое издательство. Прямо здесь, в Форт-Майерсе. Это было ложью: Смитбек не знал никого в отделе комиксов газеты и сам не прочел ни одного комикса с детства, после «Малышни» и «Зэп комикс». — И какой он издатель, этот amigo? — Он издает… — «Черт, что же сказать?» Он взмахнул руками. — Графические романы. Мангу. ¿Sí? Флако оживился: — Графические романы? Sí. Sí. И ты говоришь, друг живет тут, в Форт-Майерсе? — Да. В центре. — Мысли его метались, нащупывая детали, которые сделают его историю более правдоподобной. — Он и в кино работает. В Голливуде. Но это так… — Он сделал неопределенный жест, как бы обозначая, что это лишь побочное занятие. — Мой друг помогает переделывать графические романы в кино. — Ты… ты читаешь графические романы? — Конечно. Люблю их. Большой поклонник! Воодушевленный Флако похлопал себя по карману шортов: — Я рисую романы. — Правда? Рисуешь графические романы? Не может быть! В голосе Смитбека прозвучала смесь восхищения и недоверия, ровно в той пропорции, чтобы польстить, а не оскорбить. — Sí. С самого детства все, что я хотел, это dibujar[54]. — Молодой гангстер изобразил, что он рисует. — Мой отец бил меня, когда видел, что я рисую, а не работаю. No me importa[55]. — Ух ты. Удивительно. Это и впрямь было удивительно. Смитбеку всегда нравилось находить таланты в неожиданных местах. Бахвал не порадовался бы, если бы узнал, что амбиции Флако простираются в ином направлении, чем оборот наркотиков и устранение конкурентов. Этому парню явно не хватало признания в том или ином виде. — Можно посмотреть? Немного поколебавшись, Флако вытащил из большого кармана пачку потрепанных листов. — Прочти. Скажи мне, это хорошо? Он протянул листы Смитбеку с какой-то нежностью, словно это были лепестки цветов и он опасался их повредить. — Ты прочитаешь? — Sí. Con mucho gusto[56]. — Карлоса не будет еще час. Ты закончи до его прихода и скажи мне, что это хорошо. «Скажи мне, что это хорошо». Не «скажи мне, хорошо ли это». Смитбек кивнул и осторожно взял листы. Флако внезапно достал выкидной нож и приставил к горлу Смитбека. Его глаза снова сверкнули, но совсем другим светом: — Не смей говорить Карлосу. Не смей говорить Бахвалу. Смитбек покачал головой: — Нет-нет. — Или я скажу, что зарезал тебя, когда ты пытался бежать. Тебе будет больно. Смитбек не сомневался, что так и случится. Он энергично, насколько это было возможно с приставленным ножом, покачал головой: — Никому не скажу. Это наша тайна. Nuestro secreto. Флако несколько мгновений оставался неподвижен. Потом он с неторопливой ухмылкой убрал нож: — Nuestro secreto. Sí. «Тайны, — подумал Смитбек, потирая горло, когда закрывалась дверь, — это то, что нравится Флако». 36 Колдмун нашел маленький бар на самом краю городка, где, как ему сказали, бывает Запатеро. Он вошел в надежде, что сможет заказать пиво и не спеша вытянуть из этого типа все, что тому известно. Но это была дохлая идея. Стоило ему раздвинуть бисерную занавеску, служившую дверью, и войти в бар, построенный из шлакобетонных блоков, как все клиенты замолчали и уставились на него. «Что ж, — подумал Колдмун, — прямой путь иногда и самый лучший». — Сеньор Запатеро? Долгая тишина, затем раздался голос: — Я Запатеро. — Я бы хотел поговорить с вами, — сказал Колдмун по-испански. — Приватно, на улице. — О чем речь? — На улице. — Сеньор, я не привык, чтобы мной понукали, как крестьянином. Ну, если так, значит так. Колдмун быстро подошел к Запатеро, пока тот не успел подняться со стула. Он навис над ним всеми своими шестью футами и четырьмя дюймами и воспользовался этим преимуществом прежде всего для того, чтобы убедиться, что Запатеро не вооружен. Стрелкового оружия на виду не имелось, но за кожаный ремень было заткнуто небольшое мачете. Пальцы Запатеро потянулись к рукоятке. — Не самая хорошая идея, — сказал Колдмун. Рука замерла. — Почему ты приходишь сюда, как cabrón[57], и говоришь со мной неуважительно? Я тебя не знаю. Колдмун понял, что выбрал неправильную тактику: Запатеро больше боялся потерять лицо перед этими людьми, чем вступать с ним в конфликт. — Сеньор, не нужно волноваться, — сказал Колдмун неожиданно вежливым тоном, пытаясь перевести голос в более спокойный регистр. Черт побери, ему еще предстояло научиться искусству общения с людьми в Центральной Америке. — У меня к вам дело, только и всего. Дело, которое, может быть, пойдет на пользу и вам, но оно носит частный характер. Простите меня, если я невольно вас обидел. Меня зовут Лунафрия. Он протянул руку. Запатеро расслабился, пожал протянутую руку и улыбнулся: — Почему же вы сразу не сказали? Выйдем и поговорим. Джентльмены, я покину вас на короткое время. Они вышли из бара. — Сеньор Лунафрия? Вы, кажется, не местный, судя по вашему произношению и поведению. — Я с юга. С далекого юга. Колдмун надеялся, что Запатеро примет это, поскольку испанские акценты в Южной Америке были в высшей степени разнообразны. Он знал, что его испанский не совершенен, но говорил он достаточно бегло, а потому мог сойти, как он надеялся, за выходца из одной из стран Латинской Америки, а не с севера. — Расскажите мне о вашем деле.