— Я Рамона Озорио Ишкиак. В чем дело? Колдмун лихорадочно обдумал ситуацию, ошеломленный тем, как быстро ему удалось найти кого-то из семейства Ишкиак. Если перед ним Рамона, то обрубок, вероятно, принадлежал ее сестре Мартине. — Я здесь в связи с вашей сестрой, сеньоритой Мартиной. Глаза женщины расширились. — Вы от моей сестры? Ну слава богу, мы так давно не получали от нее известий! Пожалуйста, пройдемте в мой дом, и вы мне расскажете про нее, где она, что она делает в Америке! Ее глаза горели от волнения, к которому примешивались опасения, и у Колдмуна упало сердце при мысли о том, что ему придется рассказать этой женщине. Но может быть, он расскажет не все… пока не все. Дом Рамоны стоял на краю оврага, ведущего к реке. Вокруг дома располагалось несколько небольших террасированных огородов. Туман продолжал подниматься, и наконец солнечный луч пронзил облачное одеяло и яркой подвижной точкой уперся в склон дальнего холма. Дом, построенный из выкрашенных в светло-голубой цвет шлакобетонных блоков, был чистым и аккуратным, вплоть до занавесок в клеточку и глиняного кувшина с цветами на кухонном столе. — Пожалуйста, будьте как дома, — сказала Рамона, предлагая Колдмуну сесть. Он сел, и женщина сняла с плитки кастрюльку с кипящим кофе. Она налила две кружки и принесла их вместе с сахарницей и кувшином сливок. Подняв кружку, Колдмун ощутил запах черного, горелого, кислого кофе. — Именно такой кофе, как я люблю, — сказал он, сделав глоток. Вкус был великолепный: наконец-то он получил кофе, похожий на тот, что он помнил по годам детства в резервации. Рамона взяла свою кружку и села, поставив на стол тарелку с чучито[50]. — Пожалуйста, расскажите мне про мою сестру. — Боюсь, у меня плохие новости, — сказал Колдмун. Господи, что же ей сказать? — Ваша сестра, видимо, пропала. — Пропала? — Рамона прижала руку ко рту. — Вот этого я и боялась! А что случилось? — Видимо… — Колдмун помедлил. Он не знал, что сказать, и поэтому взял ее за руку. — Видимо, она попала в какую-то нехорошую историю. — Ох! — У нее на глазах выступили слезы. — Я ей говорила, не уезжай, умоляла ее, я так боялась! — Мы точно не знаем, что с ней произошло. Именно это я и пытаюсь расследовать. Мне нужна ваша помощь. Расскажите мне, что вы знаете. Она промокнула платком глаза: — Как видите, мы здесь, в Сан-Мигеле, живем небогато. Моя сестра все говорила, что хочет поехать на север, в Штаты. И не только она — тут все об этом говорили. О том, какие там все богатые, о том, что честный человек, который хорошо работает, может и жить хорошо, что у всех есть любая еда, дом, даже машина и каждый ребенок может ходить в школу. Я знала, что это большое преувеличение. Но в нашем городе желание бежать — оно как пожар. — Когда она уехала? — Перед праздником Непорочного зачатия, в начале декабря. — То есть больше четырех месяцев назад? — Да. — Расскажите мне, как это случилось. — Моя сестра вошла в группу, собиравшуюся уехать, потом кто-то связался с человеком за границей — в Мексике, а тот уже знал другого человека, посредника, который мог доставить их в Штаты. В Мексику попасть просто. Трудно из Мексики в Штаты. — И кто этот человек? — Его зовут Запатеро. Хорхе Обрегон Запатеро. Он собрал их всех вместе, и в один прекрасный день они уехали. — Рамона снова промокнула глаза. — Сколько человек было в группе? — Около двадцати. Но… — Она глубоко, со всхлипом вздохнула. — Мы беспокоились, что с ними что-то произошло, потому что мы так о них ничего и не услышали. Ничего. Ни один человек из группы не написал и не позвонил. Запатеро клянется, что передал их другому посреднику в Мексике. Но они словно исчезли. — И сколько Запатеро просил за свои услуги? — Тысячу кетсалей. Колдмун быстро подсчитал в уме — около ста тридцати долларов. — Не много. — Да. Но посреднику в Мексике они должны были заплатить еще тридцать тысяч кетсалей. — Понятно. А кто был этот второй посредник? Рамона пожала плечами: — Кто знает? — Запатеро должен знать. — Он не скажет. Он говорит, что выполнил свою работу, как обещал. Он думает, что их схватили на границе и посадили в тюрьму в Штатах. — А где Запатеро сейчас? — Готовит еще одну группу, чтобы уйти приблизительно через месяц. — Почему пойдут эти люди, если предыдущая группа пропала? Наступило долгое молчание. — Потому что у людей есть надежда. Здесь никакой надежды нет. 35 Смитбек лежал на матрасе, глядя в потолок. По потолку ползали жуки, и он без интереса наблюдал за их движением. Первые несколько дней, проведенные здесь, Смитбек думал только о побеге. Он перебрал все варианты: взломать дверь, попытаться дотянуться до смехотворно маленького окна почти под потолком, дернуть за дробовик, появлявшийся в дверях, когда ему кидали еду, в надежде, что удастся затащить внутрь головореза и подавить его своей силой, — но ничего хотя бы отдаленно похожего на это не подворачивалось. А теперь, после короткого «разговора» с Бахвалом, он мог разве что лежать на своем жалком ложе и надеяться уснуть. Этот громила и его страшные угрозы лишили Смитбека всякой надежды. Он снова проклял свою привычку внезапно уезжать без предупреждения к друзьям и коллегам. Чем там занимается Краски, черт его дери? Он хоть позвонил в полицию? Нет, этот сукин сын наверняка скулит и стонет, жалуясь на отсутствие своего сотрудника. Может, отправил поразнюхивать двух-трех репортеров. Бесполезные ублюдки, жалкие недоумки. Поначалу Смитбек думал, что главарь банды повредил его внутренности. Но сегодня он чувствовал себя гораздо лучше, чем вчера. И глаз его тоже был явно менее опухшим. Конечно, в дальней перспективе все это не имело значения. Теперь он знал, что его непременно убьют, что это только вопрос времени. «Поспрашиваю. Посмотрю, может, ты не всю правду говоришь, может, тут есть связь. И тогда я вернусь и сломаю тебя». Почему-то слова Бахвала не сподвигли его на побег, а, наоборот, погрузили в отчаяние. Этот сукин сын отсутствовал уже целый день. Смитбек по-прежнему не знал толком, что происходит, но, насколько он мог понять из разговоров за дверью, речь шла о грузе наркотиков, кокаина, который пропал на границе с Аризоной, и в деле были как-то замешаны грузовики с закрашенными номерами. Так что Бахвал ни о чем другом и думать не мог. Смитбек не сомневался, что именно по этой причине мерзавец не появляется так долго — пытается уменьшить потери и сообразить, что пошло не так. Вдобавок ко всему к его тюремщикам приходили еще какие-то люди, разговаривали с ними. Похоже, Бахвал объявил награду за информацию. Один из пришедших был старый алкоголик, судя по невнятному голосу, доносившемуся из-за двери. Но говорил он только по-английски. Он требовал встречи с Бахвалом, и у него была какая-то информация о грузовиках, десятиколесных машинах с большими барабанами, прикрепленными болтами к крыльям, о грузе под брезентом. Охранники сказали ему, чтобы пришел позднее, когда появится босс. Алкаш, по-видимому, решил, что от него пытаются отделаться, потому что он громко заговорил об этих грузовиках — их видели на въезде в одно место, известное как Тейтс-Хоул или Тейтс-Холл. Неприятный разговор Смитбека с Бахвалом имел еще одно неожиданное последствие. По каким-то причинам оба бандюгана, Карлос и Флако, теперь перестали таиться. Эти двое явно чувствовали себя лучше в отсутствие Бахвала. Они даже изредка заходили в камеру Смитбека или болтали с ним через закрытую дверь. Они не заменили его заблеванный матрас, но хотя бы перевернули его. Ему стали давать еду получше и наконец опорожнили его ведро. Конечно, ничто из этого не обмануло Смитбека. Эти двое по-прежнему оставались его тюремщиками, подкармливали его для следующего — и, вероятно, последнего — разговора с Бахвалом. Поскольку Смитбеку нечем было заняться, кроме как подслушивать их разговоры по ту сторону двери, он немало узнал о своих тюремщиках. Теперь он мог назвать каждого по имени. Они болтали обо всем подряд, и, хотя его испанский оставлял желать лучшего, он разобрал, что они хвастаются своими победами над женским полом, похищениями и перестрелками. Особенно гордились они убийствами, которые совершили, но у Смитбека создалось впечатление, что немалая часть их разговоров была бравадой и преувеличением. В другое время эти двое казались относительно нормальными молодыми людьми. Карлос, более крупный из двоих, работал в магазине мопедов в Гватемале и был очарован большими мотоциклами — иногда он вдавался в непонятные рассуждения, касающиеся технических сторон motocicletas. Флако, тот, что пониже и поуже в плечах — жилистый, но не худосочный, — был поклонником графических романов. В отсутствие Бахвала эта парочка не проявляла особой жестокости: например, несмотря на приказание босса намять Смитбеку бока, Карлос дал ему пару небрежных шлепков, потом перевернул матрас и одной рукой помог пленнику лечь. Он слышал, как они смеются в коридоре, слышал, как хлопнула ладонь о ладонь. Видимо, Карлос отправлялся куда-то с поручением. Смитбек уставился в потолок. С каким-то безучастным удивлением он подумал, что может смотреть на своих тюремщиков с относительной симпатией. Наверное, это указывало на то, что он смирился с судьбой. Если бы они остались в Гватемале, если бы не попали под дурное влияние, Карлос, возможно, до сих продавал бы мопеды, а Флако… Смитбек не был уверен насчет Флако. Вчера, когда Флако принес заключенному то, что у них называлось обедом, у него из кармана торчала книжка комиксов, и, когда Смитбек сказал что-то об этом, парень поспешно опустил пластиковый поднос на матрас и вышел, засунув книгу поглубже в карман. И только тогда Смитбек понял, что это не книга, а рукопись… рисунки, сделанные самим Флако. Если он рисовал комиксы или даже просто рисовал в свободное время, то вряд ли его compañeros[51] могли быть высокого мнения о подобном занятии. Карлос ушел; день клонился к вечеру, и в маленьком магазинчике воцарилась тишина. Смитбек закрыл глаза, пытаясь отключиться и уснуть. Но не прошло и пяти минут, как раздался скрежет и дверь в его камеру открылась. Он приподнялся на локте, чуть поморщившись. Это был Флако. По какой-то причине вид у него был не обычный высокомерный, а взволнованный. Он посмотрел в обе стороны по коридору, потом — убедившись, что Смитбек не двинулся с места, — вошел, закрыл дверь и приблизился к поддону с финиковым лимонадом. Поддон остался на том месте, куда его перетащил Бахвал двадцать четыре часа назад. Флако сел. — Ты, — сказал он по-английски. — Ты писатель. Periodista. ¿Sí?[52] Он вытащил из кармана сложенный лист бумаги, развернул его и показал Смитбеку. Репортер, у которого один глаз видел лучше другого, в тусклом свете уставился на бумагу. Он с удивлением обнаружил, что это его первая статья для «Геральд» об обрубках, которые вынесло на берег Каптивы. Флако показал на фамилию автора. — Смитбек, — сказал он. — Это ты, да? Смитбек кивнул. Флако говорил по-английски лучше, чем дал это понять вначале. — Ты работаешь с… с издателем? — спросил Флако. — Издателем газеты?