— Славная мысль. — С этими словами Пендергаст встал, отряхнул брюки от пыли, словно брезгливая кошка, и повернулся к своей арендованной машине. — Можете провести вечер здесь и развлекаться в том дешевом стиле, к которому вы привыкли. Но я жду вас завтра на острове Каптива к ланчу. Скажем, в час. — Где? Пендергаст открыл дверь машины: — Я буду в Мортлах-хаусе у берега, за мостом Блайнд-пасс. Я взял этот дом в аренду, и там много места, так что можете не искать, где вам остановиться. — Пендергаст перевел глаза на жалкую хижину Колдмуна. — Если вам будет удобнее, я раздобуду для вас большую картонную коробку и матрас — засуну их в щель под крыльцом. — Ха-ха. — У вас есть какой-нибудь транспорт? — Я приеду, можете не волноваться, — усмехнулся Колдмун. — До встречи в час, напарник. Со страдальческим видом Пендергаст сел за руль, захлопнул дверь, завел двигатель и поехал назад по грунтовой дороге, оставив после себя облако пыли, медленно оседавшее на развалины и заброшенные лодки. 21 Констанс лежала в старой кровати с балдахином, стоящей на некотором расстоянии от окон в спальне второго этажа Мортлах-хауса. Адвокат, мистер Мейфилд, привлек целую армию уборщиков и декораторов, и викторианский дом стал светлым и наполнился воздухом. Хотя Констанс внимательно осмотрела его, она пока так и не увидела крови, просачивающейся сквозь обои, как обещала ей секретарь адвоката. Ее окна были открыты для ветерка с залива и слабого шелеста волн на все еще закрытом полицией берегу. В остальном в доме стояла тишина. Все спальни находились на втором этаже, и Констанс обнаружила, что ее спальня ближе к спальне Алоизия, чем ей это было привычно. Дом был старый, надежно построенный, но ничуть не такой основательный, как особняк на Риверсайд-драйв в Нью-Йорке, где она жила. Прошедшая ночь была первая в этом доме; днем Пендергаст уехал в Ки-Уэст и должен был вернуться не раньше половины второго. Констанс лежала в кровати и смотрела на щупальце лунного луча, протянувшееся по панельному потолку. Сна у нее не было ни в одном глазу. Она успела хорошо узнать себя за годы, прошедшие с ее рождения, и никакой тайны в этой бессоннице для нее не было: ее чувства пребывали в напряжении, она ждала, что в любую минуту может что-то случиться. Тайна тем не менее была… в чем же она состояла? Приехав к Алоизию, Констанс погрузилась в изучение расследуемого им дела: она лазала по Интернету, выражала свое мнение относительно версий, выдвинутых Пендергастом, и предлагала собственные. Но она обнаружила, что не испытывает к этому интереса. Сотня обрубков человеческих ног, вынесенных на берег, — это было невероятное и ужасное дело, но оно имело мало отношения к интеллектуальной и смертельной схватке умов, которой она так наслаждалась, помогая Пендергасту в его расследованиях. Смерть в таком масштабе скорее напоминала геноцид, а геноцид никогда не был умным или таинственным, он был самой уродливой, самой жестокой стороной человечества, проявлял себя жестоким и бессмысленным образом. Енох Ленг, ее первый опекун, изучал геноцид, и от него она узнала об этом предмете больше, чем хотела знать. Она наконец призналась Пендергасту, что не испытывает особого интереса к этому делу и предпочитает заняться чем-то другим, пока они находятся на острове. Но была и еще одна причина, по которой она не хотела иметь ничего общего с этим делом и которой не хотела делиться с Пендергастом. Если заглянуть поглубже в архивы и поискать сведения о регистрации смертей в конце девятнадцатого века во время эпидемии холеры в Нью-Йорке, бушевавшей в припортовых трущобах, то можно найти сведения о молодой семейной паре, умершей там в это время. Однако свидетельства о смерти рассказывали не всю историю. После того как муж, работавший стивидором, умер от болезни, его жена, лишившаяся разума от лихорадки и отчаяния, либо упала, либо спрыгнула в Ист-Ривер. Две маленькие девочки, Мэри и Констанс, видели, как тело их матери извлекали из грязной воды с помощью багров. Она никогда и никому об этом не рассказывала. Даже доктору Ленгу. Но та картина всегда оставалась с ней, и Констанс не хотела, чтобы сотня напитанных водой обрубков обостряла те воспоминания. И потому она стала играть роль туристки: бродила по улицам, заглядывала в магазины, посетила историческое общество, наконец, просто сидела на веранде Мортлах-хауса, смотрела на залив и читала книгу «На маяк». Она ненавидела эту книгу Вирджинии Вульф и никак не могла ее осилить, но теперь это стало мученичеством, через которое она с мрачной решимостью вознамерилась пройти, как император Священной Римской империи Генрих IV Германский, проделавший во власянице путь до Каноссы… И тут ход ее мыслей резко пресекся. Констанс замерла, вслушиваясь в тишину. И вот опять: стук. Слабый, но отчетливый. И стук этот доносился не снаружи, а из нижней части дома… может быть, из подвала, еще не обследованного Констанс. И теперь, лежа в постели, Констанс поняла, чего она ждала: подтверждения того, что призрак Мортлаха существует. Она села, одолеваемая двойственным чувством: с одной стороны, возбуждением, с другой — страхом. Ее глаза уже привыкли к темноте, и она сразу нащупала старинный итальянский стилет, который всегда держала под рукой. Констанс спустила ноги с кровати и беззвучно встала, одновременно надевая шелковый халат. С той же осторожностью дошла до двери, потом — очень медленно — открыла ее. Коридор был пуст, горела только одна тусклая лампа. Держа стилет наготове, Констанс опять замерла и прислушалась. Снова стук, и сразу же за ним — другой: вкрадчивый и глухой, исполненный осмысленности. Звуки определенно доносились из подвала, и Констанс показалось, будто кто-то постучал костлявой рукой по стенам старого особняка. Эти звуки напомнили ей больницу «Маунт-Мёрси» для страдающих безумием преступников, обитатели которой были печально известны из-за их… Ветерок усилился, и неожиданный порыв поднял занавеси на окнах и захлопнул дверь с громким стуком. Констанс замерла. Она ждала, не двигаясь, долго прислушивалась, но больше ничего не услышала. Наконец она все так же бесшумно вернулась в кровать, положила голову на пуховые подушки и продолжила изучать путешествие лунного щупальца по потолку. 22 Окончательные лабораторные результаты прибыли прошлым вечером, когда Мойра Кроссли уже собиралась отправляться домой. Она просматривала их до девяти вечера и вернулась в офис в семь утра, чтобы закончить, прежде чем этот странный агент ФБР Пендергаст вернется для обновления информации. Кроссли знала, что он придет точно в условленное время, и что-то в нем заставляло ее нервничать, испытывать ощущение, что она должна быть очень осторожной, не совершать ошибок и быть готовой ответить на любой его вопрос. Звонок прозвучал в тот момент, когда минутная стрелка пересекла черточку на двенадцати: пунктуальность на уровне обсессивно-компульсивного расстройства личности. Как ему это удавалось с таким отвратительным и непредсказуемым трафиком? Или же он приехал раньше и ждал с секундомером? Кроссли не понимала, почему ее так заботит его одобрение. На отношение к ней большинства людей ей было наплевать. Она отперла дверь, и в офис вошел Пендергаст в превосходном шелковом костюме лимонного цвета и в той же панаме, в какой она уже видела его. Он раскланялся на старомодный манер, потом повесил панаму на крючок у двери. — Хорошее утро, доктор Кроссли, — сказал он. — Мне нужно надеть халат? — В этом нет необходимости, — ответила Кроссли. — Мы можем просмотреть обновления в моем кабинете. Пожалуйста, идите за мной. Пендергаст двинулся следом, и Кроссли отперла кабинет. — Садитесь, — сказала она, когда они вошли. Пендергаст сел. Кроссли подошла к сейфу, набрала комбинацию цифр и, когда дверь сейфа открылась, вытащила изнутри несколько папок. По предложению Пендергаста она принимала дополнительные меры предосторожности. Сложив папки в стопку, она сказала: — Я отправлю это в ФБР сегодня позднее, но, если хотите, мы можем просмотреть их сейчас. — Хочу. — Отлично. — Она передала ему верхнюю папку и открыла вторую у себя на столе. — Появилась новая и, я бы сказала, необычная информация. — Отлично. В этот момент снова раздался звонок. Кроссли раздраженно посмотрела на часы: 9:05. Это был не Пол — у того есть свои ключи. Возможно, один из этих чертовых репортеров. — Извините, сейчас вернусь, только избавлюсь от того, кто там заявился, — сказала она и направилась к двери. Через дверное стекло с проволочной сеткой она увидела очень высокого человека, стоявшего навытяжку, чисто выбритого, с недавней стрижкой под ежик, стройного и точеного, бронзовокожего и зеленоглазого. На нем был свежий синий костюм. Это был не репортер. — Кто вы? — спросила она в микрофон. В ответ человек показал жетон: — Специальный агент Колдмун, ФБР. — Вот как. — В отличие от Пендергаста этот человек каждой своей клеточкой был похож на федерала. Она впустила его. — Я как раз собиралась обсудить лабораторные результаты с агентом Пендергастом. Вы тоже участвуете в расследовании этого дела? — Мы напарники. — Его ослепительная улыбка была просто сногсшибательной. Когда она пришла с ним в свой кабинет, Пендергаст поднялся. — Рад вас видеть, агент Пендергаст, — сказал Колдмун. — Вижу, я очень вовремя. — Я рассчитывал, что вы появитесь позднее, агент Колдмун, — откликнулся Пендергаст, с интересом разглядывая его. Колдмун раскованно рассмеялся в ответ: — Есть такая старая лакотская пословица: червячок достается ранней пташке. — Верно. И я смотрю, у этой ранней пташки новые перышки. Колдмун разгладил лацканы: — «Уолмарт». Сто двадцать девять баксов. На лице Пендергаста отразилось неприкрытое отвращение. Колдмун сел на пустой стул, а Кроссли вернулась на свое место за столом, передала еще одну папку Колдмуну и приступила к резюмированию: — Как я уже начала объяснять агенту Пендергасту, мы завершили тестирование ДНК и получили довольно интересные результаты. Ранее мы определили, что большинство обрубков принадлежат к одному генетическому наследию, которое мы находим в Центральной и Южной Америке — главным образом у коренных американцев с примесью европейцев с Иберийского полуострова и частично из Африки. Мы уточнили эти результаты, и вот что получилось. — Она достала большую сложенную карту. — Многие из этих людей — родственники, разброс степени родства довольно существенный. У нас есть братья и сестры, несколько родителей и взрослых детей, а также двоюродные родственники, троюродные, четвероюродные и даже пятиюродные. — Она пододвинула диаграмму ближе к агентам. — Это попытка показать родственные связи. Конечно, таблица очень сложна, потому что некоторые двоюродные родственники приходятся также троюродной и четвероюродной родней другим и так далее. Колдмун с интересом потянулся за диаграммой, рассмотрел ее и передал Пендергасту. — Мы планируем передать результаты по ДНК нескольким большим коммерческим базам генетических данных — возможно, им удастся установить имена этих людей. Это сложный процесс, но мы продвигаем его с максимально возможной скоростью и в ближайшем будущем получим результаты. — Она откашлялась. — Кроме результатов ДНК, у нас есть шесть случаев частичных или полных татуировок, которые мы изучаем. Некоторые мы опознали как символы принадлежности к бандитским или религиозным организациям в западных нагорьях Гватемалы. Использованные чернила совпадают с кустарными чернилами для татуировок, обычно используемыми в Центральной Америке. К сожалению, в связи с широким распространением таких банд получение подтверждаемой текущей информации затруднительно. Мы привлекли специалиста и делаем все возможное. Лак для ногтей, обнаруженный на некоторых обрубках, оказался опознаваемым — дешевые сорта, часто встречающиеся в Центральной Америке. Но самое, вероятно, важное свидетельство — вот это. Кроссли достала из папки фотографию и положила на стол перед ними. И опять Колдмун проворно схватил снимок, рассмотрел и только потом передал Пендергасту.