В вольном пересказе Венни Вёкера Два брата. Две ветви одного дерева. Двое детей, растущих в одном месте, в одной семье, в одном и том же скромном доме, но при этом таких разных, как север и юг, ночь и день, тьма и свет. Два брата, двое детей, растущих вместе, и с каждым днем все больше расходящихся в разные стороны, и вот уже никому и в голову не приходит, что они в родстве друг с другом, что у них общие корни. Два брата, из которых один со временем разбогател, а другой так и остался бедным. Первый богател все больше, второй все больше нищал и под конец едва мог прокормить себя и свою семью. Богач же бедняку не помогал. Ни разу не выручил он своего несчастного брата, ведь поди-ка разбогатей, если осыпать людей деньгами, каждый должен выкручиваться сам, как умеет. Бедняк торговал зерном. На зерне не очень-то разживешься. Он частенько возвращался к жене и детям с пустым кошелем, и семье приходилось голодать и надеяться, что завтра станет лучше. От богатого-то брата помощи ждать нечего. Хоть и жили они в одном городе, и из плохонького, захудалого домишки бедняка был виден дом брата, огромный, роскошный, возвышающийся над остальными домами в городе. * * * Плод стал каждодневным спутником бедняка, и тот день, когда он катил по лесу свою тележку, не был исключением. Бедняк шел на рынок в соседний город продавать зерно, но бочки на тележке были полупустыми, больших денег с них не выручить. На ужин придется опять есть черствый хлеб, и бедняк размышлял о том, что скоро скатится на самое дно. Он работал до изнеможения, но не мог заработать даже на еду своим домашним. Если не произойдет чудо, придется отправлять жену с детьми на улицу просить подаяния. От одной этой мысли делалось тоскливо. Он был так поглощен мрачными перспективами, что не заметил, как свернул с дорожки, по которой обычно шел через лес. И сообразил, что очутился в незнакомом месте, только когда добрался до холма, которого прежде не видел. Бедняк в удивлении остановился. Видно, он слишком углубился в лес. В самую чащу, куда солнечные лучи напрасно пытались проникнуть сквозь гнилые листья и высохшие ветки, и где все живое было объято холодом и мраком. Холм возвышался над окрестностями, и бедняк никак не мог взять в толк, отчего он не замечал его прежде. Не то чтобы он изучил каждый закуток леса, но уж точно исходил его вдоль и поперек по дороге на рынок и обратно, или в поисках хвороста, или когда браконьерствовал, невзирая на королевские указы, если совсем донимала нужда. Но этого холма прежде не видел, хотя тот был таким огромным, что издалека виднелся между деревьями (и, если не знать разницы, можно было принять его за небольшую гору). Бедняк, опершись спиной о тележку, с изумлением разглядывал холм, как вдруг услышал вдалеке треск веток под чьими-то шагами и грубые голоса. Звуки долетали до него, минуя толстые ветви деревьев. Бедный брат не стал мешкать. Голоса в самой чаще леса явно не сулили ничего хорошего. Тропки, по которым через лес шел честной народ, были далеко, здесь же оказывались только те, кто заблудился или не хотел, чтоб другие видели, чем они занимаются. Не иначе это разбойники. Шайка разбойников шла по лесу. И если бедняк не хотел лишиться надежды живым вернуться домой к семье, нужно было убираться отсюда. Он живо закатил тележку в кусты и прикрыл ее листьями. А сам забрался на корявое дерево. Едва он успел надежно устроиться на ветке высоко над землей, как голоса зазвучали совсем близко. Он прижался к ветке, наклонившейся под его тяжестью, и взглянул на кустарник, в котором спрятал тележку. Случится беда, если ее найдут и украдут ту малость зерна, что у него осталась. Но будет в сто раз хуже, коль обнаружат его и перережут ему горло. Так обычно поступают местные разбойники. Так-то оно было вернее – не оставлять свидетелей, что могут поведать об их злодействах и привести на виселицу Лучше перерезать на одно горло больше, чем меньше, ведь коль скоро ты попал на виселицу, поздно жалеть. Их было двенадцать, бодро шагающих по лесу. Двенадцать дюжих и с виду диких мужланов, кричали, гоготали и толкали друг дружку. Двенадцать жутковатых мужиков тащили набитые мешки и полные сундуки, а из-за пояса у них торчали ножи. Ножи, все еще красные от крови. Бедняк был рад-радешенек, что успел схорониться. Прижавшись к дереву, он наблюдал, как разбойники остановились у высокого холма. Если это, конечно, были люди. Всем ведь известно, что не одни разбойники и шайки бродячих наемников бесчинствуют в лесах, едва стемнеет. Есть еще и тролли. Пр о них особо не болтали. Большинство старалось вообще не говорить слова «тролль», но тролли-то существовали. Уж это как пить дать. Тролли обитали в лесах испокон веков. А когда-то они жили здесь повсюду. Были первыми обитателями здешних мест, порождениями огня и скал. Сколько люди помнили, тролли всегда селились в лесах и холмах. Одни тролли были небольшими, похожими на гномов, другие – огромными великанами, но все обладали недюжинной силой, и, скажем так, у них лучше получалось драться, чем разговаривать. Старухи рассказывали, что тролля всегда можно обмануть. Если он прежде не убьет тебя. Наверное, вам странно, что бедняк сомневался, кто эти двенадцать, стоящие перед холмом на том самом месте, где минуту назад стоял он, – тролли или обычные люди. Тому есть простое объяснение – отличить тролля от человека практически невозможно. Кто-то примется убеждать вас, что это не так. Что, дескать, человека никогда не спутать с троллем. Тролли хвостатые, поросшие шерстью и больше напоминают зверей, чем людей. Вовсе нет. У тролля может быть и хвост, и шерсть, и сросшиеся брови, и ходить они могут сгорбившись, будто принюхивающиеся звери, выискивающие добычу, и облизываться, собираясь отведать человечины. Но тролли могут жить и среди нас, одеваться, как люди, разговаривать, как люди, и вести себя, как люди. Пока не обнаружат себя. А потому бедняку с его ветки было не разобрать, от разбойников ли он прячется или от стаи троллей, обитавших в этой части леса, но поразмыслить над этим ему не удалось, потому что в этот миг произошло нечто необычное. Все двенадцать выстроились перед холмом. И один из них прокричал: – Сим-сим, сим-сим, откройся! После этих слов земля на холме разверзлась, и вся дюжина скрылась внутри. Затем холм закрылся, и все вокруг стало прежним. Бедняк удивленно таращился вниз. Казалось, что на самом деле ничего этого не было. Что ему все почудилось. Может, это от голода сводило кишки, вот он и стал грезить наяву? Да только внизу была запрятана его тележка, а сам он сидел наверху, прижавшись к дереву. А раз так, значит, не привиделось. Бедный брат не рискнул спуститься – а вдруг они снова появятся? И правда – прошло совсем немного времени, как холм разверзся и все двенадцать вышли один за другим. Они говорили, хохотали и бахвалились пуще прежнего, да только их мешки и сундуки опустели. Лишь ножи все так же отливали кровью. Когда все они вышли из холма, один из них прокричал: – Сим-сим, сим-сим, закройся! Вход в пещеру исчез закрылся, и вся дюжина углубилась в лес. * * * Бедняк все сидел на дереве. В надежном месте. И не слезал, пока не смолкли разговоры и хохот. Не смолкли их харканье, и их покашливания, и их топот, разносящийся по лесу. Он все сидел, пока не опустилась ночь. Ему уже давно пора было быть дома, ведь жена и дети начнут недоумевать, что же с ним стряслось. Он все сидел, и только когда убедился, что эта шайка ушла так далеко, что уже не обнаружит его, рискнул слезть с дерева. Бедный брат вовсе не был смельчаком. Он вытащил свою тележку из кустов и собрался было со всех ног кинуться домой. Но не мог не бросить прощального взгляда на таинственный холм, которого прежде не замечал. Он и подумать не успел, как с его губ, будто сами собой, слетели слова: – Сим-сим, сим-сим, откройся! Он произнес их, запинаясь, почти шепотом, словно вовсе не то хотел сказать, словно он страшился произнести эту приговорку, но эффект был тем же. Волшебные слова подействовали, как и прежде, – холм открылся. Самым верным было бы тотчас уйти оттуда. Не вмешиваться в дела, которые бедняка не касались. Сразу же бежать домой к семье. Но открытый настежь холм, казалось, затягивал его зияющим темным проходом, ведущим глубоко внутрь, во мрак и неизвестность. Будто у него и выбора не было, кроме как отправиться внутрь, оставив за спиной последние отблески дневного света. Бедняк шел вперед по проходу, следуя его поворотам, изгибам и извивам, пока темнота не обступила его со всех сторон, и он скорее чувствовал, чем видел, что минует одну пещеру за другой. А еще он понял, что эта дюжина из высокого холма вовсе не разбойники. Или, вернее сказать, необычные разбойники. А все потому, что в темной пещере стоял жуткий смрад. Воняло мочой и потом, застарелой кровью и еще чем-то более жутким и намного более древним. Вонь была того рода, что бывает только в местах обитания троллей. И даже если прежде вам не доводилось встречать запах тролля, вы бы не ошиблись. "Такую отвратительную вонь не может выдержать ни человек, ни зверь. Нет бы бедняку бежать, едва учуяв запах тролля. Но он не убежал.