Войдя в казарму, Тони разделся, аккуратно повесил форму, чтобы она не измялась, и сел писать письмо матери. Но вместо этого рука вывела: С ней можно смеяться, Можно шутить, А можно и просто Поговорить. На ней я женюсь, Приведу ее в дом, И мы навсегда Будем вдвоем. Пока Тони работал с Чичи, он не писал текстов к песням – иногда, правда, предлагал ей заменить то или иное слово, но дальше этого его сочинительские способности не распространялись. Но то, что он сам придумал стихи для песни, доказало ему кое-что – эта мысль не давала ему покоя уже несколько лет. Девушка, на которой ему предстояло жениться, сделает его лучше во всех отношениях. Они так сильно, так глубоко любят друг друга, что он сумеет остаться ей верным. А ее непревзойденный талант так обширен, что вдохновит и его самого на творчество. Поистине, они с Чичи были настоящей парой. Тони лег на койку. Сказать по правде, он и сам не хотел больше ждать. На следующее утро, когда Тони постучался к Чичи, она открыла дверь, уже одетая в желтое шифоновое платье, шляпка подобрана в тон. В руках она держала букет ромашек. Это зрелище чуть не сбило его с ног. – Ты выглядишь как ломтик солнца! – Ага, все такое желтое. – Чичи помахала ромашками. – Мне их дала тетенька со стойки регистратуры, она их свистнула из ресторана. – Значит, ты приняла решение. – Да. Я хочу, чтобы мы поженились нынче же утром. – Пойду позвоню капеллану. – Не надо, я уже пригласила католического священника. – Так это же затянется на несколько недель, – возразил Тони. – Вовсе нет, я все ему объяснила. Да и бумаги, справленные в церкви Святого Иосифа, у меня с собой, тебе же нужно было их всего лишь подписать, и его это вполне удовлетворило. Вдобавок он, похоже, величайший поклонник Дины Шор по эту сторону Мемфиса. «Мечтай о ней» стала для него песней года. – Хочешь сказать, мое будущее в руках Дины Шор? – А какая разница? Идет война. Надо брать от жизни что дают. Мы уже и фольгу собираем на нужды фронта, на моих шелковых чулках больше дорожек, чем пробежек у Джо Ди Маджо[82], и, судя по всему, Дина Шор имеет больше веса в глазах святой римско-католической церкви, чем верные сыны и дочери вышеупомянутой церкви. – А как же твоя семья? – Они будут рады за меня. Знаешь, теперь, когда папы не стало, мне уже не так уж и важно закатить пышную свадьбу. Если он не может повести меня к алтарю, не надо мне ничего эдакого. Барбара тоже так думала, вот и я. – Эй, ребята! – Морт толкнул дверь номера, которую Тони забыл закрыть. – К вам можно? – Доброе утро, влюбленные пташки, – улыбнулась Бетти. Она была в небесно-голубом шелковом платье и несла в руках корзинку розовых тубероз. Тони вопросительно посмотрел на Чичи: – Это что, наши свидетели? Чичи покраснела. – Ну как ты могла? – пожурил ее Тони и повернулся к Морту: – Прости, что отвлекаем вас от медового месяца. – Мы готовы на все, только бы помочь влюбленным соединиться. – Есть только одна проблема, – сказала Чичи. – Мы евреи, – пожал плечами Морт. – Но, судя по всему, поскольку идет война, священник решил посмотреть на это сквозь пальцы. – Если это поможет, у меня одна бабушка принадлежит к Научной Церкви Христа, – добавила Бетти. – Милая, это как чайная ложечка соленой воды против всего Тихого океана, – покачал головой Морт. – Как бы далеко твоя бабуля ни отошла от Дома Давидова, мы все равно остаемся евреями. – А мне кажется, что слово «христианская» должно хоть немного помочь, – настаивала Бетти. – Отец Куадрелло сказал, что все в порядке. Морт и Бетти просто заменяют наших настоящих свидетелей, так что я назвала Барбару и Чарли, просто чтобы все поскорее уладить, и святой отец поговорил с ними по телефону. Морт посмотрел на часы: – Нам пора выдвигаться в путь. Отец Кадриль не станет ждать нас до вечера. – Не Кадриль, а Куадрелло, – поправила его Бетти. – Давай без дурачеств, Морт. Не надо злить священника. Эти ребята хотят пожениться, и будет ужасно, если все развалится из-за тебя. – Но-но, следите за своим тоном, миссис Лак, – погрозил ей пальцем Морт. – А то меня вмиг ославят как подкаблучника. – Слишком поздно, дружище, – хлопнул его по спине Тони, и вся компания отправилась в часовню. Чичи и Тони стояли в ризнице перед отцом Куадрелло. Позади маячили Бетти и Морт. Церковник читал священные обеты. Он произносил молитвы на латыни, что повергло Морта в полное замешательство. Бетти бросила на мужа выразительный взгляд, призывая вести себя прилично. В тесной ризнице витал застарелый аромат ладана и роз. Яркое солнце лилось сквозь оконные витражи – триптих, изображавший святую Анну, святую Маргариту и святую Елизавету, – окрашивая комнату коралловым светом. Отполированная мраморная крестильница пустовала, но уже своим наличием напоминала молодоженам, что однажды у них будут дети – ведь отныне они семья. Принесенную Бетти корзинку тубероз возложили к подножию статуи Богородицы. Ранее Тони купил два золотых обручальных кольца у одного торговца вразнос, порекомендованного флотским капелланом. Кольцо Тони оказалось тесным, а кольцо Чичи – слишком широким, но подогнать их по размеру и выгравировать слова и даты можно было позже. Как напомнил им священник, с этого только начинается долгий путь подлаживания друг под друга. И вот святой отец провозгласил их мужем и женой. В этот миг и муж и жена не сомневались, что их любовь продлится до конца их дней. А когда Тони и Чичи поцеловались, то убедились, что унесут эту любовь с собой в вечность. Они желали обрести ту уверенность и защиту, которую дает жизнь в паре, – ведь они знали, что понимают друг друга. Они верили, что брак – это фундамент, на котором они смогут возвести свою жизнь, семью и музыку. Стоя перед священником, свидетелями и Богом, Тони и Чичи поклялись поддерживать друг друга во всех испытаниях, какие принесет им судьба. А уж о всем прочем, как им казалось, позаботится любовь. Бухта на пляже Малибу была окружена с трех сторон внушительными скалами высотой в несколько этажей. Эти стены составляли грот, посередине которого лежала поляна белоснежного песка, а рядом зелено-голубые волны дикого Тихого океана бились о берег, рассыпаясь изумрудными брызгами при ударе о камень. Внутри бухты горная порода напоминала стекающие по свече капли воска – так отполировало время складки серебристого и серого камня. Тони помог Чичи спуститься к потайному пляжу по каменистой тропке. Держась за руки, они подошли к самой кромке воды. Чичи поразила безмятежность этого места. – Сюда русалки приплывают молиться, – сказала она, обнимая мужа. – Ты счастлива, что вышла за меня? – Зависит… – От чего именно? – От того, счастлив ли ты. Он поцеловал ее. – Не исключено, что я более чем счастлив, – признался он. – Мне, наверное, стоит почаще надевать желтое. – Дело не в платье, Чич, хотя ты действительно выглядела красавицей – да ты всегда красавица. Я более чем счастлив, потому что наконец-то нашел покой, а такое бывает, только когда приходит понимание, где твое место в этом мире. И могу тебе точно сказать, что 14 ноября 1944 года я наконец-то знаю, где мое место. – Гляди не забывай дату нашей свадьбы. – Не забуду. Этот день – первый за все двадцать семь лет моей жизни, когда я почувствовал себя дома. И все это благодаря тебе. – Да я ведь еще ни занавесок не повесила, ни макарон тебе не приготовила. – Я знаю, что ты умеешь готовить. Ты единственная знакомая мне девушка, которая путешествует с собственным кругом пармезана. Ступни Чичи провалились глубоко в песок. Ей нравилось, когда накатывал прилив и пенистый край волны подбегал к ней, затем отступал. Она не двигалась с места, и с каждой приливной волной ее ноги оказывались все глубже в прохладном песке. На пляже не было никого, кроме мистера и миссис Армы. Чичи родилась и выросла на берегу океана, и муж дал ей то, в чем она нуждалась больше всего, – ненасытное, беспокойное бурление океана и привычный ковер из песка. Она подумала с благодарностью, что Тони сам все знал и ей не пришлось просить его об этом.