Это Тони протиснулся сквозь толпу. Он приподнял ее и поцеловал. Она уронила чемодан, а он прижал ее к себе. – Я еще в Элькарте, в Индиане, знал, что вы в итоге будете вместе, – заявил внезапно выросший на перроне Морт Лак. – Все дело в консервированном супе. – Морт! – взвизгнула Чичи, отпуская Тони и обнимая их старинного друга. – А ты-то что здесь делаешь? – У меня медовый месяц, – сообщил он. – У нас медовый месяц! – поправил его женский голос. – Я Бетти, жена Морта. – Блондинка со сногсшибательной фигурой и незабываемыми аквамариновыми глазами, Бетти с легкостью могла бы выиграть любой конкурс красоты. – Или миссис Лак. – Правда, солидно звучит? – гордо спросил Морт. – Они увидали меня на перроне, – пояснил Тони. – Потому я и опоздал. – Весь такой ослепительный в белом, – подколол старого друга Морт. – Насколько я припоминаю, Морти, ты и сам любил, когда у тебя рубашки отбелены и накрахмалены. – Верно припоминаете, лейтенант. И хотите верьте, ребята, хотите нет, но вот эта мадам управляется с паровым утюгом не хуже, чем Луи Армстронг – с трубой. Мы поженились в Чикаго. Мать Бетти тут прислала нам чемодан, доверху набитый кольцами болонской колбасы и печеньем. – А почему вы проводите медовый месяц в Калифорнии? – поинтересовался Тони. – Дайте угадаю, – сказала Чичи. – Сам Луис Майер[79] предлагает Бетти контракт. Бетти рассмеялась. – Даже если предложит, я не клюну. – У моей жены планы поразмашистее, – пояснил Морт. – Она будет заниматься расширением нашей семьи. Собирается укомплектовать первую линию футбольной команды университета Висконсин-Мэдисон. Если начать прямо сегодня, мы успеем родить восемь-десять сыновей, и к сезону 1962 года они уже выйдут на поле. – Потому что ты настолько выдающийся спортсмен? – Тони недоверчиво покачал головой. – Я-то нет, зато она… Я женился на девушке, которую будут рады взять в команду по любому виду зимнего спорта. При этом она еще и поет. – Со всем этим покончено, – без сожаления сказала Бетти. – И я тоже со всем этим покончил, ребята. – Морт поцеловал новоиспеченную жену в щеку. – В то лето, когда я еще не переметнулся к Джимми Арене, Бетти выступала с оркестром, а я трубил в одном небольшом ансамбле в Чикаго. Она шла в магазин за шляпкой, а я же в шляпках разбираюсь, вот и увязался за ней. И поглядите на нас сейчас. У нее есть соломенная шляпка от самого мистера Джона[80], а у меня есть она. – Не понимаю я, – сказала Чичи. – Ты ведь отличный музыкант, Морт. – И буду и дальше рад при случае помузицировать у костра. Слушайте, мы ушли с арены. Мой дядя предложил мне работу в своем лесопилочном бизнесе, и я намерен согласиться. Мы возвращаемся домой в Милуоки и будем развлекаться по-старинному. Ну, вы знаете – кататься на санях, ходить на лыжах, варить домашние тянучки. – Ладно, ладно, Морт, но если мне вдруг понадобится саксофонист… – предупредил Тони. – …я дам тебе телефонные номера троих лучших парней, которых я знаю, – закончил Морт. – Значит, все серьезно? – Стал бы я шутить, когда речь о музыке? – Он притянул Бетти поближе к себе. – Значит, у тебя уже все распланировано? – спросил Тони. – Ну, прямо так я бы не сказал, братишка. Но вот что я знаю точно: жизнь – довольно простая штука. И не надо ее усложнять. Захотите с нами поужинать – вот, я тут записал телефон нашей гостиницы. Тони раздвинул шторы на окне в гостиничном номере Чичи. – Так, все, устроили тебя. Я зайду за тобой утром. Он повернулся, чтобы уйти, но Чичи затянула его обратно в комнату и нежно поцеловала в щеку, шею и ухо. – Я хочу, чтобы ты остался, – прошептала она. – Мы не женаты, – прошептал он в ответ. Чичи отступила на шаг и покачала головой: – Мне все равно! – А мне нет. – С каких пор ты стал таким святошей? – С тобой я хочу начать с чистого листа. – Так, может, для меня это и есть чистый лист, – нетерпеливо сказала Чичи. – Нынче ночью. С любимым мужчиной. Я ведь ношу твое кольцо, Сав. Помнишь его? – Она помахала рукой с бриллиантовым сердечком. – Наша совместная жизнь начнется, когда нас обвенчает священник. – С чего ты вдруг ударился в религию? – Не знаю никого, кто побывал бы на войне и не сделал то же самое. Чичи присела на кровать. – Это ужасно. – Я ведь тебя не отвергаю. – А как еще это можно назвать? – Я хотел бы остаться. – Энтузиазм так и брызжет. Тони рассмеялся. – Сделай это для меня, – сказал он уже серьезнее. – Я хочу, чтобы все было правильно. – Да правильнее уже некуда. Я похожа на калифорнийский апельсин, который забыли сорвать. Когда едешь среди апельсиновых садов, их можно учуять уже с автотрассы, и они такие спелые, что если их тем же утром не сорвать, они испортятся. Так и со мной. Я жду, жду… и уже перезрела. Время идет, я наливаюсь соками и тяжелею, и ветка меня уже почти не держит. Она клонится все ниже и ниже и готова сломаться. А я так созрела, что однажды упаду на землю и взорвусь. – Это смешно, Чич. – Животик надорвать можно. – Я хочу поступить с тобой правильно. Окажи мне честь – позволь мне это сделать. – А тебе-то в этом какая выгода? – Я вовсе не горжусь тем, как жил прежде. У меня было время подумать. – Пока ты плавал подальше от женщин? Они ведь так отвлекают от мыслей? – Ну да. И я подумал о том, каким мужчиной был, и о том, каким хочу стать. Чич, я не был верен ни одной девушке. Ни одной. Только тебе. Я перестал дурачиться и взглянул на вещи серьезно, когда ты согласилась. Я хочу стать тебе хорошим мужем. – Я за тобой следить не собираюсь, – пообещала она. – Тебе и не придется следить за мной, в этом не будет нужды. Я стану твоей тенью. Понимаешь, я хочу, чтобы у тебя было все, с чем ты выросла, все твои традиции. Я хочу, чтобы у тебя была футбольная свадьба, живой оркестр, белая фата, а после венчания и мессы пусть все проходят через гостиную твоей матери и глазеют на выставленные там свадебные подарки, как на распродаже в универмаге «Гимбелс». Такие вещи не кажутся важными, пока их у тебя не отнимут. Я знаю, каково это – когда с тобой порывают. В итоге я стал обломком на волнах, водорослями, которые обматываются вокруг перископа, так что ничего не видно. – Все это больше не имеет для меня значения, – сказала Чичи. – Но ты ведь так долго ждала. – Когда тебя демобилизуют, мне будет почти тридцать лет. Тридцать! Скольким еще мы должны пожертвовать ради этой войны? Моя мать родила нас троих, прежде чем ей исполнилось двадцать пять. Я пропустила годы и годы счастья. Я уже и так везде опоздала. – И это говорит девушка, которая вообще не хотела выходить замуж. Дело в атаке на мою субмарину? – Речь не о том, что я боюсь тебя потерять. Я боюсь, что так никогда и не начну жить. Время нам не принадлежит. Ты говоришь – надо подождать, а я тебе говорю, что ты не знаешь, будешь ли ты еще там, по ту сторону ожидания. И теперь кажется, что все правила принадлежат другому времени, когда люди жили в безопасности и знали, что наутро снова увидят друг друга. – Вот что я тебе скажу. Обдумай это до утра. И если назавтра ты все еще захочешь, чтобы мы поженились без всей той суматохи, которая была бы в Джерси, то мы немедленно поженимся здесь же. У нас на базе всегда готов капеллан. Я его знаю, он славный малый и обвенчает нас. Но если в тебе все-таки победит итальянка и ты решишь, что жить не можешь без подносов с печеньем, la boost[81] и чечетки твоей кузины Джузи под Toot Toot Tootsie, тогда мы подождем. Но что бы мы ни решили, мы проведем ночь вместе, только когда ты будешь моей женой. Чичи проводила его до дверей. – Ладно, окей, понимаю. Договорились, лейтенант. – Она протянула ему руку. Когда он взял ее руку, она притянула его к себе и вместо рукопожатия поцеловала в губы.