– Конечно, – кивнула она. – Как-никак мне положен обеденный перерыв. Она потянулась под стол за своей сумочкой. Чичи и Ли пешком дошли до Восточной 55-й улицы, угол Второй авеню. За дощатым забором, отгородившим стройку от тротуара, кипела работа: двадцатиэтажное краснокирпичное здание было почти закончено. Высокий кран поднимал к крыше подвесную площадку с кирпичами; перекинутые через блоки серебристые тросы раскачивались на фоне голубого неба, как нити марионеток. Стоявшие в строительных люльках каменщики клали кирпичи на внешние стены верхних этажей. На земле другие рабочие заливали цементом пешеходные дорожки, разравнивая вылитую из бетономешалки смесь в рамки, обрисовывающие вход в дом. – Позволишь угостить тебя обедом? – спросила Чичи, останавливаясь на углу около тележки с печеным сладким картофелем, от которой шел густой аромат кленового сиропа и горящих дров. Из сетки на боку тележки продавец закинул щепок в свою квадратную алюминиевую печку. Из трубы повалили клубы сизого дыма. Он завернул для Чичи две горячие картофелины прямо из кастрюли. Она передала одну Ли, затем заплатила тридцать центов. – Значит, об этом здании речь, – сказала Ли, разглядывая строительную площадку. – Я хочу приобрести недвижимость. – Зачем покупать, когда можно снимать? Это ведь дешевле. – Хочу владеть своим жильем. И еще я хочу, чтобы ты выступила посредницей. – Как подставное лицо? – Ага. У меня странное чувство насчет этого дома. Что-то вроде интуиции, – пояснила Чичи. – Я ведь вечно на гастролях и знаю множество музыкантов, которым нужно где-то жить, когда они здесь проездом. Если у меня будет квартира, я смогу сдавать ее на короткие сроки, и со временем она окупится. А впоследствии и сама при желании смогу здесь поселиться. Или, что еще лучше, выгодно перепродать. Ли изучила газетное объявление о продаже квартир в новом доме. Если верить рекламной статье, жилищный комплекс «Мелодия» на углу Восточной 55-й улицы и Второй авеню обещал быть совершенно исключительным и неповторимым – настоящий оазис в сердце города, оснащенный современными бытовыми приборами, садом на крыше и собственной прачечной. Квартиры уже продавались, хотя строительство еще не завершилось. – Я верю в знаки. «Мелодия», понимаешь? – Чичи подняла глаза, рассматривая здание до самых последних этажей и наслаждаясь его потенциалом. – Какую будешь покупать, студию или двухкомнатную? – поинтересовалась Ли. – Я хочу классическую шестикомнатную. – Серьезные запросы. Хотя на «Скалке моей мамаши» ты и правда отлично зарабатываешь, – прикинула Ли. – Ее исполняют на каждой свадьбе на Восточном побережье. – По крайней мере, на свадьбах, которые играют в гаражах, – рассмеялась Чичи. – Не думаю, что эти гонорары иссякнут в обозримом будущем, – сказала Ли. – Хорошо, я пойду к риелторам и посмотрю, что можно сделать. – Только больше полутора тысяч долларов не давай, – предупредила Чичи. – Студия стоит триста пятьдесят, двухкомнатная – пятьсот пятьдесят. Если окажется, что за классическую шестикомнатную просят две тысячи двести, то что-то у них странное в расчетах. Ли наблюдала, как Чичи достала карандаш и стала писать цифры в блокнотике. Ли никогда еще не встречала музыкантов, которые бы разбирались в бизнесе не хуже, чем в своем искусстве, пока не познакомилась с Чичи. – И гляди, чтобы квартира была в торце дома, на два угла, – добавила Чичи. – Так у меня будет солнце и с запада, и с востока. – Надо признать, ты тут все досконально изучила. – Я верю своей интуиции, Ли. Иногда мне кажется, что кроме нее, у меня больше ничего и нет. Солнце в Калифорнии было оранжевое, широкие пляжи – белые, как яичная скорлупа, бурлящий голубой океан разбивался о берег серебристым прибоем под высоченными пальмами, а еще, к восторгу Чичи, там обнаружились маслянистые авокадо, лимонные деревья, сладкая клубника и гроздья крупного лилового винограда в неограниченном количестве. Стоял ноябрь, она гуляла по ярко-зеленым холмам, а ее сестры уже чистили от снега дорожки далеко на востоке. Несмотря на зиму, между зарослями шиповника полыхала стрелиция и вилась усеянная розовыми и пурпурными цветами бугенвиллея. Цветной кинематограф с его яркой палитрой не ограничивался голливудскими кинозалами – в любом саду на Западном побережье его было не меньше. Чичи находила в Калифорнии один лишь недостаток: здесь она то и дело забывала, какой нынче месяц, поскольку в этой вечной жаре постоянно казалось, что на дворе июнь. Она чувствовала себя виноватой, что заполучила работу в столь приятной обстановке, когда большинство знакомых мужчин сражались на фронте, но, увидев, что ансамбль намеревался играть на множестве митингов по приобретению облигаций военного займа, немного успокоилась. Каждый помогал чем мог. Пансион для приезжих Святой Риты в Охае, штат Калифорния, служил перевалочной базой для девичьего оркестра и напоминал монастырь настолько, что у некоторых участниц «Викки Флеминг и Сорока Каратов» начинали сдавать нервы. Гостиничный комплекс стоял на отшибе, но это было к лучшему – Чичи могла спокойно сочинять и репетировать песни, не отвлекаясь. В том году в Калифорнии начался наиболее творческий период ее жизни, когда она сочиняла музыку, писала тексты и оттачивала свои навыки лидера в качестве музыкального руководителя женского оркестра. Ансамбль не привык многого ожидать от жилья. Девушки нередко селились в дешевых мотелях, где затхлый воздух номеров отдавал консервированной кукурузой, а намертво свалявшиеся матрацы могли сделать удобными разве что пара матчей с Джином Танни[65]. Но в монастыре было чисто и безопасно. В цену входило право посещать утренние и вечерние молебны, от чего большинство дам вежливо отказались. Как выяснилось, мисс Флеминг тоже интересовало не спасение душ, а всего лишь экономия – так уж вышло, что именно монахини сдавали комнаты дешевле всех в округе. Это выгодная сделка, заявила она, и жить мы здесь будем припеваючи. Вопреки названию, «Сорок Каратов» вовсе не состояли из сорока инструментов. В число сорок входили все: и музыканты, и певицы, и танцовщицы, и даже водитель автобуса. Подписав договор, Чичи получила пачку материалов, подготовленных для всех новых членов ансамбля. Среди расписания гастролей и прочих бумаг там обнаружилось следующее послание: Законы гастролирующего женского ансамбля Если ты гуляла с ним, я не стану. Если ты была его женой – я не буду. Если нам с тобой понравится один и тот же парень, бросим жребий и решим, кто достанется кому. Едва взглянув на эти правила, Чичи немедленно превратила их в гимн ансамбля, который девушки исполнили в финале первого же срежиссированного ею концерта. Прежде чем положить текст на музыку, она добавила еще одну строчку: А кто девушку обидит, пусть горит в аду. Однажды – прошла уже неделя жизни в Охае – Чичи забирала из вестибюля почту: посылку от родных и письмо. Она надеялась, что в посылке окажется банка домашнего томатного соуса от матери. Но, прежде чем открыть коробку, она распечатала конверт с письмом от некоего «Т. Армы». 1 ноября 1942 Дорогая Чич, Ты бы глазам своим не поверила. Все совсем не так, как я себе представлял. Ты будешь рада услышать, что я часто молюсь. И еще я хорошенько поразмыслил о разном. Здесь только океан и больше ничего. Я много думаю. С любовью, Саверио P. S. А с тем унылым дылдой из Ньюарка ты переписываешься? 5 ноября 1942 Дорогой Саверио, Твои письма мало что говорят, приходится читать между строк. Судя по всему, ты так много молишься, что это занимает все твое свободное время, так что на письма остается всего ничего. Я не обижаюсь. Сама я никогда не служила на флоте США, так что понятия не имею о том, что тебе довелось там пережить. Тебе, должно быть, нелегко приходится. Я слежу за газетами и хожу в библиотеку, когда могу, но это мне удается не так часто, как хотелось бы. Сейчас я живу в монастыре и репетирую с женским ансамблем. Дирижер – дама крайне своеобразная. Ее зовут Викки Флеминг, у нее рыжие волосы, и ей не то сорок, не то восемьдесят лет, я никак не разберу. Она сохраняет свежесть лица, умываясь пемзой, – да-да, камнем. Пемза сдирает верхний слой кожи, а под ним кожа оказывается… даже не знаю, как сказать… такой прозрачной, что напоминает лягушачье брюшко. Мне кажется, моложавый вид и тонкая кожа не стоят таких жертв, но она говорит, что когда я достигну ее возраста, то буду готова тереть кожу чем угодно, только бы стереть годы. Но все-таки прямо камнем? Да ладно, сестра! Это она постоянно так говорит – «сестра туда, сестра сюда», а мы ведь еще и в монастыре живем. Она нас настолько свела с ума, что некоторые из девочек уже и правда подумывают, не постричься ли в монахини. Скучаю по тебе. С любовью, Чич P. S. Джим Ламарка – славный парень и танцует почти так же хорошо, как ты. 12 ноября 1942 Дорогая Чич, Я прочел ребятам твое последнее письмо. Они сказали, это было лучше, чем кино с Хоупом и Кросби[66]. Вот как громко они хохотали. Присылай еще смешных историй. Они нам пригодятся. С любовью, Саверио