– Нет, – улыбнулась Барбара. – Так он кричит, когда хочет сказать: «Я голоден! Что у нас на ужин?». – Она встала, прошла к двери и громко ответила вниз: – Сейчас приду, милый! – Замужество – это как трудиться в Управлении общественных работ[52]. Привыкаешь читать дорожные знаки, – заметила Чичи. Барбара рассмеялась. – Потому что, ровно как в УОР, если уж записался, то вкалываешь до упора. Однажды ты сама это поймешь. – Она вынула из «Альманаха фермера» конверт и протянула его сестре: – Это тебе. Чичи изучила пухлый конверт, прежде чем открыть его. Внутри оказалась открытка. Куда бы ты ни уехала, здесь у нас всегда найдется для тебя место. Приятных путешествий, и пусть тебя сопровождают наши наилучшие пожелания! Открытка была испещрена подписями ее товарок по фабрике «Джерси Мисс Фэшнз». Конверт распирало от банкнот. – Но ведь так делают, только когда девушка выходит замуж, – тихо проговорила Чичи. – Они знают, как много значит для тебя музыка, – сказала Люсиль. – Они хотели купить тебе подарок, но не могли решить, что тебе нужнее, так что велели передать – купи себе сама, что надо. Это Рита все организовала. Чичи расплакалась и стала вытирать слезы рукавом. Она тяжко трудилась на той фабрике, но так же тяжко трудились все девушки, за каждой машинкой. Ее тронуло, что они проявили такую щедрость по отношению к ней, подарив ей деньги, которые, как она знала, пригодились бы и им самим. Пряча конверт в сумочку, она вспоминала многочисленные обеденные перерывы, проведенные на крыльце церкви неподалеку от фабрики, где она делилась с подругами своими мечтами о том, как однажды бросит эту работу. Тогда же она сочиняла тексты песен и читала их девушкам. В течение многих лет сослуживицы оставались ее единственными слушательницами. Ей было грустно расставаться с лучшими женщинами, которых она когда-либо встречала. Они вместе взрослели и пробивались в жизни, и, так же, как вышло с поколением ее матери, останься Чичи здесь, подруги с фабрики поддерживали бы ее до конца жизни, что бы ни ожидало их впереди. Как правило, все девушки рано или поздно выходили замуж, и их фабричные подруги помогали им со свадьбой. Когда появлялись дети, женщины сидели с малышами друг дружки, водили их в школу, устраивали крестины, первое причастие, конфирмацию. Если нужно было сшить карнавальный костюм, испечь кекс, организовать праздник, подготовить поминки либо собрать пожертвования для местной школы или церкви, эти женщины брались за руки и трудились, чтобы сделать мир лучше и красивее для своих семей. И делали они это, отработав по сорок часов в неделю на фабрике. Солидарность с конвейера, порождавшая взаимную поддержку среди работниц, была великим достоинством фабричной жизни. – Я напишу каждой из девушек, – пообещала Чичи. – Им будет интересно все, что ты делаешь. – заверила ее мать. – Ну, чем бы тебе хотелось заняться в свой последний вечер в Си-Айл-Сити? – спросила Барбара. – Для американских горок слишком холодно, – пошутила Люсиль. – Мы приготовили для тебя прощальный ужин. – Изотта обняла Чичи. – А что там будет? – Все, что ты любишь: брачоле[53] с соусом и равиоли. – Вещи пока не бери, – добавила Барбара. – Чарли утром снесет их вниз. Мать и сестры оставили Чичи одну проверить багаж. Чичи села на кровать и в последний раз прошлась по спискам, чтобы убедиться, что уложила все, что ей требовалось для гастролей. Заключив, что хорошо подготовилась к кочевой жизни, она пригладила волосы щеткой, натянула мокасины и спустилась на кухню ужинать. Быстро сбежав по ступенькам, Чичи обнаружила, что первый этаж погружен в темноту. – Ма, у нас, кажется, пробки вылетели! – крикнула она. – Принеси фонарик! Внезапно все лампочки включились, и тут же со всех сторон – казалось, из каждого угла – десятки голосов закричали: «Сюрприз!» Внизу оказалась целая толпа народу. От кухни до гостиной дом Донателли был заполнен женщинами с «Джерси Мисс Фэшнз». Рита надела на Чичи перевязь, где золотыми буквами было начертано Buona Fortuna[54]. Ее окружили коллеги по фабрике. Чичи обняла каждую, навсегда запоминая, кем та работала на фабричном конвейере. Восемь лет она провела, трудясь бок о бок с этими женщинами. Они поддержали ее во время многих испытаний, а она – их. Рита сидела слева от нее, обшивая петли для пуговиц; сестры Векьярелли гладили; сестры Пипино занимались отправкой товара; сестры Уоткинс были в бухгалтерии, а в конторе всеми любимая Лавиния Спадони выдавала в день получки розовые чеки в голубых конвертах. Миссис Спадони была слишком хороша собой, чтобы сойти за Санта-Клауса, но, судя по радости, которую она доставляла работницам каждую пятницу, она вполне могла состязаться с Сантой. Одна за другой эти достойные женщины, ее любимые подруги, радовались удаче Чичи, радовались за нее еще больше, чем радовались бы за себя, больше даже, чем радовалась она сама – певица-песенница накануне великого прорыва в карьере. Окружавшие ее в тот вечер пятьдесят восемь женщин верили, что ее не может постичь неудача. Эта уверенность заставила Чичи желать успеха еще больше – ради них, в доказательство того, что не зря они так в нее верят. До недавнего времени «Джерси Мисс Фэшнз» была всей жизнью Чичи; проведенные там годы определили ее характер. Девушки уверяли ее, что если что-то пойдет не так в музыкальной карьере, они с радостью примут ее обратно и ни разу даже не упомянут слово «свинг»; более того, из солидарности они выбросят свои радиоприемники и больше никогда в жизни не послушают Гарри Джеймса, Томми Дорси или Бенни Гудмена. Они изо всех сил старались донести до Чичи, что всегда найдут для нее место на фабрике рядом с собой и не станут задавать неудобных вопросов. В тот вечер Чичи почувствовала, что любовь подруг, их гордость за ее достижения и их восхищение ее отважным решением рискнуть помогут ей преодолеть какие бы то ни было трудности в будущем. Впрочем, никто и не помышлял, будто что-то может пойти не так, – все они лишь предвкушали успех Чичи. Именно вера подруг в нее помогла девушке подняться выше конвейера и войти в новую жизнь; они отправили ее в полет на крыльях музыкальной мечты. Еще до рассвета Чичи была одета и готова отправляться в дорогу. Оставалось достаточно времени, чтобы успеть на поезд в четыре часа утра, который отвезет ее в Нью-Йорк. Там ей предстояло пересесть на другой поезд до Саут-Бенда в штате Индиана, где она и встретится с ансамблем. Обходя погруженные в темноту комнаты, она напомнила себе, что здесь всегда останется ее дом, родной дом; когда ей понадобятся силы и отвага, достаточно будет вспомнить о нем. Она поцеловала на прощанье спящую Люсиль, затем прошла в спальню матери, поцеловала ее тоже и оставила на комоде конверт с деньгами. В комнате Барбары и Чарли она обняла сестру и поблагодарила ее за все. А потом настало время покинуть единственный дом, который у нее когда-либо был. Чарли уже погрузил пишущую машинку, чемодан и шляпную коробку Чичи в свой автомобиль с откидным верхом. Она взяла сумочку с кухонного шкафа и вышла на улицу. Небо пока оставалось темным; она поежилась от холода, шагая по дорожке и в последний раз вдыхая запах моря. Под подошвами ее лучших туфель заскрипел песок. Песок с пляжа Си-Айла постоянно оказывался у всех под ногами, и было трудно представить себя без него. Сколько раз за день ни подметала Изотта, песку удавалось просочиться и на дорожку, и на крыльцо, и в дом. С самого детства песок неизменно присутствовал в жизни Чичи – не меньше, чем, например, макароны. Теперь ей будет его недоставать. Чичи остановилась у калитки. Она мысленно прочла молитву Богородице и помолилась душе Мариано, чтобы душа отца с небес оберегала гнездо, которого семья едва не лишилась всего год назад. Мысль о том, что мать и сестры надежно укрыты за стенами отцовского дома, приносила ей некоторое утешение. Можно было сосредоточиться на предстоящей работе, зная, что в этом отношении их будущее обеспечено. Добиться того, чтобы Чичи записывала собственные пластинки и выступала с известным оркестром, было в равной степени стремлением отца и собственной мечтой Чичи. Мариано не довелось увидеть день, когда она сделает этот шаг, но сейчас это не имело значения. Он поверил в нее, и уверенность, которую он вселил в свою среднюю дочь, останется с ней, куда бы ни занесли ее гастроли. Чарли завел мотор и позвал: – Чич, нам пора выдвигаться! Она кивнула, закрыла за собой калитку и больше не оглядывалась. Чичи Донателли покинула дом, чтобы стать той, кем ей было суждено стать, – потому что большой мир мог предложить ей нечто, чего не могли ей дать самые близкие люди. Когда Чарли и Чичи отъехали от дома, взошло солнце, обрамленное веером золотистых и сиреневых лучей, пробившихся сквозь мохнатые серые облака. Только гараж, в котором окрыленный большими надеждами отец некогда устроил студию звукозаписи, остался в тени, потому что Чичи увозила музыку с собой. Джимми Арена сидел за пианино в репетиционном зале «Сайбург» в Саут-Бенде, штат Индиана, перебирая клавиши и что-то отмечая на нотной партитуре. Он был самым молодым в новом поколении руководителей биг-бэндов и твердо намеревался встряхнуть музыкальную сцену своим новаторским подходом. Джимми нравилось устраивать эклектичные шоу, где инструментальные свинговые интерлюдии подлиннее пикантно перемежались комедийными сценками, выступлениями сестер-певичек и танцевальными номерами. Близоруко прищурившись на ноты, он откинулся на стуле и раскачивался на его задних ножках, приподняв ступни, – в этом положении он походил на дрессированного тюленя, взгромоздившегося на цирковую тумбу. На носу маэстро сидели очки в роговой оправе. Его густые каштановые волосы были гладко зачесаны назад, а на локтях вельветового пиджака красовались декоративные кожаные заплаты. Общий образ напоминал загадочного профессора-оригинала, эдакого симпатичного философа, который еще и на саксофоне отлично играет. Чичи стояла в дверях, переживая, будто школьница на пороге нового класса в первый день учебного года. Она поискала глазами единственное знакомое лицо – Саверио Армандонаду (Тони Арма, напомнила она себе), который и сам несколькими днями ранее присоединился к ансамблю в качестве нового солиста. Ли послала его вперед репетировать те песни, которые ему предстояло исполнять в одиночку. Чичи наняли как гвоздь оригинальной программы, и Ли устроила так, чтобы она могла приехать немного позже. Чичи не нашла Тони в зале, хотя у ребят из оркестра был перерыв. Несколько музыкантов курили, другие настраивали инструменты, делали пометки в нотах, а еще двое заигрывали с хорошенькими танцовщицами, репетировавшими номер. Когда режиссер-постановщик позвал оркестр обратно на репетицию, Чичи пробралась сквозь толпу и представилась ему. – Танцовщица? Певица? Или что? – нетерпеливо гавкнул он, подавая оркестру и девушкам знак возвращаться на свои места. – Я певица. И автор песен. Я исполняю шуточные песни и комические диалоги с Тони Армой. – Ступайте в репетиционный зал А, вниз по коридору. Чичи вышла из зала, с облегчением переводя дух. Она пошла вдоль коридора, заглядывая в каждую студию через окошки на дверях, и задержалась, увидев за одной из дверей шеренгу рослых и дюжих парней, пытавшихся выполнять балетные движения у станка. Чичи застыла, не в силах оторваться от их версии глубокого плие. Получалось неважно, и зрелище было презабавное. – Чем могу быть полезен? – раздался у нее за спиной неприветливый мужской голос. – Мне нужен зал А. – Вам не сюда. – А кто эти балерины? – Это нападающие футбольной команды из Нотр-Дама. Тренер считает, что им не хватает грации. – Ну и как? – Получится – скажу. Чичи продолжала свой путь по коридору, пока наконец не нашла зал А. Она постучала в дверь и с радостью, смешанной с облегчением, увидела, что ей открыл Тони. – Добро пожаловать на гастроли, Чич. Как прошло путешествие? – Дорога была длинная. – Она сняла шляпку и оглядела студию. – Но поезд мне понравился. – Увы, дальше только автобусом. – Ничего, справлюсь. – У тебя ноты с собой? Джимми хочет, чтобы мы спели «Скалку моей мамаши» уже в Элькарте. У нас есть сутки на подготовку. Чичи села за пианино, открыла папку и развернула ноты. Она немного побренчала, разогревая пальцы. – Давай просто споем ее пару раз и тогда уже посмотрим, как оформить номер. Хорошо? – Можно и так. – Тони встал у нее за спиной. Чичи аккомпанировала, а Тони пел свою партию, когда в комнату ворвался режиссер-постановщик. – Мы потеряли сестер Ратледж! Судя по всему, Синтия запустила в Джейн телефоном в гостинице «Моррис», и та ушла с гастролей. – Лучше уж телефон, чем кухонная скалка, – проворчал Тони, не отрываясь от нот. – А может, введем комедийный номер – мужской балет? – предложила Чичи.