– Мисс Донателли? – Седовласый мистер Полли дружелюбно улыбнулся. Он подождал, пока Чичи села на стул напротив него, и только тогда опустился на свой. – Я очень огорчился, услышав печальные вести о вашем отце. – Можете себе представить, в каком мы состоянии. Просто убиты горем. – Чичи вынула из кармана носовой платок. – Моя мать овдовела, и мы остались на свете совсем одни. – Чем я могу вам помочь? Чичи подалась вперед: – Первым делом я хочу пересмотреть ту никуда не годную кредитную ставку, которую вы повесили на моего отца. Восемь процентов, мистер Полли! Вы это серьезно, сэр? – У него были долги, с которыми он хотел разделаться. Мы просто собрали всё вместе. – Собрали и похоронили его под ними. Так нельзя. Я, конечно, не пытаюсь сказать, что вы поступили незаконно. Это ваш банк, вы можете назначить хоть двадцать процентов, и если клиент хочет получить заем и готов платить, сколько вы просите, сделка заключена и прибыль течет к вам рекой. Но мой отец был в отчаянии, когда на это подписывался. Сам не понимал, что делает. Мистер Полли открыл папку: – Ваш отец попросил шаровой кредит[39]. Он был уверен, что бизнес, над развитием которого он работал, скоро пойдет в гору. Ради него он поставил на кон дом – самое ценное из того, чем он владел. – Но он умер, и мы не можем продолжать в том же духе. Дом стоит всего две тысячи. А он вам должен шесть. – Шесть тысяч пятьдесят долларов и семьдесят два цента. – Понятно. Сэр, мой отец выплачивал этот заем уже год, а значит, он успел принести вам около пятисот долларов прибыли. Я хочу отменить текущий кредит и перезаключить договор. Я готова предоставить вам в качестве залога половину стоимости дома – наличными. И еще я хочу сменить ставку на два процента – такую сумму мы с матерью и сестрами осилим. – Одного только дома недостаточно для залога, – спокойно сказал мистер Полли. – Я предлагаю вам мои облигации государственного займа. Сегодня, по нынешнему курсу, они стоят тысячу сто семьдесят семь долларов и сорок три цента. Я храню их в вашем же банке. На руках у меня еще двести долларов наличными, которые я хочу добавить к общей сумме. Получается больше половины стоимости дома, причем, заметьте, наличными. Мне кажется, в данных обстоятельствах это чрезвычайно выгодная для вас сделка. – Мне очень жаль, но мы вынуждены настаивать на изначальной кредитной ставке. Чичи наклонилась вперед: – Мистер Полли, прошу вас, обдумайте свое решение, обдумайте его хорошенько. Вот смотрите, я работаю чуть дальше по улице, в «Джерси Мисс Фэшнз». Думаю, вы в курсе, что большинство тамошних девушек не доверяют банку свои деньги. Как бы вам понравилось, если бы по всей фабрике – да и по городу – распространилась история о том, что вы ободрали как липку женщину, которую уважает весь Си-Айл, причем по кредиту, с которого вы уже получили недурную прибыль? Мне кажется, это выставляет банк в не очень выгодном свете. Возможно, вам стоит пообщаться с областным управляющим, спросить, что он может для меня сделать. Собственно, я прошу вас поговорить с ним сейчас, сэр. Мистер Полли выглядел ошарашенным. – Одну минуту, мисс Донателли. – Он поднялся, ушел во внутреннее помещение и закрыл за собой дверь. Чичи так вспотела, что почувствовала, как пот течет по ее спине под рабочей блузкой. Если мистер Полли не согласится на ее предложение, запасного плана у нее нет. Мать лишится дома. Даже несмотря на работу дочерей, этот заем их задушит. Мистер Полли вернулся и снова сел за свое бюро. – Мисс Донателли, банк согласен установить для вас кредитную ставку в два с половиной процента, но вам потребуется внести еще сто долларов наличными. Итак, облигации стоимостью в тысячу сто семьдесят семь долларов и сорок три цента плюс сто долларов наличными. При кредитной ставке в два с половиной процента получается месячная выплата в шестьдесят два доллара пятьдесят центов, пока кредит не будет полностью выплачен. Чичи быстро подсчитала в уме. – Простите, мистер Полли, но у меня получается, что мы должны выплачивать сорок один доллар пятьдесят центов в месяц. Ведь сегодня я вношу полторы тысячи от суммы кредита. – Месячный платеж вырос из-за пени за просрочку и комиссию за пересмотр договора. Чичи уронила голову на грудь, закрыла лицо носовым платком и заплакала. – Но нам это не по карману. Прошу вас, сэр, умоляю, отмените пеню и комиссию! Очень вас прошу! Конечно, я могла бы наскрести эти деньги, пройдя по фабрике с протянутой рукой, но, мне кажется, это произвело бы невыгодное для вас впечатление. Мистер Полли снова удалился, попросив ее подождать. Девушка не отнимала платка от лица, пока не услышала, как за ним закрылась дверь, и только тогда убрала совершенно сухой платок. Чичи вовсе не лила слезы – она была в ярости. Услышав скрип открываемой двери, она снова закрыла лицо платком. – Мисс Донателли? – Да, сэр? – Договорились. Месячная выплата установлена в размере сорока одного доллара и пятидесяти центов, а пеню и комиссию отменим. Выйдя из банка, Чичи остановилась и пробежала глазами по страницам нового кредитного договора, затем аккуратно сложила его и убрала в конверт, а конверт спрятала в сумочку. Она свернула по направлению к дому и вдруг неожиданно для себя пустилась бежать, чтобы поскорее разделить с матерью и сестрами хорошие новости. Коралловое солнце соскользнуло за горизонт. Наступили сизые сумерки, прорезавшие еще светлое небо темными полосками. Чичи быстро шла одна по кромке воды. Ее мать оценила новость о пересмотре кредита, но не смогла охватить умом всей сложности операции, которую проделала Чичи. Барбара была довольна, но продолжала волноваться – как станет выживать семья? Люсиль обрадовалась, что сестре удалось спасти часть тех денег, которые она отложила себе на курсы секретарей; она думала, что потеряла всё. Однако, по правде говоря, ни одна из женщин семьи Донателли не чувствовала удовлетворения. Победа над банком не возмещала ни потери Мариано, ни их разочарования в нем. Да, он был хорошим мужем и отцом, но также огорчил их своими вскрывшимися тайными деловыми махинациями. Одна только Чичи понимала, почему он это сделал, и только она могла от всего сердца простить отца за то, что он был мечтателем и всегда стремился к большему. По дороге домой она думала об отце, о будущем, которое тот предвкушал для семьи, для студии звукозаписи и для ансамбля своих дочерей. Как усердно он трудился ради Чичи! После панихиды и похорон она вспоминала отца как друга, как единственного в ее жизни человека, который по-настоящему ее понимал и болел за нее. Она не могла представить себе мира без отца, но вот его не стало. Как и ожидалось, все было ужасно. Чичи села на крыльцо и разрыдалась. Он ушел, а она осталась жить – без его смеха, мудрости и мечтаний. Оставалось только оплакивать эту потерю. Сквозь сетчатую дверь Чичи слышала голоса матери и сестер на кухне. Но она не вошла в дом, а отправилась в студию. Там она достала ключ из-под коврика и отперла дверь. Чичи не в первый раз подивилась великолепной работе отца. Мариано постарался на славу, превращая шлакобетонную коробку в профессиональную студию. Ведь это он придумал построить студию в гараже, чтобы обеспечить как можно более чистый звук. Он изучил каждую деталь, и он же придирчиво выбрал строительные материалы, а затем кропотливо выполнил все строительные и отделочные работы собственными руками – как привык поступать всегда. Старомодный подход, итальянский. Настанет время – и настанет оно скоро, – и это небольшое святилище музыки, искусства, которому он поклонялся, будет разобрано и сдано в утиль. Как быстро испарилось все, ради чего они трудились. На побережье многие вдовы находили способ как-нибудь еще заработать. Одни сдавали свои пустующие гаражи рыбакам, которые держали там корзины для ловли крабов, лодки, весла и снасти, другие – мужчинам, которым нужно было где-то парковать свой рабочий транспорт. И сейчас Изотте с помощью дочерей придется найти новое применение гаражу. Цены за съем зависели от размера и местонахождения. Учитывая, как близко к океану стоял их гараж, женщины Донателли могли рассчитывать на неплохую прибыль. Это означало конец «Студии Д», никто не станет бороться за ее спасение. Чичи оказалась одна против всех. Но что касалось исполнения отцовской мечты о будущем шлягере – тут ей не требовались ни помощь сестер, ни их одобрение. Она могла продолжать добиваться этого в одиночку. Шлягер, записанный в память об отце, станет миссией Чичи. Она сочинит эту песню и найдет самого лучшего исполнителя, который споет ее и поднимет на вершину «Хит-парада». И она не позволит сборщику металлолома, кредитору или скептически настроенной родне встать на ее пути. 5 1939–1940 Volante[40] Чичи Донателли бодро прошагала все двадцать кварталов от железнодорожного вокзала на 33-й улице на Среднем Манхэттене до ночного клуба с танцевальным залом «Музикале» на Западной 51-й улице и даже ни разу не остановилась передохнуть. Розовое утреннее небо над ее головой было густо затянуто низкими белыми тучами, а макушки небоскребов пронзали их, будто палочки – комки сахарной ваты. Ньюйоркцы держались за свои шляпы и застегивали пальто на все пуговицы. Начинался сезон студеных осенних ветров, из тех, что резко набрасываются из-за угла здания и завихряются под ногами. Чичи шла по Девятой авеню мимо закопченных многоквартирных домов и подозрительных лавок, приказчики как раз выкатывали на улицу контейнеры с остатками затрапезной галантереи. Какой-то старик продавал ношеные шарфы и ремни, а двое ушлых братьев торговали вразнос швейными материалами, то есть лоскутами ткани и разрозненными катушками ниток. Это были образцы, стибренные у коммивояжеров из швейного квартала. Товар торопились сбыть по бросовой цене – окончательная распродажа, лебединая песня под аккомпанемент последнего вздоха Великой депрессии. Всему вот-вот предстояло измениться – по крайней мере, так казалось Чичи. Девушка из Джерси уверенно пересекла широкий проспект и прошла мимо толпы рабочих, копошившихся вокруг открытого канализационного люка. Свист, которым они отреагировали на ее появление, затерялся в общей какофонии автомобильных клаксонов, трамвайного дребезжания и воя дальних сирен. Чичи ничего не слышала. Ее мысли витали далеко – она приехала по делу. Чичи завернула за угол 52-й улицы, и сердце у нее упало. Похоже, каждая девушка из трех окрестных штатов, считавшая, что умеет петь, явилась сюда, чтобы побороться за место солистки при оркестре Пола Годфри. Как правило, Чичи обходила стороной состязания такого рода, но на сей раз все выглядело слишком уж соблазнительно: победительница получала гарантированный шестимесячный контракт на гастроли с оркестром. А Чичи было необходимо прорваться на сцену. Вряд ли в Си-Айл-Сити ей представится подобный шанс. Мечтавшие профессионально выступать со знаменитыми оркестрами девушки терпеливо ждали, одетые в свои лучшие шляпки, перчатки и пальто. Очередь нескончаемой лентой змеилась вокруг целого квартала. Под мышкой кандидатки держали папки с нотами – точно такие, как папка Чичи. Она заняла место в хвосте и оглядела улицу. На аллее Джаза располагались сплошь кабаре и клубы, повсюду афиши певцов и музыкантов из ее любимых ансамблей. Чичи охватило возбуждение при мысли о том, что исполнители, которыми она так восхищается, ступают по этим самым улицам и играют в этих самых залах, проходя внутрь под красными навесами и козырьками с лиловой неоновой подсветкой. В начале квартала Чичи заметила энергичную миниатюрную блондинку примерно своих лет. Общаясь с конкурсантками, эта девушка то исчезала в очереди, то выныривала из нее, собирая анкеты. Время от времени она останавливалась, выдергивала девушку из хвоста и посылала ее прямиком в клуб. – Что происходит? – спросила Чичи у стоявшей впереди соседки по очереди. – Вы не в курсе? – Кто заполнил анкету, проходит вперед. Вы свою заполнили? Чичи выудила из папки бумаги. – Ага, – ответила она. – Значит, у вас котелок варит, – одобрительно заметила соседка. – А у меня, похоже, нет. Думала, на месте заполню. К ним обернулась девушка в бархатной шляпке-клош. – Ничего страшного, – сказала она, – можно заполнить, когда войдете. – Да мы до самого обеда туда не попадем, – посетовала первая девушка. Стоя в очереди, Чичи мысленно повторяла подготовленную для прослушивания песню, время от времени бросая взгляд на часы. Когда энергичная блондинка наконец добралась и до нее, было уже полдесятого. – Анкета есть? Чичи приветливо улыбнулась и вручила ей свою анкету, бланк которой нашла в приложении к последнему воскресному выпуску «Ньюарк Стар-Леджер». Блондинка изучила заполненные страницы. – Почерк красивый. По методу Палмера. Монастырская школа? – Еще бы. Монастырь Святого Иосифа. – Пойдемте со мной. Я мисс Боумэн. Можете звать меня Ли. Ли Боумэн была очень молода, но заправляла здесь всем и потому казалась более опытной и искушенной, чем томившиеся в очереди кандидатки. Несмотря на ангельское личико, голубые глаза и подстриженные в форме каре золотистые волосы с модной завивкой «Марсель», одета она была по-деловому: темно-синий костюм, такого же цвета туфли-лодочки, элегантная мужская шляпа-федора с синей лентой.