– Я хочу дать одну пластинку Саверио. – Вот и дай. – Его автобус отъезжает в четыре часа, – беспокойно сказала Чичи. – Мы успеем? Мариано поглядел на часы: – Почему бы и нет? Сотрудница студии установила на проигрыватель пластинку с записью «Скалки моей мамаши». – Я выбью на кассе чек, а вы пока послушайте, – предложила она. Чичи и Мариано наклонились поближе, стараясь не пропустить ни одной ноты. – Хорошо вышло, папа. Лучше всего, что мы до сих пор записали, – удовлетворенно заметила Чичи. Продавщица протянула Мариано сдачу. – Девушкам в студии эта песня ужасно понравилась. Мариано оставил открытыми окна в своем дряхлом «хадсоне» 1926 года. Даже на максимальной скорости грузовик выжимал не больше сорока миль в час. Чичи держала на коленях пластинки. Они катили по трассе 81, и почти каждый автомобиль их обгонял, даже какой-то дряхлый драндулет с тарахтящим двигателем и откидным сиденьем. – Не знаю, по какому адресу его потом найти, – беспокойно проговорила Чичи, вглядываясь в дорожное движение. – Тебе нравится этот Саверио, правда? – Он ничего. – Чич, ну я же вижу, он тебе нравится. – Не могу сказать, что я от него без ума. – Я же не сказал «влюбилась». Я говорю – «нравится». – Он знает много такого, чего не знаю я. Мы подружились. – Я пытаюсь до тебя донести, что ты ему тоже нравишься. – Мне его жалко. – Почему это? – Да какой-то он недотепа. В любом случае у меня сейчас другие заботы. Например, как бы пропихнуть эту запись в эфир. – У тебя все получится. – Не знаю, Па. Иногда я начинаю сомневаться. – Доверяй своему слуху. Ты пишешь отличные песни и поешь не хуже тех, кто уже на сцене. Верь в себя. Ты знаешь себе цену. Надо верить и надеяться. – Что такое «верить»? – Чичи помахала рукой, выгоняя в окно назойливую муху. – Ты восемь лет училась у салезианок[31] – и до сих пор не знаешь ответа? – Я, наверное, могу объяснить, как они это понимают. А как это понимаешь ты? – Верить значит быть отважным. Это негласный договор между Богом и твоей душой, согласно которому ты обещаешь, что все отпущенное тебе время ты не перестанешь делать то, для чего был рожден. – Где ты это слышал? – Сам придумал. Coraggio. – Храбрость. – Чичи негромко фыркнула. Последний раз она слышала это слово, когда Саверио Армандонада сказал, что у нее это есть. – Вот-вот, храбрость. Ты знаешь, что именно работает. – Разве? – Да, знаешь. Тебе дается лишь одна попытка прожить эту жизнь. Используй ее. – Папа, я лучшая обметчица петель в отделочном цехе «Джерси Мисс Фэшнз». – И в этом нет ничего плохого. Но у тебя есть и другие умения, от Бога. – Ты считаешь, что я пою на уровне солистки? – Вне всякого сомнения. Но нужно, чтобы и ты в это поверила. – Я хочу стать солисткой. – Хотеть тоже важно. У тебя получается все, за что ты берешься. Одна только фабрика чего стоит. Но не достаточно просто зарабатывать жалованье и покупать облигации, Чич. Мы видим успех не так. Это успех по-американски. – Но мы ведь американцы, Па. – Верно, но мы также итальянцы, а значит, деньги для нас не главное. Это не цель. Деньги ничего не доказывают. Вон белка тоже успешно копит орехи. Но она так и остается белкой, и это всего лишь орехи, сколько бы она ни накопила. Va bene?[32] Итальянцы жаждут искусства, как твое начальство жаждет прибыли. Смогла бы ты прожить счастливую жизнь, работая на фабрике? Конечно. Тебе это под силу. Но тогда ты проведешь годы до самой смерти, воплощая чужие мечты, а не свои. – Помогая мистеру Альперу разбогатеть. – Будь благодарна за свою службу, но не будь ее рабыней. – Мариано затормозил на автобусной остановке у пирса Си-Айла. – Люди богатеют благодаря риску. То одно попробуют, то другое. Надо тянуться все выше, пользоваться шансом. Такие люди слушают только свое сердце. Стайка девушек в шортах и купальниках как раз расходилась с остановки. Чичи выпрыгнула из кабины грузовика с пластинкой в руках. – Эй, а где автобус Рода Роккаразо? – спросила она. – Он уже уехал, – бросила через плечо одна из девушек, обмахиваясь фотографией оркестра с автографом. – Как это? Они ведь должны были отъехать в четыре часа! – огорчилась Чичи. – Не знаю, в три они уже отчалили, – пожала плечами другая девушка и пошла дальше, облизывая рожок мороженого. Чичи вернулась в грузовик. – Мы их упустили, – вздохнула она. – По крайней мере, ты попыталась, – пожал плечами отец. – Не будь наш тарантас таким старым, мы бы нагнали автобус у выезда на магистраль и я бы передала ему это, – задумчиво проговорила Чичи, вертя на пальце предназначенный Саверио экземпляр пластинки. – За автобусом мы гнаться не станем, – твердо заявил Мариано. – А если это наш последний шанс? – Думай головой, девочка. Мы ведь знакомы с его кузиной. Отнесем пластинку Джузи. У нас есть связи! В автобусе «Музыкального экспресса Рода Роккаразо» были открыты все окна, и пассажиров обдувало горячим воздухом, от которого становилось еще жарче. Музыканты распустили узлы галстуков и распластались на сиденьях, устраиваясь поудобнее, – дорога до Ричмонда, штат Вирджиния, предстояла долгая. – Надеюсь, теперь уж с местными полуголыми красотками покончено, – фыркнула Глэдис, открывая иллюстрированный журнал и рассеянно его перелистывая. – О чем это ты? – У меня же есть глаза, Саверио. – Может, тебе к ним нужны очки. – Может, тебе нужно научиться держать себя в руках. – Если хочешь знать, в Си-Айл-Сити я был тебе верен, – заявил Саверио. – Ясно. – Глэдис закрыла журнал. – А знаешь, в кои-то веки я тебе верю. – Это правда. Глэдис чмокнула его в щеку.