Глава 11 Арина без чувств лежала на полу. С того страшного выстрела прошло больше двух часов. За окнами забрезжил рассвет, от дома отъехали двое конных полицейских, Егоров в своей комнате прилег на диван. Ничего этого Арина не знала. Она пребывала в мире теней и тумана, не желая возвращаться в реальный мир боли и отчаяния. Наступило утро. Через узкую щель в ставнях просачивался золотистый свет. Арина приподнялась с пола, приоткрыла глаза. Все то же пустынное помещение. Та же обугленная стена, только теперь без каминной решетки. Та же темнота и пыль. И то же отчаяние. Арина подошла к двери, прислушалась. Гробовое молчание, словно дом пуст. Она застучала кулаками по дереву. Никакого ответа, даже шороха. - Выпусти меня! - заорала она в замочную скважину. Ответом была тишина. Арина села на порожек, прислонилась спиной к двери. Устало закрыла глаза, задумалась. Что же произошло этой ночью? Она слышала Никитин голос, потом выстрел. Больше ничего. После она упала на пыльный пол и провалилась в небытие. Егоров убил Никиту? Не может быть! Арине казалось, что если бы ее любимый умер, она почувствовала бы это. Или же ее сердце перестало биться сразу же, когда остановилось его. Он жив! Жив. Егоров пришел к ней на следующую ночь. Усталый, в пыльном сюртуке и грязных сапогах. - Куда ты ездил? - Арина вскочила. Остатки дремы сразу слетели с нее. - Жмурика отвозил. - Федор грубо толкнул жену, а когда она упала на пол, навис над ней, уперев руки в бока. - Кого? - Лошадника твоего покойного. Знаешь, наверное, что убил я его. - Ты врешь! - выкрикнула Арина и начала было подниматься, но нога в заляпанном грязью сапоге пихнула ее в грудь. - Разве не слышала выстрел? Али меня не знаешь? Я предательства не прощаю. Сдох твой полюбовник. - Не верю! Не верю! - тихо твердила Арина, глядя Егорову прямо в глаза. - Глянь тогда. - Он отворил дверь и показал на пол в коридоре. На нем, прямо у порога, сначала растеклось, а потом застыло огромное кровавое пятно. - Прямо в сердце попал. - Убью! - Арина, как дикая кошка, напрыгнула на Федора, вцепилась ногтями в его лицо. Егоров, не ожидавший столь мощной атаки, сначала растерялся. Но через несколько секунд пришел в себя. Оторвал беснующуюся жену, бросил на пол, пнул ногой в живот, чтобы поутихла. Потом достал нагайку и обрушил на ее худенькую спину град ударов. Бил с явным удовольствием, но без обычного исступления. Быстро устал, видно, годы сказывались, и даже не изнасиловал. Арина рыдала, кусала кулак, сотрясаясь всем телом под ударами, но не просила пощады - она знала, что это не поможет. Ее муж не знал сострадания. Ушел он неслышно. Вернулся примерно через день, принес кое-какую еду и воду, пару раз стегнул плеткой и пропал еще на несколько дней. Так он наведывался к ней периодически, всегда нежданный, всегда готовый к злодейству. Хуже физической боли, которую причиняла ЕГО плетка, была боль душевная, которую несли его слова. Егоров истязал ее - рассказывал о Никитином предательстве, о его бабах, которых он таскал в свою комнату в N-ске, потом, видя, что жена в это не верит, смаковал подробности той ночи, когда окровавленное тело ее Лошадника рухнуло на дощатый пол. Арина затыкала уши, сжималась, забивалась в угол, но Федор был неумолим. Голос его, зычный и в то же время вкрадчивый, проникал в нее, будил сомнения, зачинал горе. Когда разговоры ему надоедали, в ход шла плетка, иногда сапоги. Теперь ему больше нравилось пинать ее, особенно в живот, видно, эти удары рождали приятные воспоминания о том дне, когда он убил ее ребенка. Арина изнемогла от боли и отчаяния. Но теперь она цеплялась за жизнь, да так, что Федор дивился. «Я не умру!» - кричала она хрипло и отрывала его пальцы от своей шеи. Жить, несмотря ни на что. Дышать и любить. Не сомневаться. Бороться. И ждать. Прошел месяц. Однажды Арина проснулась от того, что в глаза ей бил свет. Это было необычно и даже больно. Она приподняла веки и обнаружила, что одно из окон не закрыто ставнями. Арина подбежала к нему, выглянула на улицу. На дворе было ясно, безветренно, горизонт побелел от пушистых облаков, опустившихся к самой реке. В садике она увидела своих собачек, они, повиливая хвостами, что-то ели с аппетитом. Что они там нашли? Арина думала, что кормить их больше некому. Оказывается, нашлась добрая душа. Неужто сам Егоров проявил собаколюбие? Будто в ответ на ее мысли, из дома вышел Федор. Он потрепал собак по загривкам, потом посмотрел на окно, в котором стояла Арина, увидев ее, улыбнулся. А затем случилось страшное. Собаки рухнули одна за другой на землю, задергали лапами, заскулили. Или последнее только показалось? Арина, вцепившись в подоконник, наблюдала за этим зрелищем и не могла понять, что произошло. Поняла она только тогда, когда Егоров достал огромный нож и с той же улыбкой перерезал всем собакам горло. Когда земля была усеяна трупами и залита кровью, ОН поднял глаза, встретился взглядом с Арининым, позволил ей прочитать в своем торжество, вытер нож о штанину и залился беззвучным дьявольским смехом. В этот миг надежда покинула ее. Арина упала на пол, моля Бога о смерти. Бог не сжалился. Она не умерла и даже не потеряла сознания. Так и осталась лежать, застывшая от горя, парализованная страхом, скованная ужасом. * * * Сколько дней прошло - неизвестно. Арина не шевелясь просидела все это время в уголке. Она не ела, почти не двигалась и, кажется, не спала. Проваливалась только в забытье, но стоило приятной дреме окутать ее, она вздрагивала, открывала глаза и с мистическим страхом смотрела на дверь - не появится ли в проеме бородатый демон. Очнулась она одним ясным утром. Солнце заглядывало в окно. Пыль клубилась в воздухе и, смешиваясь с золотым светом, походила на драгоценную пудру. Арина тяжело встала, подошла к окну. На балкончике она увидела двух белых голубей. Они тянулись друг к другу клювиками и, казалось, улыбались. Именно в это мгновение Арина поняла, что Никита жив. Неизвестно, что повлияло на нее: солнце ли, позолота ли на деревьях или два влюбленных голубка, но уверенность пронзила ее незамедлительно. Никита жив. И он придет за ней. В это же время Федор получил пренеприятное известие. Даже два. Но первое, хотя и было более масштабное и губительное для него, а именно Октябрьская революция, не вызвало в нем такой злости, как последующее известие о том, что Никита сбежал. К перевороту Федор не относился серьезно. Побузят да угомонятся. Мало, что ли, этих революций было? Конечно, ударит это по карману, и сильно, но он, Егоров, еще заработает, особенно если война не кончится. А вот Лошадник-паскудник напакостил преизрядно. Только Федор вздохнул спокойно, узнав, что приговорили вора к шести годам каторжных работ и отправили по этапу, и вот, пожалуйста, - сбежал. Егоров кинул книгой в двух глупых голубей. Нечего на балконе гадить. Птицы закурлыкали, забили крыльями, а после того, как в них полетело и пресс-папье, взмыли вверх и скрылись в небе. Жирные тупые твари! Федор сел на стул, хмуро уставился на свои руки. Прибить надо было конюха. Он и думал поначалу, что прибил, - уж больно много крови вытекло, а оказалось, что рана плевая, только мясо продырявлено. Да и полиция прибыла некстати быстро. Бдительные ребята, услышав выстрел, тут же спешились, а так как были аккурат у ворот, вбежали, заколотили по входной двери, не прошло и минуты. Когда Егоров понял, что Никита только ранен, было уже поздно. Ладно еще полицейские не послушали конюха и не вломились в комнату, где Арина находилась, а то не избежать бы скандала. В принципе, закончилось все хорошо. Лошадника осудили, Аринка-дура уверилась, что он умер, сам он отделался небольшой взяткой прокурору. Все было прекрасно до сегодняшнего дня. И вот, как гром среди ясного неба, известие о побеге. А все революция. Бардак, анархия, заключенные разбегаются, как тараканы. Ну ничего! Встретимся еще с тобой, Лошадник. Знаю, куда прибежишь, да не успеешь, это я тебе обещаю. * * * Ночь. Арина без сна, вся в каком-то возбуждении, сидит у окна. Там, за стеклом, что-то происходит. Она чувствовала это, хотя не видела ничего, кроме чернеющих деревьев и очертаний зданий на площади. Она надеялась, что в доме, кроме нее, никого нет - прислугу, как она поняла, Егоров давно разогнал, а сам уже сутки в ее комнате не появлялся. Может, в N-ск уехал по делам? Арина села в уголке, стараясь не смотреть на скалящийся камин, расслабилась. В комнате было темно, за окном не светлее - даже луна притаилась в облаках, словно тоже ждала чего-то. Вдруг тонкий лучик проник в щель меж досок пола - это значило, что в комнате этажом ниже зажгли свечу. Арина вздрогнула. Егоров в доме! Она подбежала к окну, выглянула. Ничего. Вновь села. Теперь сердце колотилось часто-часто. Арина прислушалась. Пока тишина. Но неожиданно за окном бухнуло. Потом черное небо осветилось вспышкой, и в комнате стало чуть светлее. Скрип - третья сверху. Значит, ОН идет к ней. Арина вновь у окна. Теперь двор как на ладони: поваленные ворота, чернеющие деревья, снующие туда-сюда люди и огромный факел между забором и домом - это полыхающий сарай превратился в эту безлунную ночь в источник света. Бах - дверь отворилась. Егоров на пороге. Секунда. И ОН, найдя Арину взглядом, направляется к ней. Сарай за окном похож уже на гору огня. Языки пламени танцуют, извиваются, тянутся к беззвездному небу. Людей, снующих по двору, теперь можно отчетливо разглядеть. Это мужики, одетые по-простому, в руках у них палки, вилы, топоры, кто-то кричит, кто-то машет руками, призывая других, кто-то завороженно смотрит на пожар. Вдруг среди этой массы непокрытых голов Арина разглядела ту, которую не пропустила бы даже в кромешной тьме. Светлые кудри с отсветами огня на макушке, точеный профиль, борода. НИКИТА! Арина закричала. Человек за окном, словно услышав, обернулся, поднял глаза. Лицо его озарили улыбка и вернувшаяся надежда. Он постоял немного, не отрывая от нее своего ласкового взгляда, потом крикнул: «Я иду!» - или же ей это только почудилось, и бросился к входной двери. Арина застыла, будто боялась расплескать переполняющее ее счастье. Когда она обернулась, Егоров был уже у нее за спиной. - Он пришел за мной! - выкрикнула она и залилась радостным смехом. - Его ждет разочарование. - Федор резко обхватил ее плечи своими сильными руками. - Он пришел. Что бы ты ни придумывал, я знала, что это случится. Он любит меня, любит… - Не имеет значения. - Егоров пристально смотрел Арине в глаза, как удав кролику. - Ты умрешь сейчас. - Нет! - Она дернулась. Руки его переместились с ее плеч на шею. - Отпусти. - Она вцепилась в его лицо. Но он не чувствовал боли. Неумолимо и беспощадно он сжимал пальцы у нее на горле. - Ты не можешь убить меня, как Катерину. Теперь другие времена, тебя посадят! - В голосе ее появилась паника. Она отрывала что есть мочи его руки от своей шеи и твердила, твердила, что он не сделает того, что задумал. В дверь забарабанили. Арина хотела крикнуть, но не было ни сил, ни воздуха в легких, чтобы сделать это. Слезы застилали глаза - сквозь них и набежавший туман она видела комнату: бревенчатые стены, дощатый пол, дыру камина, еще видела ЕГО глаза, теперь равнодушные и пустые. Из последних сил Арина взмахнула руками, намереваясь ударить, пихнуть, убить… Сил не осталось. Не осталось также ни капли воздуха, ни крошки надежды. Дверь с грохотом рухнула. Арина упала к ногам Егорова. В комнату влетел Никита. За ним - толпа возбужденных мужиков. Услышав за спиной шум толпы, Егоров обернулся. Все вздрогнули и неосознанно сделали шаг назад. Всем, даже самым пьяным, стало не по себе, когда они увидели лицо Егорова… Лицо демона, в глазах которого плещется кровь убитых им женщин! Никита рванулся вперед, с рычанием отшвырнул Егорова, упал на колени перед Ариной. - Девочка моя… Девочка, очнись, - зашептал он, то целуя ее, то гладя по волосам, то прижимая ее холодную кисть к своей груди. - Это я, Никита… Слышишь меня? Я пришел… За его спиной раздался хриплый, как карканье ворона, смех Егорова. Никита вздрогнул, но не обернулся. Вместо этого он склонился над Ариной, прижал ухо к ее груди, прислушался. - Она умерла! - прохрипел Егоров за его спиной и вновь залился своим страшным смехом. - Она жива! - не оборачиваясь, сказал Никита. - Просто без сознания. - Ты врешь! Она мертва! Я убил ее! Тут Арина, до сего момента неподвижно лежащая, слегка пошевелилась. Затем судорожно вздохнула, всхлипнула и протяжно застонала.