- В этом году, сказывают, купцы в свое общество объединяются. Дали небось на это деньжонок? - Дал десять тысяч. - Вот и молодец, Федор Григории. Нужное это дело, на такое и не жаль. Вот тут и выскочила на веранду внучка Мамаева. Была она одета в льняное полосатое платье, на ее головке красовалась шляпа с широкими завязками, из-под которой выбивались темно-русые пышные волосы. Катя держала в одной руке корзину, в другой лохматого коричневого щенка, только-только пойманного. - Вы кто? - выпалила она, ничуть не смутившись постороннего. - Поздоровайся сначала, детка, - назидательно произнес дед и ласково глянул на любимицу. - Здрасьте. - Катя присела в быстром реверансе. - Добрый вечер. Меня зовут Федор. - Это гость мой, господин Егоров. Он «Большое болото» у нас покупает. - Да? И за сколько? - За три с половиной тысячи. - Вы прогадали, сударь. Там, кроме топей да комаров, нет ничего. - Катя! - возмутился Мамаев. Федор развеселился. Какая милая, непосредственная девушка. Озорная, веселая, такая же, как Лиза когда-то. А ведь и впрямь очень похожа. Та же фигура, овал лица, та же полудетская грация, но волосы темнее, глаза тоже, и над верхней губой у этой озорницы яркая родинка. - Вы не были на балу у Сомовых три дня назад? - Катя плюхнулсь в плетеное кресло и заболтала ножками. - Нет, - с улыбкой ответил Егоров. - А я была, там официант опрокинул поднос на графа Назарова. - Весело было? - Ага! Так ему и надо, не будет задаваться. Она еще долго щебетала, а мужчины умильно слушали. Федор все больше очаровывался своей новой знакомой, бесшабашной, легкомысленной кокеткой. С того вечера он стал бывать у Мамаевых почти каждую неделю. Подолгу беседовал со стариком, слушал трескотню Кати, играл с ее глупым щенком. Иногда он привозил им всем подарки: деду коробку сигар, внучке дорогую безделушку, псу мячик. Девушка к Федору привязалась, но в ее отношении к нему не было романтизма, она не вздыхала грустно, когда он уезжал, не грезила о нем, не мечтала, чтобы он наконец ее поцеловал. Он знал это и понимал ее. Какая юная девушка будет грезить о полном, седом, скованном мужике в вечном сюртуке? Да никакая. Тем более ветреная, утонченная, балованная Катя. Но он все же приезжал к ней в гости, был неизменно внимателен и ласков, и если и мечтал о ней, то глубоко в душе, так глубоко, что не хотелось даже доставать эту мечту на поверхность. Два года он был гостем в их доме. Два года он ни словом, ни взглядом не выдал своей заинтересованности Катей. Он очень радовался тому, что за это время она так и не вышла замуж, но удивлялся: у нее должно быть полно поклонников. Почему она еще не просватана? Почему? Ответ оказался так очевиден, что никогда не приходил ему в голову. Катя ждала, когда он, Егоров, попросит ее руки. Но разве он мог об этом мечтать? Хорошенькая, юная вертихвостка желает выйти за него замуж. Вот это радость! Надо сказать, что при всей своей внешней бесшабашности Катерина была девушкой очень практичной, даже очень-очень. С юных лет она поняла, что романтическая любовь хороша только в книжках, а в жизни приходится крутиться и уметь выживать в любых условиях, тут уж не до чувств. Красавец-юнкер, лихой кавалерист, элегантный аристократ, возвышенный художник - все эти типажи, которыми напичканы французские романы и о которых вздыхают молоденькие девушки, не волновали воображение Катерины. Главное, что должно выделять мужчину, по ее мнению, это не красота, не манеры, не титул, даже не ум, а способность заработать как можно больше денег и создать для нее, девицы Мамаевой, такую жизнь, о которой она мечтает. Федор ей подходил. Конечно, она бы не обиделась на судьбу, если бы он был покрасивее, постройнее, поромантичнее, но уж какой есть. Его миллионы делали его и стройнее, и краше. В тот день, когда она узнала от деда, насколько он богат, Катя поняла, что станет его женой. Оставалось только ждать. Она надеялась, что Егоров не будет тянуть, видела же, как он на нее смотрит, но оказалось, что Федор Григорьевич мужик неторопливый, ко всему прочему непонятливый и тугодумный в делах сердечных. Вот и пришлось им с дедом почти навязываться самим. А было это так. Ранним весенним вечером, в марте, заехал Егоров к Мамаевым на огонек. Уже темнело, и серое тяжелое небо нависало над заснеженной равниной. Федор, потирая промерзшие в кожаных перчатках руки, вошел в дом. Его провели к старику, тот лежал в своей комнате и вид имел усталый и больной. - Прихворнули? - участливо спросил гость. К Мамаеву он за эти годы привязался, так что интересовался искренне. - Да уж, годы свое берут, - хрипло ответил старик и выпростал свои скрюченные руки на одеяло. - Поживете еще. - А на кой? Не жизнь уж, а мучение. - Бросьте, вам еще Катюшу замуж выдать надо, - бодро молвил Федор безо всякого умысла. - Вот и я о том. Да не дождусь уж, наверно. - Что ж так? Чай, женихов навалом, только свистни. - Неужто не понимаете, Федор Григорич? - Старик сощурился. Пристально понаблюдал за удивленным лицом гостя, потом покачал головой - эка, непонятливый какой, - и выдал: - Все о вас думает девица моя пригожая. - Ой ли? - Вот тебе и «ой». Да и в округе все уж о вас судят да рядят, когда свадебку сыграете, думают, что помолвлены вы уж давно. - Не знал. - Федор задумался. В словах старика был резон, чего к девице в гости шастать, бирюльки дарить, ежели под венец вести не хочешь? Мамаев понял молчание Егорова по-своему: - Может, вы и не имели чего на уме, но Катюшка девушка у меня мечтательная, напридумывала, поди, себе… - Он замолчал, увидев, как смягчилось лицо Федора. - Уж больно умирать-то страшно, не устроив кровинушку мою. Вот охмурит какой стервец, чай, девка она небедная, и ворочайся я в гробу, вместо того чтоб отдыхать себе с миром. - Удивили вы меня, скрывать не буду. - Что ж так, аль не думали о моей внученьке? - Думал, но не верилось, что такая юная и прекрасная девица может мной увлечься. На романтичного героя я не похож, а только из-за денег Катерина, пожалуй, за меня бы не пошла, сами говорите - небедная. - Я в девичьих сердцах копаться не умею, кто их, женщин, разберет, - проворчал Мамаев, а после задорно подмигнул. Так Федора просватали. Прошло с того дня больше двух месяцев, немного, но со свадьбой решили не тянуть, лето все же скоро, пора прекрасная, романтичная, созданная будто специально для молодоженов. * * * Федор с Катериной обвенчались при большом скоплении людей - почитай, вся округа собралась поглазеть. Кого только не было у ворот церкви! И деревенские любопытные, и преданные работники, и вездесущие бабки, для которых что свадьба, что похороны - все большое развлечение, и нищие, надеющиеся на щедрое подаяние, и журналисты из N-ска, и даже московский романист, взявшийся писать с Егорова одного из персонажей. Невеста была чудо как хороша, в белоснежном платье, на которое пошли метры кружев и атласа, свежая, радостная, розовая от удовольствия и возбуждения. Коляска, увозившая молодых от церковного крыльца, вся была в лентах, цветах, алых шитых сердечках; а пир какой закатили после, а сколько бочек с пивом выкатили на площадь перед мельницей - пей, гуляй, народ, Егоров женится! В свадебное путешествие Катерина хотела отправиться за границу, но Федор не дал себя уговорить. Крым, Петербург, Ессентуки, да куда угодно, только не за кордон, а уж о Швейцарии он даже слышать не хотел. Остановились на Евпатории. Пробыли две недели, за которые жених чуть не умер от безделья и беспокойства, и вернулись. По приезде Катя долго дулась, смилостивилась только после того, как Егоров выписал ей чек на сумму в тысячу рублей. Поначалу семейная жизнь Федору нравилась. Жена мало того красотка, так еще и ласковая, и внимательная, и в дела его не лезет, знай себе щебечет, глазки мужичкам строит - да это ничего, пусть себе тешится, - а уж дрянь какую-нибудь подаришь, так и рада-радешенька: целует, обнимает, называет «пусиком». Но по прошествии полугода начала эта щебетня Федору надоедать. Ему бы в тишине посидеть, отдохнуть от шума то биржи, где жужжат все, как гигантские слепни, то фабричных станков, да не дает же, сорока! То про парижские моды, то про новую карету какой-нибудь городской матроны. Ни минуты покоя! Однажды в воскресенье Егоров отправился в Ольгино. Там он строил дачу, удивительную, красного дерева, в два этажа. Для этого выписал из столицы архитектора, из Китая бревна, декоративную резьбу поручил суздальским умельцам, нанял лучших строителей и сам постоянно наезжал для проверки. Федор подкатил к месту, где в скором времени должен был быть возведен прекрасный терем. Место было огорожено забором, окружено деревьями и кустарником. Крыльцо дома, остов которого уже имелся, выходило на главную площадь, Фабричную, а с башенки, еще не появившейся, должны были просматриваться живописные ольгинские окрестности. Дом архитектор планировал сдать уже через четыре месяца, аккурат к Катиному дню рождения. Егоров осмотрел строительство. Ни черта не поймешь. Гроб какой-то бревенчатый, даже не верится, что в скором времени эта примитивная коробка станет тем шедевром, который Федор видел в эскизе, представленном архитектором. Скорей бы уж! Так надоело курсировать между N-ском и Ольгино или в кабинете ночевать. Вот построит себе этот дом и будет природой наслаждаться, тишиной, слушать сверчков, смотреть на фабричные огни, любоваться с башни на темные воды Сейминки. В ту ночь он не поехал домой, заночевал в строительной времянке. А до этого долго сидел на порожке, смотрел в зазывное, что омут, октябрьское небо и наслаждался родным, знакомым с детства запахом сырой земли. Прямо с утра его ждал не очень приятный сюрприз. - Федор Григории, что ж вы не явились домой-то вчера? Я волновалась. Егоров обернулся, услышав знакомый голос. Катерина, вся из себя расфуфыренная, с зонтиком, в замшевых остроносых сапожках, стояла у экипажа и покачивала - туда-сюда - своими пышными юбками. - Будто впервые. - Он нахмурился. Вот, сюрприза теперь не получится! Вечно эти бабы появляются не вовремя. - Что за уродливое строение? - Катя уже впилась глазами в недостроенный дом. - Готовил сюрприз для тебя, да ты со своей привычкой совать нос куда не надо все испортила. - Сюрприз? Для меня? - Ну уж теперь и не знаю! - Федор махнул рукой. Его милая, кокетливая женушка порой его так раздражала!