- А она знает, что это ты убил ее мать и мою жену? - Я не убивал их. - Григорий зажмурился, горько вздохнул. - Господи, как ты можешь, сынок. Я же… Это несчастный случай. - Она знает? - Да. Я рассказал ей, и она простила меня. - Значит, убийцу своей матери она видеть хочет и даже мурлычет на его руке, а меня нет? - Вон! - в сердцах выкрикнул Григорий. - Вон из моего дома! И не приходи больше сюда! Слышишь? - Как пожелаете, - холодно проговорил Федор и ушел. Если Лиза не хочет его видеть, ему здесь делать нечего. * * * Потянулись дни, недели, месяцы. Ничего, кроме его мельницы, для Федора не существовало. И вот настал день, когда его красавица была возведена целиком. Теперь оставалось только установить и наладить оборудование, нанять людей, закупить сырья - и эх! Ко всему прочему благодаря Нонне он стал богатым вдовцом: приличный счет в банке (на женские мелочи, как то: тряпки, побрякушки, она денег не тратила, вот и копились они, множились), пакет акций сталелитейного завода, принадлежавшего Емельяну, дом на Нижнем базаре, ну и земельки чуть-чуть. Егоров даже не предполагал, что его благоверная владеет таким количеством «достоинств», но был этим приятно удивлен. Все деньги со счета и от продажи акций (тестю по рыночной цене) были пущены в дело, а именно - на оборудование пристани в двух километрах от Ольгина, на реке Оке, и строительство конторы на пустыре недалеко от его фабрики. Жил Федор больше в своей времянке, в N-ске бывал редко, когда приезжал, останавливался у Емельяна, но, хоть и встречал тесть радушно, больше суток он в гостях не задерживался, желтый же дом с колоннами вообще решил продать. Помимо дел, которых было немало, в город его звало еще кое-что - он ждал, что Григория посадят. Федор, конечно, не знаток законов, но по идее - человек, по вине которого погибли люди, должен понести за это наказание. А насколько ему было известно, отец не только не сидел в тюрьме, но даже не был под следствием, ко всему же прочему пил, говорят, беспробудно. Еще судачили, что Лиза вытаскивает его ночами из кабаков и везет домой, при этом ни словом не дает понять, что винит его в смерти матери. Однажды Егоров не выдержал: - Емельян Савич, скажите, отчего батя все гуляет? - А чего ему делать? Фирму-то развалил. - Почему его не судят? - Чего? - Тесть глянул на Федора из-под очков. - Он же поджег дом, это все знают. - Он не специально, - буркнул Емельян. - Какая разница? Из-за него погибли женщины. Почему его не судят? - Ясно почему. - Тесть скомкал газету и швырнул в камин. - Я велел дело замять. - Вы? Но Нонна… - Моя дочь умерла, с этим ничего не поделаешь, и часть вины за это лежит на Гришке. - Часть? - Федор не верил ушам своим, ему-то думалось, что Емельян ненавидит поджигателя так же, как и он. - Он был пьян, сынок. А это, знаешь ли… - Тесть махнул рукой. - Впрочем, ты не знаешь. Он себя сам наказал, ему с этим жить. Пусть доживет спокойно свой век на воле. Не желаю я, чтобы ты, мой зять, прослыл сыном каторжника. - Мне все равно. - Имя деда хоть не погань. Негоже Егорову в тюрьме сидеть, даже такому никчемному, как Гришка. И он вышел из комнаты, большой, лохматый, мускулистый. Грозный и страшный в темноте, словно чудище лесное. И такой слабый. Федор скривился. Он думал, Емельян похож на него - жесткий, беспощадный, не забывающий обид. А оказалось, обычный слабак. Распустил нюни, пожалел, простил, забыл… Егоров тряхнул головой. Муть с глаз, та, которая появлялась всякий раз, как он начинал заводиться, постепенно спала, и взгляд его, уже осмысленный, но еще дикий, упал на камин, в котором пламя танцевало свой ритуальный танец. И в этот миг огонь показался ему живым существом, хитрым, нервным, безжалостным, таким, каким был он сам. И Федор, признав в нем равного себе, доверительно прошептал: «Я отомщу! Дай только срок!» Глава 11 В двухэтажном здании из серого кирпича, что на Народной, вот уже пятьдесят лет располагалась контора фирмы «Егоровъ». Дом был старым, обшарпанным, но с претензией на западный шик. Федор не любил его, особенно не нравились ему фитюльки на балконах, да и сами балконы ему казались лишними. Они с дедом давно хотели это здание продать, а под контору найти нечто более подходящее - элегантное, серьезное, современное. Федор оглядел кабинет, в котором ему предстоит провести многие трудовые часы. Да, помещение - дрянь. Потолок протекает, вон в углу слой штукатурки обвалился, паркет сто лет не натирался, и воздух какой-то спертый, влажный, как в склепе. Все в этом помещении, несмотря на довольно новую дубовую мебель, говорило об упадке. Федор подошел к окну, с силой рванул створки на себя. В комнату вместе с городским шумом, тусклым светом дня ворвался поток ледяного воздуха, и запахло ранней весной. Адвокат фирмы, господин Рихтер, вопросительно поднял на Егорова глаза. - Продолжайте, пожалуйста, - кивнул ему Федор и удовлетворенно сел в свое кресло. В комнате стало прохладно, но так было гораздо лучше. - «Когда же внук мой, Федор Григорьевич Егоров, достигнет совершеннолетия, то есть двадцати одного года, фирма «Егоровъ» переходит в его полновластное владение. До этого же срока душеприказчиком его назначаю сына своего - Григория, он же исполняет обязанности главы фирмы, не имея права нанять на свое место никого постороннего». - Все? - Федор вопросительно глянул на адвоката. - Нет. В завещании есть еще два пункта, касающиеся вас. - Читайте, - скомандовал Федор и бросил взгляд на отца, который занимал хозяйское кресло и скромно сидел, положив безвольные руки на рабочий стол. - «Тебе же, внук, даю такой наказ - никогда не допускать к руководству ни единой души, не имеющей отношения к нашей семье. Помощников ищи хоть в Африке, но владей всем безраздельно. Хозяин у чего угодно может быть только один. - Федор молча слушал, а перед его глазами стоял, как живой, дед, и казалось, что слова, читаемые господином Рихтером, произносит он сам. - Так что требую я, и требование это должно неукоснительно соблюдаться. - Адвокат остро посмотрел на Федора. - Фирма «Егоровъ» может переходить по наследству только от отца к сыну либо к дочери, ежели наступит такое время, когда баба наберется ума и сможет командовать фабриками. Ежели же Федор не обзаведется потомством, завещаю создать фонд, проценты с которого распределить велю так - десять городу, по сорок пять благотворительным учреждениям и старообрядческим церквям». - Рихтер замолчал. - Все? - Егоров оторвал задумчивый взгляд от своих остроносых сапог. - Еще один пункт. Дом на набережной Алексей Федорович завещал также вам и на том же условии - не продавать, не отдавать, не рушить. Цитирую: «Дом сей мечтал я сделать отчим для всех поколений Егоровых, его я строил для семьи своей: жены, детей и внуков». - И папенька мой, поди, знал, что особняк не его вовсе? - Естественно. Завещание было оглашено, когда ваш дед скончался. - А мне ведь не говорил. - Федор зыркнул на отца. - Сын, я… - Значит, так, мне двадцать один, и теперь фирма моя. - Федор встал, подошел к креслу, занимаемому отцом, брезгливо тронул Григория за плечо. - Вас, Григорий Лексеич, прошу освободить местечко. Оно теперь по праву мое. Отец поспешно поднялся, вышел из-за стола, потом растерянно присел на стул сбоку. - Давайте, господин Рихтер, теперь о главном. В каком состоянии дела фирмы? - В плачевном, - лаконично ответил адвокат и озабоченно выложил на стол бумаги. - Прибыль дает только новый мельзавод, два других убыточные, производят они муку самого плохого качества, а сбыть ее очень трудно. - Глупость. Ее-то продать легче легкого. Армия на что? Тюрьмы? Солдат да арестант все съедят. - Федор, тебе не кажется… - Отец приподнялся на стуле, и на его опухшем лице читалась решимость. - А вы что здесь делаете? - Егоров так удивленно воззрился на отца, что казалось, он и не замечал раньше его присутствия. - Не понял. - Григорий вновь сел, сжавшись под взглядом сына. Он вдруг осознал, как нелепо выглядит в своем костюме, который стал ему на два размера велик, и как он жалок, беспомощен, смешон. - Вы уже достаточно сделали, чтобы развалить мою фирму, теперь от вас требуется только держаться от нее подальше. Так что выйдите из кабинета. Григорий не шелохнулся. Тогда Федор раздраженно встал, быстро прошел к двери, высунулся в коридор, огляделся, не увидев ни одной живой души, поманил отца пальцем. Григорий нехотя подошел. Дальше произошло очень неприятное и унизительное для него событие. Его собственный сын схватил его за шиворот и вышвырнул из кабинета, как котенка. - Да как ты смеешь! - разъярился Григорий. Одернув на себе пиджак, он вновь ринулся к двери. - Я опротестую завещание, если ты будешь так со мной обращаться. - Попробуй, - спокойно парировал Федор. Его отцов гнев нисколько не пугал. - Надо же так несправедливо! Мы, его дети, получили жалкие гроши… - Вам по сто тысяч было положено, даже дурню Ивашке. И это ты называешь грошами? - Да! - все больше распалялся Григорий. Он кричал, брызгал слюной и беспорядочно махал руками. - Тебе же и дом, и имение, и фирму. - Вряд ли фирма сейчас стоит сто тысяч, - саркастично заметил Федор. - Благодаря тебе. - Фирму в безраздельное владение! Ни о Ленкиных детях не подумал тятюшка мой, ни о моих, может, у меня еще будут…