Вечер прошел превосходно. К счастью, новости Мур принес хорошие, думала она, включая воду, чтобы сполоснуть лицо. Ему удалось передвинуть некоторых клиентов, которые подавали рекламу на декабрь, и хотя особо бурного эффекта от кампании ожидать уже не приходилось, все равно этого хватит… пока. Они повторят свой выход еще раз в феврале, зажав конкурента между двумя волнами рекламы. Выключив воду, Гвен услышала телефонный звонок в спальне. Дверь ванной была чуть приоткрыта, и она поняла, что Лоуренс уже снял трубку. – Ты знаешь, что я об этом думаю. – Он говорил негромко, но внятно. – Почему тебе так важно обсудить это именно сейчас? По-моему, мы обо всем договорились. – Последовала пауза, пока говорил человек на другом конце провода, потом опять раздался голос Лоуренса: – Моя дорогая, ты знаешь, что я тебя люблю. Пожалуйста, не плачь. Мне есть дело. Но этого просто никогда не будет. Эти дни остались в прошлом. Я уже объяснил тебе, как все должно быть. – (Еще одна недолгая пауза, в этой тишине Гвен слышала тревожный, выжидательный стук собственного сердца.) – Хорошо, посмотрим, что можно сделать. Конечно я люблю тебя. Но ты должна наконец прекратить все это. – (Гвен обхватила себя руками.) – Да, как только смогу. Обещаю. Она согнулась пополам. Кристина обвела ее вокруг пальца как дурочку. Глава 32 На борту корабля Гвен набралась храбрости и заговорила с Лоуренсом о том телефонном звонке, но он пробурчал в ответ что-то невразумительное насчет работы и отвернулся. Гвен отчаянно хотелось, чтобы муж признался: Кристина до сих пор сходит по нему с ума, и чувствовала себя глубоко уязвленной тем, что супруг не был с ней откровенен. Однако устраивать ссору в море, когда будет некуда деться друг от друга, – это плохая затея. А по приезде домой они почти сразу столкнулись с Верити, от которой разило табаком, алкоголем и немытым телом, так что все остальное отошло на дальний план. Дворецкий открыл дверь и не смог помешать Верити ввалиться в гостиную, где Лоуренс и Гвен отдыхали на следующий день после окончания их долгой и утомительной поездки. От Макгрегора они уже знали, что Верити наплевала на распоряжения брата, регулярно приезжала в непотребном виде и оставалась в доме на ночь или две. У нее был свой ключ, но к тому моменту, как Макгрегор узнавал о ее приезде, Верити успевала уехать. При виде своей немытой-нечесаной сестрицы Лоуренс встал. С трудом сдерживая недовольство, он спросил ее, что происходит. Верити рухнула в кресло, сцепила руки на коленях, повесила голову и заплакала. Гвен подошла к ней и опустилась на пол рядом с креслом: – Скажи нам, в чем дело. – Я не могу! – со стоном произнесла Верити. – Я такого натворила. Гвен протянула руку, чтобы утешить золовку, но та ее оттолкнула. – Это из-за Александра? Можем мы чем-то помочь? – Никто мне не поможет. Лоуренс терял терпение: – Я не понимаю. Зачем ты вышла за него замуж, если несчастна с ним? Он достойный человек. Верити снова застонала, на этот раз в ее стоне слышалось непритворное горе. – Это не из-за него… не из-за него… ты не понимаешь. Лоуренс нахмурился: – Тогда что? Что не так? – Пожалуйста, Верити, скажи нам, – подключилась к увещеваниям мужа Гвен. – Как мы можем помочь, если ты ничего не объясняешь? Верити что-то пробормотала и снова залилась слезами. Гвен и Лоуренс обменялись тревожными взглядами. Лоуренс явно не знал, как поступить, тогда Гвен решила взять дело в свои руки и постаралась уговорить золовку, чтобы та облегчила душу: – Ну давай, дорогая, наверняка все не так ужасно. Ответа не последовало. Тишина тянулась бесконечно. Гвен встала и посмотрела в окно, на озеро, задумавшись о Верити. Девушка потеряла родителей, это верно, но то же самое случилось с Фрэн, однако эти две женщины абсолютно разные: Фрэн полна жизни и готова покорить весь мир, а Верити взбалмошна и не уверена в себе. Теперь, что бы с ней ни случилось, казалось, наступил критический момент. Услышав голос Верити, сдавленный от душивших ее эмоций, Гвен обернулась. – В чем дело? – потребовал ответа Лоуренс. – Что ты сказала насчет Хью? Верити подняла глаза и закусила губу: – Мне очень жаль. Бедняжка была так бледна, что Гвен посочувствовала ей, но она не слышала сказанных ею слов, а Лоуренс, судя по его лицу, слышал. Он подошел к сестре и, взяв за обе руки, поднял с кресла: – Повтори это, Верити! Повтори, чтобы Гвен слышала. – Лоуренс отпустил ее, и она рухнула в кресло, уткнув лицо в ладони. Верити молчала, и он опять заставил ее встать. – Скажи это. Скажи! – твердил он, багровея; она мгновение глядела на него, потом попыталась дрожащими руками закрыть лицо. – Боже, ты скажешь сама или я вытрясу из тебя это! – Мне очень жаль. Мне очень жаль. – Что такое? – Гвен шагнула вперед. Верити понурила голову: – Это сводит меня с ума. Не могу простить себя. Я люблю его, понимаете? Вы должны мне верить. – Я не понимаю, – сказала Гвен. – Это о Сави Равасингхе? Ты что-то с ним сделала? – (Верити покачала головой.) – Что, Верити? Ты меня пугаешь. – Скажи ей! – рявкнул Лоуренс; последовала пауза, Верити что-то мямлила. – Громче! – Хорошо! – взвизгнула она, а потом очень громко, напирая на каждое слово, проговорила: – Я не возила Хью на прививку от дифтерии! Гвен нахмурилась: – Но как же так? Ты возила! Разве не помнишь? У меня жутко разболелась голова, и ты поехала. Верити покачала головой: – Ты меня не слушаешь. – Но Верити… – Я не возила его. Ты что, не понимаешь? Я не возила его! Не возила! Верити зашмыгала носом, и Гвен почувствовала, что кровь отхлынула от ее лица. – Но ты сказала, что сделала это, – глухим голосом произнесла она. – Я поехала к Пру Бертрам и взяла с собой Хью. Там собралась компания. Мы напились, и я забыла. Лоуренс едва сдерживался, чтобы не ударить ее. Он сжал руку в кулак и стукнул им по спинке дивана. Верити попыталась схватить его руку, но он оттолкнул ее: – Убирайся! Видеть тебя не могу! – Прошу тебя, не говори так. Пожалуйста, Лоуренс! Гвен задышала часто и неглубоко. Неужели это правда? Комната поплыла у нее перед глазами, предметы потеряли очертания, фигуры Лоуренса и Верити слились с окружающей обстановкой. Гвен встряхнула головой. – Почему ты не сказала? Можно было сделать прививку в другой раз, – заявил Лоуренс. Верити принялась обкусывать ногти: – Я боялась. Ты разозлился бы на меня. Вы оба разозлились бы. Гвен стояла неподвижно, задыхаясь от ярости. Все ошеломленно молчали, и Гвен понимала: нужно сдержаться, иначе потом она пожалеет о том, что натворила. В ее душе бушевала буря, и все же она заметила застывший в глазах Лоуренса ужас. – Значит, мой сын едва не умер из-за того, что ты напилась? – ледяным тоном проговорил он и уставился на свою сестру, которая снова залилась слезами. – И вместо того чтобы сказать нам правду, ты поставила под угрозу жизнь Хью! Ты знаешь, как опасна эта болезнь? – Знаю. Знаю. Я думала, с ним ничего не случится. И так и было, верно? Простите меня. Мне очень жаль. – Почему ты теперь говоришь нам об этом? – Никак не могу забыть. Я не могла спать из-за этого. И когда увидела больную местную девочку, это напомнило мне о болезни Хью… Я не могла этого вынести. Гвен сверкнула на нее глазами: – Ты не могла этого вынести? Ты хоть представляешь, что значит потерять ребенка? Потом, оставив попытки сдержать себя, она кинулась на свою золовку и стала с безнадежным отчаянием колотить ее кулаками по спине. Верити съежилась и прикрыла голову руками. Гвен разжала кулаки, руки ее безвольно опустились, она прерывисто задышала, и наконец из ее груди вырвалось сдавленное рыдание. Лоуренс тут же подошел к ней, и она покорно позволила ему увести себя. Она села на диван и начала раскачиваться взад-вперед, а он позвонил в колокольчик, вызывая слуг. Всем существом Гвен овладела новая мысль. Через несколько мгновений она подняла глаза: – Мой рецепт. Это ты изменила его, Верити? Та вдруг закричала и заплакала одновременно: – Ты здесь чужая! Это мой дом! Я не хотела, чтобы ты хозяйничала здесь! Лоуренс обмер, лицо его исказилось мукой.