Гвен держала девочку за руку, пока врач ее осматривал. – Вы правы, – сказал он, распрямляя спину. – Если бы ногу ей вправили кое-как, она могла бы на всю жизнь остаться калекой. Гвен медленно, с облегчением выдохнула. Она не могла признаться себе, что ее не покидает тоска по Лиони, хотя не верила, что желание позаботиться об этом ребенке возникло у нее только из-за этого. – У вас дома есть гипс? Она кивнула и велела мальчику принести. – Лоуренс и Хью делают из него фигурки. Доктор погладил девочку по голове и заговорил с ней на ее родном языке. – Я не знала, что вы так хорошо объясняетесь на тамильском. – До приезда сюда я работал в Индии, там кое-чего нахватался. – Стыдно сказать, я почти не говорю на этом языке. Прислуга всегда общается со мной по-английски, так что у меня почти нет возможности практиковаться. Вы не объясните отцу девочки, что́ собираетесь делать? Я думаю, это отец. Доктор сказал несколько слов тамилу, тот кивнул. Партридж взглянул на Гвен: – Он – отец и хочет забрать ее домой сейчас. Ему нужно идти работать – стричь кусты, и он боится, что попадет в беду из-за того, что принес ребенка сюда. Он прав. Макгрегору это не понравится. – К черту Макгрегора! Она всего лишь маленькая девочка. Взгляните на нее. Скажите ее отцу, что вам придется вправлять ей лодыжку. – Хорошо. Девочке и правда лучше полежать пару дней без движения. – В таком случае я настаиваю, чтобы она осталась здесь до тех пор, пока ей не станет лучше. Мы принесем пару раскладушек, и отец сможет побыть с ней. – Гвен, будет лучше, если он вернется в рабочие линии. Иначе ему запишут прогул. А это грозит не только вычетом из заработка, но и потерей работы. Она немного подумала. – Макгрегор говорил, что грядут сокращения. – Вот именно. Ну что, договорились? Я скажу ему, что он может идти. Гвен кивнула, и Партридж объяснил мужчине ситуацию. Тот все понял и сжал руку дочери, но, когда он вышел из кладовой, малышка накуксилась. Доктор взглянул на Гвен и слегка покраснел: – Боюсь, мне никогда не разобраться до конца, как случилась эта путаница с вашим рецептом. Простите меня. Никогда раньше я не допускал таких ошибок. – Теперь это уже не важно. Он покачал головой: – Меня это беспокоит. Я выписывал большие дозы только людям в критическом состоянии. – Ну, серьезного вреда мне это не причинило, и, видите, я свежа как ясное утро. А теперь, Джон, я оставлю вас заниматься делом. Пошли, Хью. – Я хочу посмотреть. – Нет. Идем со мной. Чуть позже предобеденный отдых Гвен был нарушен шумным возвращением с прогулки вокруг озера Верити и Сави Равасингхе. Она встала и мельком заметила свое отражение в оконном стекле, а за ее спиной нарисовалась тень девочки. – Лиони, – едва слышно произнесла Гвен и обернулась. Игра света. Она горячо надеялась, что Верити уже укатила вместе со своим гостем, и, войдя в гостиную, едва могла глядеть в сторону Сави. – Я слышала, мы пропустили всю утреннюю драму, – сказала Верити и развалилась на диване. – Садись, Сави, я нервничаю, когда кто-нибудь стоит у меня над душой. – Мне действительно нужно идти, – с извиняющейся улыбкой проговорил он. Верити скривилась: – Ты не можешь никуда уйти, если я не подвезу тебя. Гвен нервно сглотнула и приготовилась к светской беседе. – Я уверена, мистеру Равасингхе не терпится вернуться к работе. Чей портрет вы сейчас пишете? – Вообще-то, я был Англии. У меня там заказ. – О, полагаю, это какая-нибудь невероятно важная персона. Вы часто виделись с моей кузиной? Сави еще раз улыбнулся и наклонил голову: – Не очень, но видел ее, да. Гвен попробовала смотреть на него бесстрастно, но снова невольно подумала, как же он обаятелен, неудивительно, что к нему так влечет одиноких женщин, – красивый, обходительный да к тому же талантливый. Женщинам нравится это в мужчинах, так же как и умение смешить. Она залюбовалась его кожей, будто отполированной до блеска, с легким оттенком шафрана, но тут же вспомнила о том ужасном вечере в отеле. За этим последовала вспышка столь яростного гнева, что Гвен почувствовала, будто на нее и правда кто-то напал. Она сжала кулаки и отвернулась, грудь сдавило от напряжения. – На самом деле он рисовал твою кузину, – с улыбкой сообщила Верити. – Разве это не потрясающе? Удивляюсь, что она тебе не сообщила. – (Гвен сглотнула. Фрэн действительно ничего ей не говорила.) – Ты слышала меня, Гвен? Гвен повернулась к художнику: – Это прекрасно, мистер Равасингхе. Буду с нетерпением ждать момента, когда снова окажусь в Англии и увижу этот портрет. А здесь у меня столько дел, что не всегда удается поддерживать контакты. – Вроде спасения тамильских детей. Ты об этом говоришь, Гвен? Верити произнесла это с невинным выражением лица и приподняла брови, потом заговорщицки улыбнулась Сави, словно передавая ему без слов нечто такое, чего Гвен знать не следовало. И тут Гвен прорвало, ей стало все равно, пусть даже они заметят, что ее трясет от злости. – Я говорила не об этом, а о том, что я жена Лоуренса, забочусь о Хью и управляю хозяйством, особенно теперь, когда нам приходится тщательно следить за своими расходами. Счета, Верити. Ты знаешь. Столько денег куда-то пропало. Я, вообще-то, рассчитывала, не просветишь ли ты меня на этот счет. – (У ее золовки, по крайней мере, хватило совести, чтобы покраснеть, прежде чем она отвернулась.) – Мистер Равасингхе, Верити сейчас отвезет вас на станцию. – Дело в том, что в это время нет поездов, – сказал он. – В таком случае Верити доставит вас в Нувара-Элию. – Гвен, послушайте… – И во избежание любых недоразумений сделает это прямо сейчас. Гвен отвернулась от них обоих и отошла к окну, чувствуя такое напряжение внутри, будто вот-вот лопнет. Она проследила взглядом за цаплей, летевшей низко, поверх полосы поднимавшегося над озером белого тумана, и услышала, как они встали и вышли из гостиной. Когда раздался скрип гравия под шинами, Гвен закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов – от облегчения у нее потеплела кожа и мышцы расслабились. Она обрела шаткое равновесие в тот момент, когда жизнь перевернулась и непонятно, где окажешься, когда она сделает новый оборот, и устоишь ли вообще на ногах. Понятно ей было только, что Лоуренса нет рядом и линия фронта проведена. Глава 23 Назавтра был День Пойя, буддийский праздник, который отмечают каждое полнолуние. Из-за того что в доме было так тихо, Гвен проспала. Лоуренс всегда давал в этот день выходной всем домашним слугам, чтобы они могли сходить в храм и совершить обряды. Для истинно верующих Пойя был днем поста, или упосатхи. Для других он означал, что магазины и прочие учреждения закрыты, а продажа алкоголя и мяса запрещена. Большинство работников на плантации были тамилами, а следовательно, индуистами, но некоторые из домашних слуг, например Навина и дворецкий, были сингалами-буддистами. Лоуренс считал, что прекращать работы на плантации двенадцать или тринадцать раз в году с наступлением полнолуния – это хорошее средство наладить отношения. Разумеется, во время индуистского праздника урожая всем тоже предоставляли выходной. Это сглаживало противоречия между работниками и давало им равную возможность отдохнуть. Первым делом Гвен вместе с Хью и вившейся у ног Джинджер проверила свою маленькую пациентку. Мальчик нес под мышкой любимого медвежонка и держал в руке свою лучшую машинку. Едва войдя в сарай, он протянул ее девочке. Она взяла игрушку, перевернула вверх дном, покрутила колесики и заулыбалась во весь рот. – Ей нравится, мама. – Думаю, да. Молодец. Ты хорошо сделал, что принес ей игрушки. – Гвен не стала говорить ему, но подумала, что у этой девочки, вероятно, вообще нет игрушек. – Я хотел ее порадовать. – Очень хорошо. – И еще принес ей медвежонка. И позвал Уилла, но он не захотел идти.