Борьба Глава 15 Три года спустя, 1929 год Гвен и Хью сидели по разные стороны стола и ждали прибытия гостей. Хью, одетый в симпатичный матросский костюмчик, с расчесанными и приглаженными ради такого случая непокорными волосами, выглядел ангелочком. Гвен надела платье, которое купила ей в подарок Фрэн, когда она гостила у нее в Лондоне, – полупрозрачный голубой шифон, юбка средней длины. Гвен чувствовала себя в нем юной и женственной, и ей это нравилось. Все четыре года, что Гвен прожила на Цейлоне, она мечтала о поездке в Англию, но ее много раз приходилось откладывать, пока наконец-то все сложилось. Сперва Гвен две недели гостила в Оул-Три у родителей, которые раздулись от гордости при виде Хью. Пообещав устраивать пикники и съездить с внуком на поезде в ущелье Чеддер, они не могли дождаться, когда Хью на неделю останется целиком в их распоряжении. Потом Гвен села в поезд и отправилась в Лондон, к Фрэн. Квартира кузины располагалась на верхнем этаже величественного здания, построенного по особому архитектурному проекту. Из окон открывался прекрасный вид на Темзу, хотя Гвен не смогла удержаться от сравнения монотонно-серой глади реки с красочным озером на плантации. Сестры в предвкушении встречи обменивались письмами и запланировали интересные вылазки почти на каждый день, однако, приехав к Фрэн, Гвен обнаружила, что ее кузина сама на себя не похожа. Какая-то скованная, немного бледная. После необходимой с дороги чашки лучшего цейлонского чая Фрэн взяла сестру под руку и спросила, хочет ли та, чтобы горничная распаковала ее чемодан. – Я сделаю это сама, Фрэнни, если ты не против. – Конечно. Наверху, в хорошо проветренной и красиво убранной комнате, Фрэн подошла к окну и закрыла его, чтобы отгородиться от лондонских шума и пыли. Гвен расстегнула пряжки на чемодане и начала вынимать свои платья, а Фрэн стояла у окна, повернувшись спиной к комнате, и глядела на улицу. – Что-нибудь случилось, Фрэнни? Та покачала головой. Гвен взяла синий французский костюм, подходящий для похода за покупками в магазин мистера Селфриджа, куда они планировали отправиться ближе к вечеру, и подошла с ним к большому платяному шкафу красного дерева. В его темном нутре она сперва почти ничего не разглядела, но, протянув руку за вешалкой, задела за что-то. Ощупав попавшуюся вещь, Гвен поняла, что это какая-то шелковая одежда, богато украшенная вышивкой и, судя по размеру, не женская. Она сняла заинтересовавшую ее вещь с плечиков и вытащила на свет. Это был очень красивый, расшитый красными и золотыми нитями жилет, тот самый, что был на Сави Равасингхе в день бала. В этот момент Фрэн обернулась и уставилась на него. – О, – произнесла она, – я не думала, что он оставил здесь это. – Мистер Равасингхе был у тебя? – Останавливался, когда выполнял какой-то заказ. Вообще-то, довольно важный. На Сави теперь большой спрос. – Ты мне ничего не говорила. Фрэн пожала плечами: – Не думала, что нужно. – Это серьезно? – Скажем, то так, то сяк. После этого Гвен не раз пыталась разговорить сестру, но, стоило ей коснуться этой темы, Фрэн замыкалась в себе. Впервые в жизни они отдалились друг от друга, и Гвен не знала, как преодолеть это отчуждение. Накануне отъезда мысль о том, что Фрэн действительно относится серьезно к мистеру Равасингхе, оставила горький привкус во рту Гвен и тяжесть в животе. Она никогда не видела сестру страдающей от любви. Сидя на постели, Гвен размышляла, ей отчаянно хотелось рассказать Фрэн о Лиони, предупредить ее насчет Сави Равасингхе. Но она не осмелилась. Если она заговорит об этом, Фрэн возмутится и наверняка поставит перед Сави вопрос ребром. Кто знает, к чему это может привести? Вдруг он начнет требовать, чтобы ему показали дочь? О таком и подумать было страшно. Гвен решила молчать и чувствовала, что предает свою лучшую подругу. Даже в последний день перед отъездом сестры так и не поговорили по душам, и, проведя еще одну полную сладкой горечи неделю с родителями, Гвен с радостью пустилась в обратный путь на Цейлон. Теперь, улыбаясь сыну, сидевшему за столом в свой день рождения, она была полна гордости, но ощущала нечто большее, чем любовь, что-то невыразимое, пронзавшее ее до самых глубин существа. Хью улыбался ей и ерзал, ему было никак не усидеть на месте, и это вернуло ее к реальности. С детьми всегда так. Только что они вызывали в родителях такой прилив любви, что голова кружилась и перехватывало дыхание, а в следующий момент облились вареньем или им понадобился горшок. Гвен удивлялась, как быстро прошли три года и как она свыклась с тем, что произошло, иногда все это почти казалось ей сном; почти, но не совсем. Она посмотрела в окно – на озеро и дальше, на холмы с округлыми вершинами, покрытые ковром из чайных кустов, между которыми кое-где торчали чахлые деревья. День был прекрасный – безоблачный и яркий. За три года, прошедшие с момента их первого с Лоуренсом свидания в лодочном сарае, они часто возвращались туда. Жизнь устоялась. Они были счастливы, радости перевешивали печали, и в конце концов сердце Гвен затвердело. Она сумела отчасти подавить свои душевные терзания по поводу Лиони. Лоуренс не понимал, почему она никак не забеременеет снова, несмотря на все его старания, как он выражался. Он не догадывался, что втайне от него Гвен делала все возможное для предотвращения новой беременности. Вспоминая муки совести, которые она испытала, отдав Лиони, Гвен чувствовала, что недостойна счастья иметь еще одного ребенка, и каждый раз использовала спринцовку. Ощутив малейшие признаки опасности, она выпивала побольше джина и принимала ванну. Навина понимала ее нежелание иметь детей и готовила горькие на вкус настои из трав, которые всегда вызывали месячные. Шум у дверей прервал ее мысли. Гвен обернулась и увидела Макгрегора, Верити и Навину, которые вошли все вместе. Верити захлопала в ладоши: – Какая красота, правда, Хью? Сегодня был его день рождения. На столе стояли свежие цветы, блюда с горами сэндвичей, два желто-розовых бланманже, а посередине оставалось пустое место для торта. Когда вошел Лоуренс, нагруженный подарками и со связкой воздушных шаров в руке, щеки Хью вспыхнули от восторга. – Я открою их сейчас, папочка? Лоуренс водрузил коробки на стол: – Конечно. Хочешь сперва самый большой? Хью подскочил на месте и взвизгнул. – Ну, тогда тебе придется подождать минутку, он в холле. – Лоуренс вышел и через пару минут вернулся, катя трехколесный велосипед с перевязанным широкой желтой лентой рулем. – Это от мамы и папы! – провозгласил он. Мальчик уставился на сверкающую машину, потом подбежал к ней, с помощью Навины забрался на сиденье и насупился, не сумев дотянуться ногами до педалей. – Можно немного опустить сиденье, но ты должен до него дорасти. – Мы что, выбрали не тот размер? – встревожилась Гвен. – Через пару месяцев все будет в порядке, – успокоил ее Лоуренс. Хью уже срывал бумагу с остальных подарков: коробка с сотнями пазлов, из которых нужно сложить гигантскую картину, – от Верити, деревянная пожарная машина – от родителей Гвен, крикетная бита и мяч – от Макгрегора. Гвен сидела и любовалась своей семьей, чувствуя себя на верху блаженства. Хью был вихрем энергии, таким неуемным, какими бывают только трехлетние дети, и Лоуренс сиял от гордости, наблюдая за сыном. Даже Верити выглядела счастливой, хотя тот факт, что она продолжала жить с ними, сидел у Гвен занозой в боку. Когда они покончили с сэндвичами и бланманже, Лоуренс задернул шторы, чтобы превратить задувание свечей в торжественную церемонию, и Хью завизжал от восторга. Расправив плечи, отец семейства с очень серьезным лицом объявил, что момент настал. Навина внесла торт и поставила его перед Хью. Мальчик завороженно глазел на горящие свечи – картинка, да и только, а невинное выражение, с каким он смотрел на них, пока они пели «Happy Birthday», вызвало у Гвен ощущение жгучей радости. Она оторвала бы голову леопарду, защищая свое дитя. Чтобы замаскировать наплыв охвативших ее эмоций, Гвен засуетилась вокруг торта и подвинула его немного ближе к сыну. Торт был большой, квадратный, с нарисованным сладкой помадкой спаниелем. Украшение сделала Верити, которая, как оказалось, имела настоящий талант к кулинарному искусству. – Это Спью! – крикнул Хью во всю мочь. – На торте Спью! – Задуй свечи, дорогой, – сказала Гвен. – И загадай желание. Пока малыш надувал щеки и дул, Гвен думала о его сестре-близняшке и загадала свое желание. – Ты не забыл желание? – спросил Лоуренс. – Мама говорила, это секрет. Правда, мамочка? – Да, дорогой. Когда Хью повернул лицо к отцу, Гвен в тысячный раз подумала: как же он похож на Лоуренса. У них был одинаковый цвет глаз, у обоих – квадратные подбородки, и форма головы одна, и двойная макушка, отчего волосы так трудно уложить. Нет сомнений, кто отец этого мальчика. – А секреты бывают, папочка? – Думаю, должны быть, – улыбнулся Лоуренс. Хью заерзал на стуле, не в силах справиться с бурлившей внутри энергией. – У меня есть один. – И какой же? – спросила Гвен. – Мой друг Уилфред. – Но, мой милый, мы все знаем про Уилфреда, так что это не секрет. – Нет, секрет. Вы же его не видите. – Это верно, – согласилась Верити. – А я его вижу. И он очень хочет кусок торта. – Навина, отрежь, пожалуйста, кусок торта для Уилфреда. – Не понарошку, Нина. – Хью стал называть ее Ниной, как только заговорил, и это имя прижилось. – Думаю, нам не стоит потакать ему, – сказал Лоуренс и обвил рукой талию Гвен. – Разве это так важно? Лоуренс выпятил подбородок: