– О? – Я говорил тебе, что она была не в себе, но, полагаю, ты ни от кого не слышала, что она утонула. Гвен ахнула, прикрыла рот ладонью и покачала головой. Лоуренс запустил руку в карман, достал оттуда сложенный листок бумаги и расправил его. – Я попросил слуг не говорить с тобой о ее смерти, но, думаю, тебе нужно увидеть это. Он передал листок Гвен. Мой дорогой Лоуренс, я знаю, ты этого не поймешь и, наверное, никогда не простишь меня, но для меня просто невыносимо и дальше терпеть боль, которую я испытываю после рождения Томаса. С тех пор как он появился на свет, в меня будто вселился дьявол. Дьявол, который помрачает мой разум и лишает меня покоя. Это ад, какого я в жизни не могла себе представить. Я не вижу иного выхода, кроме этого. Прости меня, любовь моя, но я не могу оставить бедняжку Томаса без материнской защиты. А потому, и это ужасно меня печалит, я решила, что он должен уйти со мной, вместе мы обретем мир. Да простит меня Господь. Когда меня не будет, найди себе новую, лучшую жену, Лоуренс, дорогой, я не возражаю. На самом деле я молюсь об этом. Не вини себя. Твоя Кэролайн Закончив чтение, Гвен сглотнула подкативший к горлу ком. «Это не моя трагедия, – сказала она себе. – Нужно не распускаться и помочь Лоуренсу». – Мне было нелегко, – сказал он и немного помолчал. – Сперва родители, потом Кэролайн. – И ребенок, – добавила Гвен. Лоуренс медленно кивнул, не глядя на нее: – А потом – окопы, хотя в каком-то смысле война принесла облегчение. Некогда было думать о прошлом. Гвен подавила горькие слезы: – Кэролайн, наверное, очень терзалась чем-то, раз решила убить себя. – (Лоуренс откашлялся, покачал головой и мгновение, казалось, не решался заговорить.) – Это случилось на озере? Гвен ждала. – Нет. Вынести это было бы еще труднее. Вполне понятно, хотя, впрочем, где бы это ни случилось, ужас не меньше. Разве что озеро после такой трагедии уже никогда не казалось бы прекрасным. – Почему она так поступила, Лоуренс? – Сложно сказать… Даже доктор не знал, что делать. Он говорил, некоторые женщины никогда не приходят в себя после родов, я имею в виду – психически. Она была сама не своя. Почти не могла заботиться о ребенке. Я пытался разговаривать с ней, понимаешь, чтобы успокоить, но все напрасно. Она просто сидела, уставившись на свои руки, и дрожала. – О Лоуренс! – Я чувствовал себя таким беспомощным. С этим было никак не справиться. Навина взяла на себя почти все, кроме кормления. В конце концов врач предложил клинику для душевнобольных, но я испугался, что она в результате окажется в каком-нибудь ужасном сумасшедшем доме. Не могу простить себе, что не отправил ее лечиться. Гвен прислонилась к его плечу: – Ты не знал. – Я мог спасти ей жизнь. Она нежно погладила его по щеке, потом отстранилась и, взяв мужа за обе руки, вгляделась в его лицо: – Мне очень жаль, Лоуренс. – Ребенок должен приносить счастье, но для нас… – Он замолчал. – Ты не обязан говорить мне. – Я так много всего хотел бы сказать, но не могу. – Одного не пойму. Что она имела в виду, когда написала: «Не могу оставить бедняжку Томаса без материнской защиты»? Не могла же она не понимать, что ты позаботишься о сыне? Лоуренс молча покачал головой. Наступила долгая пауза. – Иногда лучше просто выплакаться, – наконец сказала Гвен, видя страдание на лице мужа. Лоуренс моргнул, челюсть у него задрожала, из глаз медленно потекли слезы, но он не издал ни звука. Гвен поцеловала его влажные губы и вытерла руками щеки. Лоуренс был сильным и гордым и редко давал волю слезам, но она уже во второй раз видела его плачущим. – Как вообще человек может оправиться после такого удара? – сочувственно проговорила Гвен. – Время помогает и работа, а теперь у меня есть вы с Хью. – Но что-то ведь осталось? – Да, наверное. – Лоуренс устремил взгляд поверх плеча Гвен, затем перевел глаза на нее. – Это ужасно повлияло на Верити. Она боялась выпускать меня из виду. – Опасалась, что и ты можешь уйти от нее? – Нет. Я… я не уверен. Он прищурился, словно размышляя, и как будто хотел что-то добавить, но не знал, как это выразить. Однако поиск правильных слов не принес результата. Гвен обняла мужа и поклялась себе, что никогда не сделает ничего такого, что ранит его еще сильнее. Пока она давала эту клятву, он развязал ее передник и снял лямку через голову. Она легла на диван, и он осторожно расстегнул маленькие жемчужные пуговки на ее платье. Стянув его с себя, Гвен сняла нижнее белье, а Лоуренс тем временем раздевался. После рождения Хью, за исключением одного раза, они едва касались друг друга. Теперь, при соприкосновении их тел, Гвен заново ощутила, как значима и как хрупка любовь. Ее легко разрушить. Она запросто может сломаться сама. Гвен задержала дыхание, желая растянуть это мгновение, и ощутила себя далеко-далеко от обычного дня на плантации. – Вдруг кто-нибудь войдет? – прошептала она. – Никто не войдет. Когда он провел рукой по ее бедрам и поцеловал пальцы на ногах, тело Гвен отозвалось на ласки сладкой дрожью, она не могла долго выносить этого и обвила Лоуренса ногами. А после Гвен лежала, обхватив бледной рукой рельефную грудь мужа. Провела кончиками пальцев по контуру его лица, ощущая тепло лежащей на бедре ладони. – Я люблю тебя, Лоуренс Хупер. Мне очень жаль, что с Кэролайн случилась такая беда. Он кивнул и взял ее руку. Она смотрела на него и видела, что в глазах мужа теперь меньше боли. – Я испортил твой сыр? – Нет. Молоко все равно должно остыть, но мальчик уже наверняка принес кастрюлю обратно в кладовую, так что я лучше вернусь. – Она пригладила влажные, спутанные волосы. – Я, наверное, выгляжу как пугало. – Ты никогда не выглядишь как пугало. Но вот еще что… – сказал Лоуренс. – Да? – Это место только для тебя и для меня. По рукам? – По рукам. – Здесь мы будем начинать сначала, когда понадобится. Гвен приложила руку к сердцу и кивнула. Вернувшись в кладовую, она добавила к молоку закваску и оставила его на час или около того, пока кормила Хью. Он закапризничал, когда она попыталась уложить его в кроватку, поэтому Навина вывезла его в сад в коляске, затененной большим зонтом. Подставляя лицо солнцу, Гвен покачивала коляску под монотонное жужжание насекомых и думала о Лоуренсе. Малыш быстро уснул, и Гвен отпустила Навину отдохнуть, старая айя давно это заслужила. Из кладовой будет хорошо слышно, если Хью проснется. Гвен влила в молоко сычужный фермент, размешала его и оставила кастрюлю под окошком на солнце, чтобы образовался сырный ком. Хотя Гвен грустила из-за истории с Кэролайн, сегодня у нее выдался хороший трудовой день. И темнокожая девочка, задвинутая в глубины ее сознания, мирно спала в своем гамаке. Часть третья