В следующие дни и недели Гвен перебирала найденную детскую одежду – отделяла поврежденные вещи от тех, что еще могут пригодиться, и упорно занималась переоборудованием кладовой. Но рождение Лиони словно вспороло в ней какой-то шов, и она чувствовала: достаточно любой мелочи, чтобы ткань ее жизни разорвалась совсем. Ей по-прежнему не верилось в случившееся, и, пойманная в ловушку стыда и смятения, она была отрезана от домашней жизни. Действительно ли Сави Равасингхе повел себя так мерзко? Гвен пыталась сосредоточиться на любви к ней Лоуренса, на своей любви к Хью и их совместной семейной жизни, но стоило ей вспомнить о Лиони, и она ощущала, будто часть ее души умерла. Девочка, вероятно, была зачата той ночью в «Гранд-отеле», а так как они с Лоуренсом занимались любовью на следующий день, Гвен всем сердцем молилась, чтобы Хью действительно был ребенком Лоуренса. Но как выяснить, возможно ли такое? Едва ли она могла обратиться с подобным вопросом к доктору. Оставалось жить в неведении и терзаться сомнениями. Гвен сказала себе: пока Навина не проболталась, никто ничего не заподозрит. Гвен полагала, что ей удалось убедить Лоуренса, будто все в порядке, однако сам он словно чувствовал, что это не так, а потому решил поднять жене настроение, устроив вечером 14 апреля поездку на празднование Нового года. Он предложил это, когда они стояли у озера и смотрели, как птицы ныряют, хватают добычу и взвиваются ввысь. Вечер выдался превосходный – чистое голубое небо, в воздухе разлит душистый аромат цветов. Гвен следила взглядом за орлом, который пронесся у них над головами и скрылся за деревьями. – Я подумал, это пойдет тебе на пользу, – сказал Лоуренс. – Ты по-прежнему не выглядишь счастливой. Гвен сглотнула вставший в горле ком. – Я тебе говорила, что совершенно счастлива. Просто устала. – Доктор предложил нанять кормилицу, если усталость не пойдет на убыль. – Нет! – рявкнула Гвен и устыдилась своей резкости. – Тогда давай отпразднуем переход от старого к новому, когда все успокаивается и рождаются надежды. – Я не знаю. Хью еще такой маленький. – Это не религиозный праздник, а семейное торжество, когда принято много есть и надевать новую одежду. Гвен сделала над собой усилие и улыбнулась: – Звучит неплохо. А что еще? – Масляные светильники и танцоры, если нам повезет. – Если мы поедем, то должны взять с собой Хью и, думаю, Навину тоже. – Непременно. Ты услышишь медные барабаны. Их называют рабонами. Грохот ужасный, но это весело. Согласна? Гвен кивнула: – Что мне надеть? – Что-нибудь новое, разумеется. – В таком случае пойду посмотрю, что у меня есть. Она повернула к дому, но Лоуренс схватил ее за руку и потянул назад. Гвен глянула на свои ноги, потом на озеро, а муж тем временем поднес ее руку к губам и поцеловал. – Дорогая, – сказал он, – пожалуйста, выброси старую детскую одежду. Мне вообще не стоило оставлять ее. Но тогда я просто не знал, что делать. – И фату Кэролайн? На лице Лоуренса промелькнуло какое-то неясное выражение. – Она тоже там была? Гвен кивнула: – Навина ее выстирала и повесила на солнце. Но она все равно немного желтовата. – Это фата моей матери, не Кэролайн. – Значит, это семейная реликвия. Мы должны ее сохранить. – Нет. С ней теперь связано слишком много неприятных воспоминаний. Избавься от нее. – Лоуренс, что случилось с Кэролайн? Он помолчал, потом судорожно вздохнул и ответил: – Она была не в себе. Мгновение Гвен молча смотрела на него, а потом высказала возникшую у нее мысль: – Лоуренс, каким образом это привело ее к смерти? – Прости… я не могу об этом говорить. Мысль о Кэролайн и Томасе вызвала прилив слез. Гвен вообще теперь стала плаксива. Все ее расстраивало, и напряжение, вызванное необходимостью держать в секрете рождение Лиони, росло день ото дня. Лоуренс был рядом, и от этого печаль еще сильнее вскипала в сердце Гвен, но, если она даст волю слезам, а он выкажет жалость, правда может сама собой слететь у нее с языка. Лоуренс взял ее за руку, и Гвен ужаснулась, потому что рот у нее непроизвольно открылся. Но слова замерли на губах. Она отняла у него руку, неловко извинилась и побежала в дом, к себе в комнату, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Вошла в ванную – там все просто и красиво: зеленые плитки на стенах, голубые на полу и зеркало в серебристой раме. Хорошее место, чтобы поплакать в одиночестве. Гвен встала перед зеркалом, взглянула на свои опухшие глаза и медленно разделась, окинула взглядом груди, живот и бедра – везде столько лишнего жира – и снова почувствовала, что отдалилась от самой себя. Она была так счастлива, когда верила, что ее предназначение – быть женой Лоуренса и матерью его детей. Навина сказала: «Это судьба девочки». Если так, было ли ей самой на роду написано зачать ребенка той ночью, которую она не могла толком вспомнить? И чем больше Гвен пыталась не думать о том, что, вероятно, сотворила, тем сильнее преследовали ее темные глаза Сави. Она стиснула зубы и сжала руку в кулак. Она ненавидела мистера Равасингхе, всей душой ненавидела, и ненавидела то, что он с ней сделал. Гвен подняла кулак и что было силы саданула им по зеркалу. Кроме дюжины расколотых отражений голой себя, она увидела многократно повторяющиеся изображения крови, капающей из порезов на ее кулаке, и это принесло ей какое-то странное удовлетворение. Праздник оказался не особенно шумным. Дым от факелов, расставленных вокруг домов, смешивался с дымом благовоний и уносился в вечернее небо. Гвен узнала тот же барабанный бой, какой слышала в день своего прибытия в Коломбо. Люди в ярких одеждах веселыми компаниями гуляли по улицам. Заметив на одной маленькой площади группу танцоров, они остановились посмотреть. Гвен, держа на руках Хью, прислонилась к Лоуренсу и попыталась расслабиться. Навина забинтовала ее порезанные пальцы, и Гвен чувствовала себя лучше, чем раньше. Хорошая была идея – совершить эту поездку. Верити выглядела довольной, а Навина то и дело одобрительно покачивала головой и улыбалась. – Это танцоры из Канди, – прокомментировал Лоуренс. Гвен следила за мужчинами с бубенцами на запястьях, в длинных белых юбках и сверкающих камнями поясах, за ними двигались другие – в тюрбанах, одетые в красное и золотое, с барабанами на талии. Ритм был завораживающий. Дальше появились женщины-танцовщицы в изысканных традиционных костюмах; прихлопывая в ладоши, они прошли мимо. Потом Гвен увидела вереницу маленьких девочек. Ее бросило в жар при виде того, как изгибаются и вертятся их стройные фигурки, как мелькают коричневые руки. На лицах юных танцорок застыло выражение транса, движения их были просты, но полны достоинства, изящно вращались запястья, кудрявые темные волосы свободно падали на спину. У каждой – лицо ее дочери, тело ее дочери, вернее, лицо и тело, какие у нее будут, когда она подрастет. Тоска по Лиони охватила Гвен, горло у нее сжалось, она беспомощно хватала ртом воздух. «Дыши, – приказала она себе. – Дыши». Сделала шаг вперед, и ноги у нее подкосились. Лоуренс успел подхватить ее под локоть, когда она уже начала падать. Навина забрала Хью, а Лоуренс провел их сквозь толпу к скамье у края рыночной площади. – Гвен, опусти голову между коленями. Она сделала, как велел муж, к тому же в таком положении можно было спрятать лицо от его пристального взгляда. Гвен почувствовала руку Лоуренса у себя на спине. Он тихонько ее поглаживал. И слезы защипали ей веки. Гвен старалась отдышаться. Когда дыхание выровнялось и голова перестала кружиться, она села прямо, продолжая ощущать внутреннюю дрожь. Лоуренс пощупал ей лоб: – Ты вся горишь, дорогая. – Я не знаю, что случилось. Меня вдруг бросило в жар, и ноги подкосились. Голова болит. Верити, которая до сих пор не замечала, что ее спутники покинули праздничную толпу, подбежала к ним: – Вы пропустили самое интересное. Там был глотатель огня. Маленький мальчик. Только представьте! – (Гвен взглянула на нее.) – Ты совсем бледная. Что случилось? Хью? – Мы едем домой, – скомандовал Лоуренс. Верити надулась: – Почему? Мне тут так нравится. – Боюсь, это не обсуждается. У Гвен разболелась голова. – О, ради бога, Лоуренс! Вечно Гвен и ее головная боль. А как же я? Никто не считается с тем, чего хочу я! Лоуренс взял сестру за локоть и оттащил на несколько шагов в сторону, но сердитый голос Верити все равно доносился до Гвен. Глава 13 В три часа ночи Гвен резко села в постели; она была вся в поту, ее трясло. В детстве она часто просыпалась именно в это время, боясь, что дух Оул-Три придет за ней. Она позвала Навину, и та быстро пришла из детской, где теперь спала. Но Гвен ни о чем ее не попросила, только молча стучала зубами. Во сне что-то плохое случилось с обоими ее детьми, и, хотя она билась как могла, спасти удалось только одного. Утром Гвен послышался плач маленькой девочки. Она не могла понять, произошло это во сне или в момент пробуждения. В любом случае она испытала шок. Четыре ночи подряд Гвен просыпалась, дрожа и задыхаясь от страха, после чего приняла решение и позвала к себе Навину. Переходя от вспышек гнева к чувству вины, от которого сердце чуть ли не останавливалось, Гвен начала понимать, что отсутствие Лиони влияет на нее сильнее, чем присутствие Хью. Ей нужно было унять смятенные чувства, и она решила: если она узнает, что о девочке заботятся хорошо, то и сама сможет успокоиться. Навине эта идея не понравилась, пришлось уговаривать ее, чтобы она выполнила просьбу хозяйки. Добившись своего, Гвен стала ждать момента, когда Лоуренс и Верити уедут из дому. А до тех пор, понимала она, ночные кошмары не отступят и плач маленькой девочки не умолкнет. Она дождалась, и в назначенный день, когда и Лоуренс, и Верити остались ночевать в Нувара-Элии – Лоуренс отправился в Горный клуб сыграть несколько партий в покер, а Верити – повидаться со старой подругой, – Гвен собралась в дорогу. Она подумала о Лоуренсе, как тот сидит в мужском клубе. Один раз она заглянула туда и увидела мрачный интерьер, украшенный кабаньими головами, чучелами рыб и картинами со сценами охоты. Контраст между этой обстановкой и тем, что собиралась сделать она, не мог быть более разительным.