– Но, леди, это опасность! – причитала Навина, заворачивая Хью в одеяло. – Вдруг что-то выйдет неладно. – Просто делай, как мы договорились. Сингалка понурила голову. Поверх своего платья Гвен надела старую накидку Навины, но все равно дрожала на прохладном предрассветном воздухе. Чтобы скрыть лицо, она надвинула на лоб капюшон, обмотала вокруг плеч черную шаль и утопила в ней подбородок. – Повозка стоит сбоку от дома. – Навина смущенно взглянула на хозяйку. – У вас есть деньги, леди? Гвен кивнула: – Думаю, пора ехать. Скоро совсем рассветет. Я заперла дверь и оставила записку дворецкому, чтобы меня весь день не беспокоили. Она говорила уверенно, но на самом деле изрядно трусила. Они выскользнули из дому через боковую дверь, там в сизоватом сумраке стояла запряженная волом повозка. Сжав зубы, Гвен залезла под сплетенный из пальмовых листьев полог, натянутый на изогнутые в виде обручей тростниковые стойки. Сердце билось о ребра, ее бросило в жар, руки затряслись; жесткое сиденье из досок встретило неприветливо. Навина передала ей Хью в корзине, а сама села впереди и щелкнула поводьями. Вол фыркнул, и повозка медленно покатилась. Никто их не видел. Под навесом пахло пóтом, дымом и чаем. На подъеме в гору Гвен оглянулась, взяла спящего малыша на руки и прижала к себе. Как же ей хотелось перестать тревожиться о его сестре! В доме загорались огни, едва заметные сквозь собравшийся в низине туман. «Скорее, – думала Гвен, – скорее». Но воловья повозка не слишком быстрое средство передвижения, и, пока они тащились до гребня холма, Гвен нервничала. Хью тихонько захныкал, и она стала сюсюкать над ним, как обычно делают матери. Наконец они оказались на перевале. Отсюда дом выглядел совсем крошечным, толком не разглядишь, а когда повозка выехала на большую дорогу, и вовсе скрылся из виду. Разгорался новый день, небо стало золотистым, а туман рассеялся, явив глазам ясное свежее утро. Они ехали и ехали. Казалось, конца не будет холмам с округлыми вершинами, засаженными длинными рядами чайных кустов. Гвен покрутила плечами, чтобы снять напряжение. Но вот они отъехали от плантации, и дышать стало немного легче. Птицы защебетали на разные голоса; аромат жасмина, диких орхидей и мяты дарил наслаждение. Гвен закрыла глаза. Вчера она выносила Хью в сад. После уже привычно дождливого утра распогодилось и потеплело. Бедному малышу, измученному бессонными ночами и беспокойными днями, нужно было погреться на солнышке, как и ей самой. Однако в уголках сада, где свет встречался с тенью, Гвен остро ощущала присутствие маленькой девочки, и Хью начал плакать. Он вытягивал крошечные ручки, кулачки его сжимались и разжимались, как будто он тянулся к чему-то, что непременно должно было быть там. Гвен вздохнула и откинулась назад, а повозка катилась и катилась. Хоть колеса у нее были деревянные и довольно неуклюжие с виду, ехала она по дороге довольно плавно. Через некоторое время откуда-то пахнуло лимоном. Это привлекло внимание Гвен. Она еще раз глубоко вдохнула, и печаль начала рассеиваться, а тяжесть в груди ослабла. Казалось, это ее первый свободный вдох с того дня, когда родились близнецы. – Мы сейчас свернем, леди, – оглянувшись через плечо, предупредила Навина. Гвен кивнула, но едва не слетела с жесткого сиденья, когда повозка, содрогаясь и подскакивая, покатилась по разбитой боковой дороге. Наклонившись вперед, Гвен выглянула наружу: сперва увидела камни и ямы под колесами, потом – темные деревья, высившиеся по обеим сторонам дороги. – Не смотрите туда, леди. – Почему? Там ведды? Лоуренс рассказывал ей о древних насельниках цейлонских лесов, которых сингалы называли веддами; слово это, насколько поняла Гвен, означало, что это дикие, нецивилизованные люди. Вспомнив при этом гротескную маску, Гвен испугалась. Навина покачала головой: – Там живут злые духи. – О, ради бога, Навина! Неужели ты в это веришь? Гвен видела спину сингалки и ее голову, которая описывала в воздухе узенькие восьмерки. Ни одной из женщин не хотелось продолжать этот разговор. Стоявший у края дороги самбхур настороженно поднял голову и замер в неподвижности. Могучее животное карамельного цвета смотрело прямо на Гвен нежными теплыми глазами, красиво изогнутые рога придавали ему величавость. Не теряя царственного спокойствия, он проводил повозку взглядом. В лесу было тише, чем она ожидала. Скрип колес служил единственным аккомпанементом к их поездке. Углубившись в свои мысли, Гвен не заметила, как Навина сменила направление. Появились деревья другого вида – с поникшими кронами, на борт повозки вспрыгнула обезьяна, уцепилась за него, широко расставив пальцы, и уставилась на Гвен. Пальчики на лапках и ногти у нее были черные, а злобные глазки смотрели совсем по-человечьи, что поразило Гвен. – Это пурпурная обезьяна. Она не тронет, – успокоила ее Навина, оглянувшись назад. Еще немного дальше деревья поредели, и откуда-то потянуло запахом горящего угля. Гвен услышала вдалеке голоса и спросила у Навины, не добрались ли они до места? – Еще нет, леди. Скоро. Растительность тут была негустая и низкорослая, и ухабов под колесами стало меньше. Они поехали чуть быстрее, наконец за поворотом дорога вышла к крутому берегу реки и потянулась вдоль него. Гвен глянула вниз, на воду, она была чиста и прозрачна, на поверхности плясали зелеными пятнами отражения росших на противоположном берегу деревьев. В воздухе здесь пахло по-другому, не только землей и растительностью, но и еще чем-то пряным. Земля по бокам от спустившейся к берегу дороги была усеяна мелкими, похожими на маргаритки цветочками, впереди виднелись заросли увешанных незрелыми плодами диких фиговых деревьев, а за ними, где река расширялась, стояли и как будто дремали, погрузившись по уши в воду, два слона. Навина остановила повозку и привязала поводья к дереву: – Ждите здесь, леди. Гвен смотрела вслед сингалке, не сомневаясь, что может ей доверять. Навина была так отзывчива, готова все принять и простить, так не склонна к осуждению. Вероятно, думала Гвен, это как-то связано с буддийской религией и верой айи в судьбу. Она перевела взгляд на Хью – мальчик спокойно спал в корзине, куда она его положила. На реке двое ловких темнокожих мужчин с длинными, завязанными в узлы на макушках волосами завели в воду еще пару слонов. Животные медленно, покачиваясь, сели, и погонщики стали мыть им голову. Вдруг один из слонов затрубил, фонтан воды вылетел из его хобота, едва не обрызгав Гвен, и она вскрикнула. Один из мужчин оглянулся, вылез из воды и пошел посмотреть, в чем дело. Гвен отодвинулась назад и прикрыла лицо, чтобы видны были только глаза. Мужчина был в одной набедренной повязке, на поясе у него висел какой-то особенный нож. Сердце Гвен застучало, она машинально накрыла рукой корзину, где лежал Хью, будто пытаясь взять малыша под крыло, и сказала себе, что такими ножами, вероятно, разрубают кокосовые орехи. Мужчина вытащил нож и приблизился к повозке. Гвен от страха прищурилась. Навина забрала с собой все деньги, так что ей нечего было дать ему. Мужчина заговорил и стал размахивать в воздухе ножом. Гвен совсем не понимала сингальского языка и молча замотала головой. Незнакомец, не двигаясь, смотрел на нее несколько мгновений, и тут вернулась Навина со свертком в руках. Она заговорила с мужчиной и отогнала его, потом забралась в повозку и передала хозяйке свою ношу. Гвен захотелось повернуть к дому. Она не стала сразу смотреть на девочку, просто держала ее, завернутую в шаль, на руках и чувствовала грудью тепло маленького тельца. – Чего хотел этот человек? – спросила она. – Узнать, нет ли у вас для него работы. Он показывал вам нож, чтобы вы знали: у него есть свои инструменты для работы в саду. – Он знает, кто я? Навина пожала плечами: – Он назвал вас белой леди. – То есть он знает меня? Сингалка покачала головой: – Белых леди много. Я проеду через деревню. Здесь не развернуть повозку. Слишком узко. Закройте лицо. Положите девочку в корзину к Хью. Гвен сделала, как ей было сказано, и стала смотреть через открытый задок повозки на крытые соломой мазанки и сплетенные из прутьев хижины. Дети со смехом возились в грязи, женщины несли на голове узлы, вязанки хвороста и корзины, откуда-то из лесу доносились тихие звуки пения. Они проехали мимо горшечника, который лепил разные посудины из скрученных спиралью глиняных жгутов. Перед другой хижиной женщина ткала покрывало на примитивном станке, а ее соседка мешала какое-то варево в подвешенном над костром котелке. Деревня выглядела очень мирной. Оказавшись за ее пределами, они остановились в стороне от любопытных глаз. Гвен развернула девочку, и у нее замерло сердце. Она погладила мягкие щечки своей дочери и в изумлении глядела на это чудо. Лиони была ослепительно красива, так совершенна, что у Гвен на глаза навернулись слезы. Хью совсем не плакал с тех пор, как рядом с ним в корзину положили сестру, а теперь захныкал. Девочка лет двенадцати шла за повозкой по деревне и теперь стояла в нескольких ярдах от них. – Ты подержи Хью, а я пока осмотрю малышку, – распорядилась Гвен. – И скажи той девочке, чтобы уходила. Лиони совсем проснулась, но не издавала ни звука и таращила глазенки на маму. От потрясения Гвен едва не лишилась рассудка, но взяла себя в руки. Она здесь только для того, чтобы убедиться, что о ее дочери хорошо заботятся и малышка не страдает. Это все. Со смешанным чувством томления и страха Гвен внимательно осмотрела девочку, перебрала пальчики на руках и ногах, проверила, какая у нее кожа. Поцеловала дочурку в лоб и в нос, но удержалась от порыва уткнуться носом в ее блестящие черные волосики. Потом Гвен вздохнула, глаза у нее защипало, и крупная слеза упала на щеку ребенка. От девочки не пахло молоком и тальком, как от Хью, от ее влажной кожи едва заметно дохнуло корицей. Желудок Гвен скрутило узлом, и, быстро сглотнув, она отстранилась от ребенка. Ей страшно хотелось и дальше качать на руках малышку и никогда не отпускать ее, но она знала с абсолютной уверенностью: нельзя допустить, чтобы Лиони похитила ее сердце. По крайней мере, девочка здорова и ухоженна, сказала себе Гвен. Она потолстела и была чистой, это немного заглушило в Гвен чувство вины. – Ну, теперь хватит, – сказала она. – С ребенком все в порядке. – Да, леди. Я всегда говорю вам. – Скажи этой женщине, что мы довольны и продолжим платить ей. – (Навина кивнула.) – Хорошо, теперь забери ее и отдай мне Хью. Они обменялись свертками. Отдав Лиони, Гвен сразу ощутила вставший в горле ком. Она слушала, как ветер шумит в ветвях деревьев, но больше не выглядывала из повозки. Минута шла за минутой, и Гвен осознала: нет смысла зацикливаться на том, как была зачата Лиони, важно сделать все, чтобы это никогда не вышло наружу. Она решила, что и словом не обмолвится об этом мистеру Равасингхе и вообще никому до конца дней своих. – На что они живут? – спросила Гвен, когда Навина вернулась. – У них есть чена. Они растят зерно и овощи. А в лесу берут фрукты. Вы видели фиги. – Но что еще? – У них есть козы и свинья. Так и живут. – Но деньги, что ты им дала, помогут? – Да. На обратном пути через деревню Гвен высунулась из повозки, гадая, удастся ли ей определить, какая из женщин будет растить ее дочь. Повозка спугнула крупного варана, сидевшего у края дороги, и он, быстро перебирая лапами с острыми как бритва когтями, стремглав взобрался на дерево. Гвен заметила женщину, которая внимательно следила за повозкой темными глазами. Ее черные волосы были заплетены в болтавшуюся за спиной косу и перевязаны украшенной бусинами тесьмой. Когда они проезжали мимо, женщина улыбнулась, и Гвен задумалась: была ли эта улыбка понимающей или ничего не значащей, как улыбается человек, находящийся в гармонии с миром. На мгновение она вновь запаниковала из-за своего отступничества, ей захотелось прижать Лиони к груди, но тут ярко-оранжевая бабочка павлиний глаз села на один из обручей, державших полог повозки, и Гвен задышала ровнее. О девочке хорошо заботятся, вот что главное, и лучше ей, Гвен, не знать, кто это делает. Глава 14 Комнату наполнил сильный цветочный запах, который принесла с собой Флоранс Шуботэм. Она села на диван и откинулась на его спинку, накрытую леопардовой шкурой. Гвен внутренне улыбнулась невероятному контрасту звериной шкуры и типично британской чопорности миссис Шуботэм; приглушенные оттенки синего не могли соперничать с дикой энергией хищника, даже мертвого. Флоранс поднесла к губам фарфоровую чашку, глотнула чая, отчего задрожал ее складчатый подбородок. Бедняжка Флоранс – волосы у нее поседели, щеки обвисли. – Приятно видеть, что вы в прекрасной форме, – сказала гостья. Лицо Гвен приняло хорошо отрепетированное любезное выражение. С тех пор как она увидела Лиони, Гвен изо дня в день упражнялась во лжи перед зеркалом, пока не приучила себя управлять лицом, смотреть как положено и следить за руками. Сейчас Гвен улыбнулась и держала на губах улыбку, пока у нее не стало сводить скулы. – Как ваши дела, Флоранс? – Не могу пожаловаться. Верити рассказала мне о сыре. Гвен бросила взгляд на золовку. Та изучала свои ногти и не проявляла ни малейшего интереса к разговору. Сомнительно, чтобы она упомянула о сыре в беседе с Флоранс. Вообще-то, кроме того единственного дня, когда они разбирали кладовую, Верити этим не интересовалась. – Я пока не сильно продвинулась. С месяц назад мы подготовили помещение. Все там вычистили, побелили стены, и у нас уже есть необходимая мебель и посуда. Кое-что еще мы тоже подсобрали, но мне придется заказать в Англии специальный термометр и формы для сыра.