С трудом поднявшись на ноги, я накинула на себя одежду из более-менее чистой кучи вещей и схватила рюкзак. Телефон вывалился и шлепнулся на кровать. Я нахмурилась. Он что, мокрый? – Меган! – снова послышался голос мамы, и я закатила глаза. – Уже почти семь! Если опоздаешь на автобус и мне придется отвезти тебя в школу, сядешь под домашний арест на месяц! – Ладно, ладно! Черт, иду! – Я бросилась к двери и открыла ее. За ней стоял Итан, его лицо посинело, сморщилось, губы растянулись в широкой ухмылке. В руке он сжимал мясной нож, лицо и руки были забрызганы кровью. – Мама поскользнулась, – прошептал он и вонзил нож мне в ногу. Я проснулась от собственного крика. В камине вспыхнуло зеленое пламя, заливая комнату жутким светом. Задыхаясь, я откинулась на прохладных шелковых подушках. Кошмар превратился в реальность. Я была во Благом Дворе короля такой же пленницей, как и бедный Пак, запертый в клетке. Итан, настоящий Итан по-прежнему где-то там, ждет, когда за ним придут. Я задумалась, в порядке ли он, напуган ли он так же, как я? Интересно, поладили ли мама и Люк с этим демоном-подменышем? Я молилась, чтобы ее травма была несерьезной и чтобы подменыш не причинил вреда кому-нибудь еще. И здесь, в чужой постели в волшебном королевстве, мне в голову пришла еще одна мысль. Эту мысль пробудили слова Оберона. «Этот человек тебе не отец, Меган. Я твой отец». Он сказал про него в настоящем времени. Будто Оберон знал, где он сейчас. Будто он еще жив. Эта мысль заставила мое сердце учащенно биться. Я так и знала! Отец где-то здесь, в Фейриленде. Может, совсем рядом. Вот бы его найти! Но все по порядку. Я села… и тут же поймала бесстрастный взгляд зеленых глаз Лесного Царя. Он стоял у камина; переливающийся отсвет пламени рисовал его лицо еще более мрачным и призрачным. По комнате скользила длинная тень, тень рогатой короны щупальцами разветвлялась по всей кровати, словно узловатые пальцы. Его глаза в темноте были по-кошачьи зелеными. Увидев, что я проснулась, он кивнул и поманил меня элегантной рукой с длинными пальцами. – Подойди, – сказал он мягким, но твердым и властным голосом. – Иди ко мне. Давай поговорим, дочь моя. «Я не твоя дочь», – хотелось мне ответить, но слова застряли в горле. Краем глаза я увидела зеркало на комоде, а в нем – свое отражение с длинным ушами. Вздрогнув, я отвернулась. Откинув покрывало, я заметила, что одежда на мне другая. Меня помыли, и вместо рваной отвратительной рубашки и штанов, в которых я проходила последние два дня, на мне была чистая, белая, ажурная ночная сорочка. Помимо этого, у изножья кровати для меня был подготовлен наряд: до смешного причудливое платье, вышитое изумрудами и сапфирами, плащ и длинные перчатки по локоть. Я сморщила нос при виде такого наряда. – Где мои вещи? – спросила я, повернувшись к Оберону. – Настоящие? Лесной Царь фыркнул. – Я не приемлю одежду смертных при своем Дворе, – тихо заявил он. – Думаю, тебе следует надеть что-то более подходящее для твоего происхождения, раз уж ты здесь задержишься. А твои тряпки я сжег. – Вы… что?! Оберон прищурился, возможно, я зашла слишком далеко. Полагаю, Король Благого Двора не привык, чтобы его поступки ставили под сомнение. – Эм-м-м, извините, – пробормотала я, вылезая из постели. Займусь одеждой позже. – Так о чем вы хотели поговорить? Вздохнув, Лесной Царь смотрел на меня с неловкостью. – Ты поставила меня в затруднительное положение, дочка, – пробормотал он наконец, повернувшись к камину. – Ты единственная из моих чад, кто рискнул войти в наш мир. Должен признать, я удивлен, что тебе удалось прожить так долго, даже под присмотром Робина. – Чада? – Я учащенно заморгала. – В смысле, у меня есть братья и сестры? – В живых нет. – Оберон непринужденно пожал плечом. – И не в этом веке, уверяю. За последние двести лет твоя мать была единственной, кто привлек мое внимание. Во рту неожиданно пересохло. Я смотрела на Оберона с нарастающим гневом. – Почему? – потребовала я, и он в удивлении изогнул бровь. – Почему она? Мама ведь была замужем за папой? Вас это вообще не волновало? – Нет. – Взгляд его был безжалостен и непреклонен. – Мне нет дела до человеческих ритуалов. Мне не нужно разрешение, чтобы взять то, что хочу. Будь она по-настоящему счастлива, у меня бы не получилось покорить ее. «Ублюдок». Я прикусила язык, чтобы это слово не вырвалось наружу. Несмотря на весь гнев, самоубийцей я не была. Но взгляд Оберона был резким, словно он знал, о чем я думала. Он смотрел на меня пристально, словно ждал, что я брошу ему вызов. В течение нескольких ударов сердца мы смотрели друг на друга; кругом клубились тени, а я все пыталась не отводить глаз. Бесполезно: смотреть на Оберона – это как противостоять надвигающемуся торнадо. Вздрогнув, я опустила глаза. Спустя мгновение взгляд Оберона смягчился, его губ коснулась слабая улыбка. – Ты очень на нее похожа, дочь, – продолжил он голосом, полным гордости и смирения. – Твоя мать была удивительным человеком. Будь она фейри, ее картины бы ожили – столько любви и заботы она в них вкладывала. Тогда в парке, когда я смотрел на нее, то видел ее тоску, одиночество, отрешенность. Она хотела от жизни большего. Ждала чего-то необычного и удивительного. Я не хотела слушать. Не хотела, чтобы что-то разрушило мои прекрасные воспоминания о нашей прежней жизни. Хотела и дальше верить, что мама любила папу, что мы были счастливы и довольны, что она была всем для него. Мне не хотелось слышать про одинокую маму, ставшую жертвой уловок фейри и их чар. Одно такое заявление, и мое прошлое превратилось в полную неразбериху; теперь мне казалось, что я совсем не знала свою мать. – Я подождал месяц, потом решил явиться ей, – продолжал Оберон, не обращая внимания на мои страдания. Я рухнула на кровать, а он продолжал: – Со временем я изучил ее привычки, чувства, знал о ней все. Тогда я решил открыться и показал ей лишь толику моей истинной природы; мне было любопытно, потянется ли она к волшебному или будет цепляться за свое смертное неверие. Она охотно приняла мой мир, с безудержной радостью, словно ждала меня всю жизнь. – Прекратите! – задыхалась я. В животе замутило, я закрыла глаза, пытаясь подавить тошноту. – Не хочу это слышать. Где был мой отец, когда все это произошло? – Муж твоей мамы часто не ночевал дома, – ответил Оберон подчеркнуто, напоминая, что тот человек не был мне отцом. – Возможно, именно поэтому твоя мама жаждала большего. И я дал ей это: одна ночь волшебства, страсти, которой ей так не хватало. Всего одна ночь. Затем я вернулся в Аркадию, и воспоминания о нас исчезли из ее памяти. – Она не помнит вас? – Я подняла глаза. – Поэтому она никогда не рассказывала мне? Оберон кивнул. – Смертные склонны забывать о встречах с такими, как мы, – мягко добавил он. – В лучшем случае для них это как яркий сон, но обычно мы полностью исчезаем из их памяти. Ты наверняка не раз такое замечала. Когда даже люди, живущие с тобой под одной крышей, которые видят тебя каждый день, не узнают тебя. Хотя я всегда подозревал, что твоя мама знала больше, помнила больше, чем показывала. Особенно после твоего рождения. – Голос стал мрачным, раскосые глаза потемнели так, что зрачков не разглядеть. Я задрожала, когда тень поползла по полу, протягивая ко мне свои остроконечные пальцы. – Она пыталась увезти тебя, – сказал он устрашающим голосом. – Хотела спрятать от нас. От меня! – Оберон умолк, сделался совсем не похожим на человека. Пламя заплясало в камине, отражаясь в глазах Лесного Царя обезумевшими огоньками. – Но вот ты здесь, – взглянув на меня, добавил Оберон; его тон смягчился, пламя в камине успокоилось. – Когда ты предстала передо мной, то утратила свой человеческий облик. Как только ты ступила на землю Небыли, твоя истинная природа начала проявляться, это был лишь вопрос времени. Отныне мне стоит быть осторожнее. – Он выпрямился, подбирая мантию, словно собираясь уходить. – Осторожность не бывает излишней, Меган Чейз, – предупредил он. – Многие попытаются использовать тебя против меня, даже при моем Дворе. Будь осторожна, дочка. Даже я не всегда смогу защитить тебя. Я сидела на кровати, опустив взгляд. Оберон смотрел на меня еще мгновение, мрачно сжав губы в тонкую линию, затем пересек комнату, не оглядываясь. Когда я подняла глаза, Лесного Царя уже не было. Я даже не слышала, как закрылась дверь. Меня заставил подняться стук в дверь. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как ушел Оберон. Я все еще валялась в постели. Цветное пламя догорало в камине, прерывисто мерцая. Все казалось нереальным, туманным и сказочным, словно мне все причудилось. Очередной стук в дверь вывел меня из раздумий. – Входите! Дверь со скрипом открылась, и, улыбаясь, в комнату вошла Тэнси. – Добрый вечер, Меган Чейз. Как ты себя чувствуешь? Выскользнув из кровати, я поняла, что все еще в ночной рубашке. – Кажется, хорошо, – пробормотала я, оглядывая комнату. – Где моя одежда? – Король Оберон преподнес тебе в подарок платье. – Тэнси улыбнулась и указала на платье, лежавшее на кровати. – По его распоряжению его сшили специально для тебя. Я нахмурилась. – Нет. Ни за что. Я хочу свою настоящую одежду. Маленькая сатира недоуменно захлопала глазами. Она подошла и погладила пальцами подол платья. – Но… Лорд Оберон желает, чтобы ты его надела. – Казалось, она сбита с толку тем, что я противилась желаниям Оберона. – Тебе не нравится платье? – Тэнси, я это не надену. – Но почему? Меня передернуло при мысли о том, что я буду расхаживать по Двору в таком наряде. Всю свою жизнь я носила потрепанные джинсы и футболки. Моя семья была бедной, мы не могли позволить себе дизайнерскую одежду и брендовые аксессуары. Вместо того чтобы оплакивать тот факт, что у меня нет классных шмоток, я с гордостью щеголяла в дрянной одежде, убеждая себя, что лучше чувствовать себя комфортно, чем часами торчать перед зеркалом. Свое единственное платье я надевала лишь раз, на чью-то свадьбу. К тому же, если я надену это изысканное платье, которое выбрал для меня сам Оберон, то признаю себя его дочерью. Чего я не собиралась делать. – Я… просто не хочу, – запинаясь, пробурчала я. – Лучше надену свои вещи. – Их сожгли. – Где мой рюкзак? – Я внезапно вспомнила, что у меня есть запасная одежда. Наверняка влажная, протухшая и отвратительная, но это лучше, чем наряды фейри. Я нашла рюкзак, небрежно брошенный за комодом, и расстегнула его. Вывалила содержимое на пол, и в воздух поднялся тухлый запах сырости. Скомканный клубок одежды, мятой и вонючей, но моей родной. Сломанный телефон тоже вывалился и, соскользнув по мраморному полу, остановился у ног Тэнси. Девушка-сатир вспрыгнула и одним фантастическим прыжком оказалась на спинке кровати. Вцепившись в край, она с ужасом смотрела на устройство на полу. – Что это?! – Что? Это? Да просто телефон. – Я подняла его с пола. – В реальном мире его используют, чтобы звонить людям, но сейчас он сломан, так что не могу показать тебе, как он работает. Извини. – От него несет железом! Медленно слезая с изголовья кровати, Тэнси не отводила от меня широко раскрытых глаз.