– Не суди о том, чего не знаешь, – произносит она. Я презрительно фыркаю и отворачиваюсь. Перед глазами всё плывёт, как в тумане. Алое сияние над городом амазов смешивается с серебристым светом луны, как на палитре художника. – Когда Сорча отнесла своего малыша ликанам, я две недели ночами сидела около неё. Она засыпала, только выплакав все слёзы. Ей было очень тяжело отдать малыша. И расстаться с Андрасом тоже. Я потрясённо поворачиваюсь к Валаске. – Но мне она сказала… и мне показалось, что она ненавидит Андраса. И Коннора. Валаска недоверчиво усмехается. – А ты думала, что Сорча разрыдается и станет оплакивать Андраса и сына в Королевском зале, набитом воительницами? Всё гораздо сложнее, чем кажется. Многие из нас влюблены в мужчин, страдают по сыновьям, некоторые тайно навещают и детей, и любовников. Ты же встречалась с Кливом Сореном и наверняка догадалась о его отношениях с Фрейей. Это давно всем известно. – Ну да, догадалась, – признаю я. – Фрейя ездит к нему несколько раз в год. Говорит, что отправляется на охоту. Одна. Никто её ни о чём не спрашивает, и она никому ни о чём не рассказывает. Её просто оставили в покое. – А если бы рассказала? – Её бы изгнали из наших земель. – Навсегда? Валаска кивает, словно поддерживая такое решение. – И ты с этим согласна? По лицу Валаски пробегает тень. – Не знаю, Эллорен. – Она отворачивается, пряча глаза. – Мне кажется, нельзя использовать кого-то только для зачатия ребёнка. А именно так мы обращаемся с мужчинами. – Она снова смотрит мне в глаза. – Поэтому мой ответ – нет. Я не согласна. – И что ты собираешься с этим делать? Весёлый козлёнок подбирается к Валаске и покусывает её за ногу. Она склоняется к нему, чтобы ласково погладить за ухом. – Не знаю. Это очень сложный вопрос. Я делаю ещё один глоток – этот напиток придаёт мне невиданную храбрость. – А у тебя тоже есть тайный возлюбленный? Губы Валаски изгибаются в чувственной улыбке. – У меня их было несколько. Ещё раз отпив из фляги, я передаю её Валаске. Чародейка вздыхает и задумчиво смотрит на неё, прежде чем взять из моих рук и сделать большой глоток. – Кто же твой тайный возлюбленный? – спрашиваю я, дождавшись, когда Валаска снова прислонится к дереву. Она хрипло смеётся и лукаво улыбается мне. – Это не он – она. У меня всегда были только женщины. Я удивлённо распахиваю глаза. – И здесь можно открыто заявлять об этом? – Конечно, – посерьёзнев, отвечает Валаска. Эти слова меня отрезвляют. Сколько всего запрещено в Гарднерии, да и в других странах Западных земель… а у ликанов можно любить, кого пожелаешь… да и в землях амазов, как выясняется, никто не боится признаться в подобном. Интересно, сможет ли Тристан свободно жить в землях Ной? От мысли о том, что мой младший брат скоро уедет, быть может, навсегда, рвётся сердце, однако я хочу, чтобы он был счастлив. Пусть он найдёт свою землю и счастье, если такое возможно. Валаска стоит, полуприкрыв глаза и привалившись к дереву, как к единственной опоре. Она выглядит так, как я себя чувствую – сонная, размякшая. Улыбаясь своим мыслям, она делает ещё глоток и смотрит на город в алой дымке. Я тянусь к фляжке, однако Валаска отдаёт её очень неохотно. – Эллорен, мне кажется, тебе на сегодня хватит. – Её глаза встречаются с моими, и мы долго-долго смотрим друг на друга. – Знаешь, ты очень красивая, – говорит Валаска без тени заигрывания. Я с отвращением фыркаю. – Ничего подобного. Я похожа на бабушку. Валаска тихо посмеивается. – Не знаю, ничего не могу сказать. Я тогда была совсем маленькой и не помню её. У вас, гарднерийцев… так мило мерцает, изумрудно серебрится кожа… Это восхитительно. – Это сияние магии. Только… у меня её нет. Последнее утверждение кажется мне невероятно забавным, и я покатываюсь со смеху. С этим напитком всё представляется необыкновенно весёлым. Интересно, не принимает ли мой вечно посмеивающийся братец Рейф что-то похожее? Его всё и всегда забавляет. От этой мысли мне вдруг становится ещё смешнее. – Да, пожалуй, тебе точно на сегодня хватит, – с улыбкой говорит Валаска и, неловко согнувшись, тянется за фляжкой, которую я держу в руке. – Почему это? – лукаво спрашиваю я, отводя руку. – Мне всё нравится. Я прекрасно себя чувствую. Мой голос звучит странно, слова сливаются, я выговариваю их нечётко. Тело становится невесомым и будто парит в тёплом летнем воздухе. – Утром ты запоёшь по-другому, – предупреждает Валаска, качнувшись ко мне. Она обхватывает пальцами фляжку и оступается, а я, пытаясь отнять драгоценный напиток, делаю шаг в другую сторону и тоже спотыкаюсь. Мы падаем в объятия друг друга, задыхаясь от безудержного хохота, а фляжка летит на землю. Одновременно ухватившись друг за дружку, чтобы не свалиться на корни деревьев, мы снова разражаемся смехом. Валаска прислоняется спиной к дереву, то вздыхая, то смеясь. Наконец, устав, мы успокаиваемся. Она стоит к дереву спиной, а я опираюсь на него дрожащей рукой. – Ты целовалась с тем серьёзным кельтом? – спрашивает Валаска. – Я видела, как он смотрел на тебя утром. – Нет, – отвечаю я, забыв о смехе и погружаясь в меланхолию. – Один раз мы… чуть было не… Но ничего не вышло. Не целовалась. – А будешь? Я лениво качаю головой: – Нет. Никогда. Напиток приглушил боль, но сердце всё равно сжимается, стоит вспомнить об Айвене. – Ты его любишь? Вопрос повисает в воздухе, и спрятанные глубоко внутри чувства грозят выплеснуться наружу. Мой прекрасный и удивительный Айвен. Как пристально он всегда смотрит на меня. Вечно недостижимый. – Мне кажется, я в него влюбляюсь, – смахивая подступившие слёзы, отвечаю я. – Но нам никогда не быть вместе. Никогда. И, повинуясь непонятному порыву, я рассказываю Валаске об Айвене. Рассказываю всё, не скрывая ни одной детали. Она слушает меня, глядя на звёзды, а я изливаю ей свою душу. И, высказав всё накопившееся, умолкаю, тихо вытирая слёзы. – Я знаю, что такое несбыточная любовь, – тихо говорит Валаска внезапно охрипшим голосом. – Я влюблена в Ни. В Ни? Нашу охранницу Ни Вин? Расширившимися от изумления глазами я смотрю на Валаску, не чувствуя собственного тела. – Значит, ей тоже нравятся женщины? Валаска мрачно кивает. – Она отвечает мне взаимностью, но… она хочет, чтобы я ушла с ней на восток и… – Валаска показывает на город вдалеке. – А я не могу бросить всё это. Я люблю мой народ и не могу уйти и бросить их. Во всяком случае, не сейчас. «Это из-за того, что творят гарднерийцы, – думаю я. – Потому что нам непременно надо перевернуть все Западные земли вверх дном». – Всякий раз, когда я смотрю на Ни, – бесстрастно произносит Валаска, – стрела будто пронзает мне сердце. – Она бьёт себя кулаком в грудь. – Ни храбрая, добрая и самая красивая на свете. Сама она этого не понимает. Видит только свои шрамы. Она не понимает, как прекрасна. Я вспоминаю изуродованное ухо Ни Вин, её обожжённую руку, тело, покрытое страшными рубцами, и сквозь пьяное марево меня прожигает стыд. Эти шрамы – вина моей бабушки. Ни Вин всегда молчит. Она ото всех закрыта. Я помню, как спокойно, не сказав лишнего слова, она сделала вид, что не нашла Марину в Северной башне. В тот день она спасла Марине жизнь.