– У меня есть друг, Андрас, – говорю я. – Он родился и вырос здесь, среди амазов. – Помню, он провожал вас до границы, – кивает Валаска. – Я его знаю. Он был когда-то возлюбленным Сорчи. Вон она, там. – Валаска указывает на двух женщин, погружённых в важный разговор. – Та, что с синими волосами, и есть Сорча. Сорча смеётся над словами собеседницы. На ней алый мундир воительницы, на лице чёрные рунические татуировки, в заострённых ушах покачиваются металлические кольца. Её кожа светло-синего цвета, как вода в горном озере, а волосы более насыщенного тёмно-синего оттенка. Глаза женщины светятся золотом, как солнце. Мне вспоминается тот вечер, когда Андрас рассказывал о своей возлюбленной, позабыв обо всём на свете. – Как ты думаешь, она станет разговаривать со мной? – спрашиваю я. – А ты попробуй, гарднерийка, – усмехается Валаска. – Проверь. Не пойму, Валаска говорит серьёзно или насмехается. – Ей стоит знать, что произошло с её сыном, – настаиваю я. Валаска снова ухмыляется и сосредоточенно доедает рагу. А почему бы и нет? Я встаю и осторожно огибаю нескольких занятых разговором женщин, которые вдруг замолкают и провожают меня презрительными взглядами и угрожающим бормотанием. Заметив меня, Сорча и её светловолосая собеседница явно напрягаются и решительно задирают подбородки. – Здравствуй, Сорча Ксантиппа, – вежливо кивнув, приветствую я подругу Андраса. – Я Эллорен Гарднер… – Я знаю, кто ты, – обрывает меня Сорча. – Я подумала… нельзя ли нам перемолвиться парой слов? – поколебавшись, прошу я. Она сверлит меня тяжёлым взглядом золотистых глаз, потом что-то говорит на незнакомом языке своей подруге, и та презрительно фыркает, оглядывая меня с ног до головы. Сорча делает несколько шагов в сторону и знаком приглашает меня идти следом. Мы приходим в небольшую нишу, полускрытую тяжёлым занавесом, и Сорча нетерпеливо оборачивается, устремив на меня недовольный враждебный взгляд. – Я кое-что знаю о твоём сыне, – говорю я. Выражение её лица меняется – теперь оно дышит одним желанием, как у Алкиппы: убить меня на месте. – У меня нет сына, – цедит она сквозь стиснутые зубы. – Как же, есть… – Это ребёнок ликанов, – выплёвывает она. – Мне он не нужен. – Андрас Воля – мой друг, – объясняю я, надеясь подыскать верные слова и смягчить её настроение. – Он недавно встретился с мальчиком. Андрас даже не знал о его существовании, пока ликаны не сказали ему. Теперь он хочет будущим летом перейти к ликанам и… – Мне. Всё. Равно. Золотые глаза Сорчи пылают гневом. Мне жаль Андраса и одновременно больно за него. – Знаешь, Сорча, Андрас тебя не забыл. – Дурак он, – фыркает Сорча. – Он был мне нужен только для одного. Чтобы зачать дочь. А он не смог! – Так не честно! – взрываюсь я. – Нельзя обращаться с мальчиками так, как делаете вы. Сорча притворно-недоверчиво меряет меня взглядом. – И это я слышу от гарднерийки? Уж вы-то точно знаете, что правильно, а что нет. Да ваши кошмарные обряды существуют только для того, чтобы порабощать женщин! Я отступаю на шаг, понимая, что совершила ошибку. С такой не поспоришь. И она права насчёт гарднерийцев, но как быть с Андрасом и Коннором… – Он замечательный малыш, – тихо говорю я. – Просто хотела тебе сообщить, что с ним всё в порядке. В глазах Сорчи полыхает золотое пламя. – А мне плевать, жив он или мёртв! – огрызается она. – Лучше бы его не было, как всех мужчин! И как всех гарднерийцев! Слушая эти бессвязные крики, я постепенно прихожу в ярость. Неужели Андрас её любил? Разве об этой женщине он рассказывал нам? С ней он смотрел на звёзды и скакал верхом? И она предпочла его всем? Валаска встречает меня широкой улыбкой, с аппетитом уплетая куриную ножку. – Ну как? Поговорили? – спрашивает она, иронично приподняв правую бровь. – Она просто ненормальная, – выдыхаю я, оглядываясь на Сорчу, однако низкий рык, зарождающийся в горле Дианы, тут же привлекает наше с Валаской внимание. Проследив за взглядом Дианы, Валаска быстро оценивает положение. Ликанка смотрит на Алкиппу. – Вот что, – говорит Валаска, мягко, как кошка, вставая на ноги, – давай-ка уведём твою подругу подальше от Алкиппы, пока чего не вышло. Глава 5. Белые птицы Маленькие оленята застенчиво следуют за нами, когда мы все – Диана, Марина, Ни Вин и я – бредём за Валаской по улицам города. Я с восхищением оглядываюсь, пытаясь вобрать в себя картины мирных цветущих садов посреди зимы, залитые светом фонари домов и закрытые ставнями торговые ряды. Одни женщины готовят на террасах ужин, колдуя у пылающих гостеприимным огнём плит, другие тихо беседуют, смеются, едят, поют. Я с наслаждением вдыхаю ароматный воздух, оглядываю залитые призрачным алым светом рунических фонарей улицы. Впереди настойчиво бьют барабаны, оттуда доносятся женские голоса, что-то выкрикивающие нараспев, аплодисменты. Дома вдруг расступаются, и мы выходим к огромному открытому амфитеатру, окружённому руническими факелами, пылающими всеми цветами радуги. На сцене кружатся женщины в разноцветных одеждах и с великолепными причёсками, украшенными сияющими обручами, как у Скилейи. Они размахивают шарфами из тончайших тканей, и лоскуты материи в их руках рисуют в воздухе удивительные фигуры. Я замираю, восторгаясь невиданным искусством, поражённая сильным, чувственным ритмом барабанов. Я даже не сразу замечаю обращённые на меня взгляды, которые не могло не привлечь моё такое неуместное здесь чёрное платье вкупе с до боли известным каждой в землях амазов лицом Чёрной Ведьмы. Моей ладони касается что-то прохладное, и я опускаю глаза, отвлекаясь от недовольного бормотания зрительниц. Снизу на меня смотрит оленёнок, совсем маленький, с едва прорезавшимися рожками, украшенными алыми ленточками и цветами. У малыша жёсткая шёрстка, любопытный нос и длинные шелковистые ресницы. Валаска останавливается рядом со мной, ласково рассматривая оленёнка. Марина, Диана и Ни Вин терпеливо ждут нас чуть впереди. Судя по её взгляду на крошечного оленёнка и по тому, как она разговаривала со своей кобылой, Валаска любит всех животных. Янтарные глаза Дианы загораются, как у хищника, завидевшего добычу, ноздри ликанки угрожающе подёргиваются. Я в ужасе пытаюсь образумить её суровым взглядом, – оленей есть нельзя! – и Диана недовольно фыркает, окидывая нас с оленёнком раздражённым взглядом. Валаска гладит малыша и что-то ласково ему рассказывает, а потом выуживает из кармана алого мундира какой-то оранжевый фрукт, который оленёнок с удовольствием глотает. Барабаны бьют всё громче и настойчивее, на сцену выходят новые танцовщицы, все в струящихся алых платьях. К ним присоединяются и другие артистки с огромными марионетками на деревянных шестах. Одна изображает извивающуюся серебристую змею, другая – рогатого оленя, а третья – белую птицу. Птицей управляет трое танцовщиц, две из них держат крылья, и птица проносится по сцене, двигаясь в их руках, как живая. – Здесь повсюду оленята, – говорю я Валаске. – Это особые олени, висайлины, – объясняет она, опускаясь на колени, чтобы почесать малышу шейку, пока он благодарно уплетает угощение. – Любимцы Богини. Они наши священные животные вместе со змеями и белыми висаинами. – Кто такие висаины? Валаска кивает на огромную птицу-марионетку, которая, к восторгу зрителей, особенно маленьких девочек, уже летит над толпой. – Это вестники Богини, – благоговейно произносит она. – Они сотканы из её света. Совсем юная девочка-эльфхоллен с сероватой кожей выскакивает из небольшой рощицы у дороги. На лбу у неё татуировки амазов, однако одета она в традиционную светлую блузу и брюки эльфхолленов. Девочка в ужасе смотрит на меня, хватает оленёнка за алую ленточку, повязанную у него на шее, и быстро уводит за собой. Когда она возвращается в рощицу, до нас доносится несколько слов, произнесённых трепетным шёпотом. Я уже слышала некоторые из них сегодня в Королевском зале. – Ghuul Raith. Мы с Валаской догоняем остальных и медленно идём дальше по улицам Сайма. – Валаска, что значит Ghuul Raith? – спрашиваю я. – Чёрная Ведьма, – отвечает она, бросив на меня взгляд из-под ресниц. Я только грустно вздыхаю. Ничего удивительного. Могла бы и сама догадаться. Центр города остаётся позади, дома вдоль дороги встречаются всё реже, возле каждого небольшой садик. Иногда попадаются и фермы. Дорога взбирается на пологий холм, мы проходим мимо полей и огородов, накрытых стеклянными куполами, по стенам каждого струятся алые руны. Приятно пахнет влажной землёй. Мы подходим к залитому лунным светом лугу, за которым тёмной стеной возвышается лес. Стук копыт, блеяние – и через тёмный луг к нам уже скачет стайка коз, радостно приветствующих Валаску. Они останавливаются у забора из алых рун, тускло мерцающих и медленно вращающихся в ночной тьме. Валаска широко раскидывает руки, её лицо озаряет счастливая улыбка. Она произносит непонятные слова – наверное, здоровается с любимцами на своём языке, и козы подпрыгивают ещё выше. – Мы можем пройти здесь, – говорит Валаска, указывая на алые руны, – а мои козы – нет. Валаска прижимает ладонь к одной из рун, и та вспыхивает яркими лучами, как звезда. Хитро улыбнувшись, Валаска проходит сквозь забор, руны расступаются, будто сотканные из дыма, и мы идём за ней следом. Козы идут за Валаской, а она поминутно оборачивается к ним и что-то рассказывает. Я оглядываюсь на Сайм – город утопает в алом сиянии, будто в тумане. Вдали сверкает залитый лунным светом горный хребет. Горы.