– Прошёл месяц или два, и Алкиппа вернулась. У неё за спиной в кожаном мешке болталась голова Фарга Кюля. Она вошла в этот зал и подошла к королевскому трону. Там она швырнула голову отца к ногам матери. Возможно, Алкиппа считала, что мать заколдовали, что она находится во власти какого-то страшного заклинания и что со смертью Фарга Сала наконец обретёт свободу и найдёт силы стать воительницей. – Но этого не произошло, – тихо говорю я. – Нет, – качает головой Валаска. – Сала упала на колени перед головой своего мужа и разрыдалась от горя. Алкиппа конечно же ничего подобного от матери не ожидала. – И что же Алкиппа сделала? – в ужасе спрашиваю я. – В тот день у неё внутри что-то надломилось. Она будто рассыпалась на кусочки. Алкиппа даже попыталась изуродовать ножом своё лицо, потому что его черты напоминали Фарга. – Но потом передумала. Валаска качает головой: – Не совсем. Её переубедила Скилейя. – Кто такая Скилейя? – спрашиваю я. – Её подруга. Внучка королевы. Та женщина, что сидит рядом с ней. Прелестная девушка в струящемся платье с изумительной причёской сидит рядом с Алкиппой, задорно смеётся и время от времени касается её руки или плеча. От каждого такого прикосновения на лице Алкиппы расцветает улыбка. – Скилейя сидела с Алкиппой день и ночь, не оставляя её одну ни на минуту. Они подружились с того дня, как Алкиппа пришла к амазам, и со временем стали неразлучными возлюбленными. Именно Скилейя убедила Алкиппу сделать на лице татуировки, вместо того чтобы изуродовать себя ножом. Скилейя сама нанесла подруге на щёки и лоб рунические рисунки. Я вдруг вспоминаю Ариэль и её вечные мучения, и Винтер, всегда спокойную, всё понимающую Винтер. Иногда Ариэль ведёт себя настолько отвратительно… однако дружба и преданность Винтер неизменны. – Представляю, о чём ты думаешь, – улыбается Валаска. – Как могут такие разные люди быть вместе? Я и сама часто задаю себе этот вопрос. Однако Скилейя видит Алкиппу иначе, не так, как мы. Возможно, для неё Алкиппа так и осталась двенадцатилетней девочкой, на собственных плечах притащившей мать в безопасное место. Она видит воительницу с сердцем горной львицы, которая пойдёт в огонь ради своего народа. Она видит женщину, которую обожают все здешние дети, несмотря на то что Алкиппа никогда не улыбается. Я недоверчиво усмехаюсь. – Невероятно! Я думала, дети в страхе разбегаются от грозной Алкиппы. Валаска качает головой: – Все, даже малыши, играют с ней, виснут у неё на плечах. Они приносят Алкиппе подарки, и она очень терпеливо учит детей обращаться с оружием. Я же говорю: иногда стоит заглянуть в душу, – лукаво улыбается Валаска. Почему-то мне кажется, что у меня есть что-то общее с этой огромной, широкоплечей воительницей, которая ненавидит даже мою тень. Мы с Алкиппой обе похожи на родственников, отличавшихся поразительной жестокостью и принёсших в мир горе и разрушения. – Что сделали уриски, когда поняли, кто убил Фарга Кюля? – задумчиво спрашиваю я. Валаска пожимает плечами, поднимая с пола пустую миску. – Они послали за Алкиппой пару дюжин солдат, но мы их перебили. Вместе с драконами. Вспомнив о Наге, я болезненно морщусь. Но те военные драконы, наверное, были не такие, как Нага. Это были сломленные, объезженные драконы. И всё же когда-то они были свободными. – Знаешь, теперь мне даже жаль Алкиппу, – вздыхаю я. Валаска смеётся и предупреждает: – Не позволяй жалости взять верх. Алкиппа мечтает тебя убить. – Но… королева приняла меня… – испуганно бормочу я. Валаска только пожимает плечами. – Алкиппу это не остановит. – Заметив мой испуг, она насмешливо добавляет: – Ты что, действительно думаешь, что среди амазов ты в безопасности? Я, видимо, бледнею, потому что Валаска ободряюще кивает мне. – Не беспокойся. Не отходи от меня, и ничего не случится. – А ты, собственно, здесь чем занимаешься? – спрашиваю я, пытаясь понять, кто же моя новоявленная телохранительница и стоит ли доверять её словам. – В основном я пасу коз, – улыбается она, зачерпывая еду куском лепёшки. Я недоверчиво смотрю на собеседницу, припомнив, как она встала против Алкиппы с небольшим клинком на пороге Королевского зала. – Коз пасёшь? – уточняю я. Валаска весело усмехается, прихлёбывая из большой кружки. – Люблю коз. – А что делает Алкиппа? Валаска показывает на Алкиппу зажатой в руке кружкой, будто приветствуя воительницу. – Алкиппа – член королевской гвардии. Она охраняет королеву. – Член королевской гвардии? – Это наш самый сильный отряд. – И ты уверена, что сможешь защитить меня от неё? Валаска спокойно кивает и с улыбкой делает ещё один глоток, будто наслаждаясь моим замешательством. – Не хочу тебя обидеть, – говорю я, указывая взглядом на Алкиппу, – но она даже на вид гораздо сильнее тебя. – Так и есть. – И как ты собираешься меня защищать? Уголок губ Валаски поднимается в усмешке, её тёмные глаза лукаво искрятся. – Поверь, гарднерийка, у меня множество скрытых талантов, – смеётся она и показывает на нетронутую миску у моих ног. – Тебе надо поесть. Набраться сил. Я опускаю глаза на миску, словно впервые её вижу, и кладу в рот кусочек мяса, подцепив его лепёшкой с душистыми травами. Блюдо щедро приправлено неизвестными мне специями и овощами, однако всё очень вкусно – напоминает рагу из цыплёнка в соусе карри с сушёными ягодами и поджаренными ломтиками тыквы, посыпанными кусочками козьего сыра. А в чашке – тёплое кобылье молоко тоже с неизвестными травами, даже слаще привычного коровьего и козьего молока, к которому я привыкла. Уплетая рагу, я оглядываю зал и замечаю сжавшихся у стены девочек-урисок лет тринадцати – пятнадцати. В отличие от большинства женщин, у них на лицах нет татуировок, а взгляд у всех затравленный и усталый. Над ними по-матерински воркуют три уриски чуть постарше с руническими рисунками на лицах. – Это недавно прибывшие, – говорит Валаска, заметив мой взгляд. – Беженки. С каждым днём их всё больше. – Удивительно, что их пока не толпы, – отвечаю я, оглядывая зал. – Королева Алкайя каждый месяц впускает только определённое число этих несчастных, – поясняет Валаска. – К тому же урискам не позволено привозить с собой сыновей. – Она недовольно хмурится. – Наверное, разреши мы пересекать границу мальчикам, желающих было бы больше. Что-то в её тоне подсказывает, что Валаска не одобряет этих строгих правил. Представляю, в какой невообразимо сложной ситуации оказывается любая уриска из Западных земель, у которой есть сын. Гарднерийцы и альфсигры стремятся убить всех мальчиков этой расы, опасаясь их волшебного дара – геомагии. В другом конце зала я вдруг выделяю из толпы черноволосую зеленоглазую женщину в синих одеждах. Её лицо отмечено татуировками амазов, а кожа мерцает светлым изумрудным оттенком, как у всех гарднерийцев. Она разговаривает с другой женщиной и вдруг поднимает руку, покрытую ужасающими кровавыми отметинами, будто от ударов хлыста. – Та женщина, – киваю я на незнакомку, – она, наверное, разорвала обручение. У меня была подруга, Сейдж Гаффни… с такими же отметинами на руках. Валаска грустно смотрит на меня. – У той женщины невыносимо болят руки, однако она уверяет, что любая боль – ничто, по сравнению с тем, что ей пришлось вынести. Она была обручена с мужчиной, который бил и оскорблял её, унижал их детей. Ей пришлось оставить в Гарднерии малютку-сына, к нам она пришла с двумя дочерьми. Взгляни, вон они. Валаска указывает в другую сторону, и я без труда отыскиваю в толпе двух девочек с чёрными как вороново крыло волосами и светящейся изумрудной кожей. Лица у обеих отмечены татуировками амазов. Одной лет шесть, другой – четырнадцать. Младшая сидит на коленях пожилой седовласой женщины, у которой за спиной висит огромный боевой топор, и весело подпрыгивает и смеётся. Её старшая сестра погружена в разговор с ровесницами и держится очень уверенно. Все они одеты в алые мундиры воительниц с багряными рунами по краям, за спинами у них луки и колчаны стрел. – Когда они пришли, – рассказывает Валаска, – младшая даже не говорила. Они обе боялись взглянуть нам в глаза. Прятались и тряслись от страха, ожидая ударов. А посмотри на них теперь! Старшая – талантливая лучница, из неё выйдет прекрасная воительница. А младшая – вечный источник радости и счастья. – А как же их брат? – спрашиваю я. Глядя на девочек, Валаска хмурится. – Их матери пришлось выбирать – она пожертвовала сыном. Я тоже хмурюсь – меня раздирают противоречивые мысли. Что, если бы Тристана или Рейфа оставили в руках жестокого чудовища? Даже подумать страшно. – Скажи, Валаска, неужели это правильно? – с вызовом спрашиваю я. – Не пустить мальчика, но открыть границу для девочек? Валаска в замешательстве качает головой: – Я не знаю. Правда, не знаю.