– Заткнись! – кричит мне Ариэль. Её лицо пылает ненавистью. – Не может быть, чтобы всё пропало! Я знаю, у меня есть ещё! У меня было! На всякий случай. Я знаю – было! – Она торопливо шарит по моим ящикам с одеждой, выбрасывая всё на пол. – Это ты спрятала, гарднерийка! Украла мой нилантир! Диана решительно выступает вперёд. – Никто у тебя ничего не крал. Ариэль угрожающе шагает к Диане, её глаза пылают гневом. Однако колени икаритки подгибаются, она цепляется за ящик моего комода, чтобы не упасть, но её трясёт всё сильнее. Лицо Ариэль сереет, а дрожь только усиливается. Мы с Винтер бросаемся к ней, как раз когда она наклоняется вперёд, и её рвёт прямо на одежду, выброшенную из ящиков. Мы с Винтер инстинктивно отшатываемся, и Ариэль падает на колени, выплёскивая новые порции рвоты. Мы придерживаем её с обеих сторон, Винтер обнимает Ариэль за талию. – Надо позвать врача, – встревоженно предлагаю я. – И как можно быстрее. – Нет, – качает головой Винтер. – Нилантир – запрещённый наркотик. Если узнают, что Ариэль его принимала… – Тогда давайте позовём Айвена! – Мы никого не сможем позвать, – сурово прерывает наш спор Диана. – Из башни не выйти – даже я не найду дорогу. За окном стоит глухая белая непроходимая стена из снега. Следующие сутки мы переживаем самый настоящий кошмар наяву. Ариэль лежит в кровати, и её время от времени рвёт, пока желудок полностью не опустошается. В перерывах она корчится от боли и требует нилантир, её лихорадит. Диана как-то умудряется удерживать Ариэль на кровати и не даёт ей набрасываться на нас, царапать себе лицо и руки. Мы с Винтер убираем грязь и пытаемся влить в Ариэль хоть немного воды, которую она почти сразу выплёвывает с новым рвотным позывом, а Марина носит нам воду и мыло, помогая стирать перепачканное бельё. Спустя несколько часов отчаянной борьбы Ариэль бессильно падает и теряет сознание. Она бледнее мертвеца, едва дышит, её одежда пропитана потом. Мы по очереди сидим с Ариэль, смачиваем ей лоб прохладной водой, пытаясь снизить температуру. На второй день метель немного стихает, и в Северную башню приходит Айвен. Он приносит лекарство, чтобы помочь Ариэль пережить отказ от наркотиков. Мы придерживаем полубесчувственную Ариэль за плечи и осторожно вливаем ей в рот микстуру. Никто не спрашивает, откуда Айвен узнал, что нам нужна помощь. Всем давно известно, что Нага и Айвен разговаривают без слов, так же как Винтер и Ариэль. – Больше я ничем не могу ей помочь, – говорит мне Айвен, опускаясь на колени возле кровати Ариэль. Он кладёт ладонь на её потный лоб. Икаритка по-прежнему находится без сознания, её то и дело лихорадит. – Хватит притворяться, – резко отвечаю я. Я не выспалась, устала и очень боюсь за Ариэль – сейчас не до вежливости. – Ты помог и Ферн, и Бледдин, и Олиллии. И бесчисленным беженцам. А теперь помоги ей. Я едва сдерживаю слёзы. Он должен её спасти. Ариэль не может умереть. Только не она! – Эллорен, – терпеливо объясняет Айвен. – Я говорю правду. Я действительно больше ничего не могу сделать, только облегчить её страдания с помощью микстуры «Иттелиан», которую мы ей только что дали. Ариэль должна сама научиться жить без нилантира. Иначе никак. По моей щеке катится слеза, и я порывисто вытираю её ладонью. – Она выживет? Айвен, пожалуйста, скажи, что она выживет. Он кладёт ладонь на грудь Ариэль в области сердца. – Я надеюсь, что она выживет. Позже тем же вечером мы с Айвеном сидим в коридоре на каменной скамье. Я едва дышу от усталости, но меня переполняет надежда. Ариэль держится, и ей понемногу становится лучше: сердце бьётся ровнее, дыхание становится глубже и спокойнее. Я грустно окидываю себя взглядом – я не мылась два дня и от меня разит потом. Платье заляпано едва замытыми пятнами рвоты, а волосы давно слиплись. Я устало откидываюсь спиной на каменную стену. – Вся грязная, – печально вздохнув, объявляю я. Айвен искоса бросает на меня взгляд. – Мне никогда не доводилось ухаживать за тяжелобольными, – объясняю я. – Братья и дядя однажды подхватили какую-то заразу, а мне повезло, я не заболела. Тогда мне пришлось обо всех заботиться. Было непросто, но Ариэль сейчас… гораздо хуже. Не могу смотреть, как она мучается. – Скоро ей станет легче. – говорит Айвен. – Худшее позади. Я устало потираю лоб. – Ты знал, что Ариэль посадили в клетку, когда ей было всего два года? – Я зажмуриваю глаза, пытаясь отогнать головную боль. – Поэтому она так ненавидит клетки. Тогда её и приучили к нилантиру, чтобы она вела себя тихо. Да ни один двухлетний ребёнок не будет вести себя тихо в клетке! Айвен напряжённо слушает, пристально глядя на гобелен с белыми птицами, который соткала Винтер. Я сильнее приваливаюсь к стене и прерывисто вздыхаю. Мне вдруг хочется сказать Айвену правду. Обо всём. – Знаешь, – начинаю я, – я ведь долго с ней не разговаривала… после того, как она рассказала тебе… о моих снах. – Щёки у меня предательски алеют, но мне всё равно. К глазам подступают слёзы. – Надо было простить её, забыть. Но я так… разозлилась. Он задумчиво склоняется вперёд. – Она выживет, Эллорен, – уверенно говорит он, – и вы помиритесь. Я нехотя киваю, не вытирая струящихся по лицу слёз. – И ты не единственная, кто видит яркие сны, – почти шёпотом произносит Айвен. – Просто ты, к сожалению, разговариваешь во сне. – Он смотрит на меня, и его глаза пылают золотом. – Ты мне тоже снилась. Меня охватывает тёплая дрожь, которую сменяет отчаяние. – Не надо об этом, – едва слышно отвечаю я. – Так только хуже. – Прости. – Он сжимает губы и отворачивается. – Конечно, ты права. Мы молча сидим рядом. – Айвен, – наконец решаюсь я, – что тебе сказала Нага об Ариэль и нилантире? Он искоса бросает на меня взгляд, упрямо не разжимая губ. – Ты ведь от Наги узнал, что произошло, – мягко настаиваю я. – Больше неоткуда. Ты ходил к Наге в эту метель? Проверить, что с ней всё в порядке? – Да, – неохотно кивает он. – И что она сказала? Айвен молчит. – Я знаю, что ты можешь с ней разговаривать, – не отстаю я. – И ещё я знаю, что ты очень сильный… и быстро двигаешься. И что ты умеешь лечить людей и переноситься через горы, как будто на тебя не действует сила притяжения. Ты можешь рассказать мне правду, Айвен. Что тебе сказала Нага? Всё тело Айвена напрягается, как натянутая струна, в его глазах бушует пламя. Он будто прислушивается к противоречивым мыслям, не зная, что выбрать. Наконец он вздыхает и смотрит мне прямо в глаза. – Нага сказала… что нилантир убьёт Ариэль. И потому она решила его уничтожить. Она говорит, что нилантир украл у Ариэль её силы, сделал крылья слабыми и потушил её огонь. Что вскоре нилантир заберёт у Ариэль душу, и она превратится в сломленного дракона, которые были прекрасными на свободе и погибли в неволе. – Айвен умолкает, чтобы перевести дыхание. – Нага сказала, что гарднерийцы указали Ариэль путь к саморазрушению, что если она не откажется от этих ягод, то сама выроет себе могилу. И тогда гарднерийцы победят. Она сказала, что Ариэль вернула ей крылья и что только так Нага может отплатить добром. На лицо Айвена опускается тень. – А потом она ушла. – Ушла? – ошеломлённо повторяю я. Айвен кивает. – Нага может охотиться, к ней вернулся огонь. Скоро она достаточно окрепнет, чтобы летать, а холода драконы не боятся. Вот она и ушла. – Ох, Айвен… – Она вернётся, – успокаивает он меня. – Ей надо снова научиться летать. Однако она сказала, что вернётся, чтобы помочь нам. Айвен пристально смотрит на меня, пока я раздумываю, что же ответить на всё это. – Зря Нага забрала весь запас нилантира, – мрачно произношу я. – Ариэль это могло дорого обойтись. Айвен согласно кивает. – Драконы… они другие. Нага вряд ли понимает, насколько мы слабее. – В одном Нага права, – печально соглашаюсь я. – Нилантир действительно медленно убивал Ариэль. Я видела, как она слабеет. Она больше не может выдуть ни искры огня. А крылья… они стали совсем тонкими, хрупкими… Кое-что припомнив, я вдруг от стыда заливаюсь румянцем. – Раньше, когда Ариэль принимала нилантир, я даже радовалась. Она не осыпала меня ругательствами, ей просто было всё равно. А без нилантира она всегда злилась. Но когда я узнала, что ей пришлось пережить… Думаю, у неё имелись веские причины злиться на весь свет. И её нельзя в этом винить. – Меня постепенно захлёстывает гнев. – Гарднерийцы не имели права давать ей этот яд. И не имели права лишать её гнева. Пристальный взгляд Айвена, от которого раньше мне становилось не по себе, теперь производит совершенно обратное действие. Я вижу, что он понимает меня, по-своему сочувствует. И я очень этому рада. Особенно сейчас. Любуясь правильными чертами его лица, я размышляю, как ему удаётся разговаривать с Нагой. Я столько всего прочла о феях и их потомках, пытаясь вычислить, к какому виду фейри принадлежит Айвен, что вдруг вспоминаю интересную деталь: феи огня отличаются удивительной красотой. У них абсолютно симметричные прекрасные лица.