– Я не шелки, – сбивчиво выговаривает Гарет. – Я не могу дышать под водой. – Ты пахнешь, как мы, – настаивает Марина. – Не так гадко, как другие здесь. Ты шелки. Гарет сидит очень тихо, но по выражению его лица не скажешь, что он удивлён. Скорее, его давние догадки только что подтвердились и теперь сомнения окончательно рассеялись. – Твой отец спаривался с шелки? – без обиняков спрашивает Гарета Диана. А ведь если Марина права, значит, отец Гарета когда-то брал в любовницы шелки. – Не может быть… – заикаюсь я. Я прекрасно знаю отца Гарета. И его мать. И сестёр – у Гарета две сестры, однако ни у одной из них нет в волосах серебристых прядей, как у Гарета. – Это единственное объяснение, – настаивает Диана. – В нём есть кровь шелки. – Ликанка принюхивается и многозначительно кивает. – Он пахнет как оборотень. Гарет задумчиво поворачивается к нам. – Кое-что я никогда никому не говорил, – нехотя произносит он. – Например, я… я прокладываю путь в море и без приборов. – Никогда не пользуешься астролябией? – удивлённо переспрашиваю я. – Я притворяюсь, что делаю вычисления, – пожимает плечами Гарет. – А обычно следую инстинкту. Мне даже не нужен компас. Не знаю, как объяснить… У меня свой компас – в голове. – Гарет поворачивается к Марине. – И ещё я умею задерживать дыхание под водой на целый час. Или даже дольше. Марина кивает, серьёзно глядя на него и массируя жабры, как будто они болят. Гарет опускает взгляд на руки. – Неважно, сколько я плаваю или просто нахожусь в воде, моя кожа не сморщивается. – Он снова смотрит на Марину. – А ещё я предсказываю погоду. Чувствую изменение давления. – И вдруг Гарет, отбросив всякую осторожность, торопливо признаётся: – Я хотел бы всю жизнь провести в море. Когда я на суше, меня тянет обратно. Даже сейчас я знаю, в какой стороне океан и как далеко. Я не могу забыть о море, выбросить его из головы. Голос Гарета звучит прерывисто, он будто рассказывает нам о далёкой возлюбленной. Глаза Марины светятся сочувствием. Она кивает, её губы дрожат. Прижав ладонями жабры и напрягая шею, она притягивает Гарета к себе и произносит: – Иди сюда. Он сопротивляется, совершенно сбитый с толку. – В воду? К тебе? Марина кивает, и Гарет уступает ей, погружаясь в ванну рядом с шелки. Когда они одновременно опускаются на дно, устроившись рядом, из ванны выплёскивается вода, заливая и без того мокрый пол. Гарет откидывает голову назад, закрывает глаза и выдыхает под водой – к поверхности бегут пузырьки воздуха. Спустя довольно много времени он отталкивается от дна и выныривает – Марина следует за ним. Гарет прерывисто вздыхает, с него льётся вода. Марина тонкой рукой обнимает его за плечи. И тут на лице Гарета проступает отчаяние, и он низко опускает голову. – Гарет, тебе не холодно? – ласково спрашиваю я. Вода ледяная, и я давно покрылась мурашками, ведь меня не раз окатило брызгами. Гарет качает головой, не поднимая глаз. – Я не чувствую холода. А вода… неважно, тёплая или холодная – она всегда приятнее, чем воздух. Но я не могу дышать под водой. Не могу в ней жить. – Оборотень наполовину, – сочувственно шепчет Диана. – Ох, Гарет. – У меня нет сил смотреть на мучения доброго друга, который хранил этот секрет столько лет. – Почему ты нам ничего не рассказывал? – Мне хватало неприятностей из-за цвета волос. Я и думать не хотел о других… странностях. И я всегда знал, что мать страдала из-за меня. Гарет поднимает голову и смотрит на Марину. Она отвечает ему горестным понимающим взглядом и гладит по щеке, смахивая его скупые слёзы. – Ты один из нас, – едва различимо и с видимым усилием произносит шелки. – Даже если не можешь жить под водой. Гарет застывает в отчаянии. – Нет. Я не знаю, кто я. Для меня нигде нет места. Мне тут же хочется его защитить. – Твоё место рядом с нами, – настаиваю я. – Мы одна семья. Всегда были и будем. Марина гладит Гарета по голове, как часто делает с теми, кто ей нравится, и в нём вдруг что-то ломается, сдерживаемые годами страхи и чувства рвутся наружу, слёзы на его лице смешиваются с водой. – А есть ещё такие, как я? – спрашивает Гарет Марину, прерывисто вздыхая в такт её прикосновениям. Марина задумчиво хмурится. Она зажимает ладонями жабры и с трудом произносит: – Таких, как мы, не было никогда. – Я хотел спросить… есть ли шелки, которые не могут жить под водой? – Гарет умолкает, в горле возникает спазм. Марина пристально смотрит на него, мучительно подбирая ответ: – Я не знаю. Гарет опускает голову и закрывает рукой глаза. Жабры Марины раскрываются, и она издаёт мелодичные звуки, приглашая Гарета в свои объятия. Он тихо плачет, уткнувшись в её худенькое плечо. Диана смотрит на них, удивлённо приподняв брови. Интересно, о чём она думает, что видит своим невероятно острым зрением, глядя на Гарета и шелки? Наконец Гарет затихает, и Марина отстраняется, нежно утирая его слёзы. Потом шелки прижимает жабры и произносит: – Моя сестра и другие… – Ей очень трудно говорить, но она продолжает: – Им нужна помощь. Они поймут, что ты шелки. Ты нужен мне, Гарет Килер… – Марина умолкает, как будто не справляясь с нахлынувшими чувствами, её жабры трепещут. Глубоко вздохнув, она снова закрывает жабры. – Пожалуйста… помоги нам. Помоги своему народу… Лицо шелки искажает гримаса боли и отчаяния, комнату наполняют недоступные пониманию музыкальные звуки. Гарет нежно берёт её за руку. – Я помогу вам, – уверенно отвечает он, как будто произнося клятву. – Мы отыщем твою сестру и других и их шкуры. Обязательно. Не знаю как, но мы это сделаем. А потом отвезём вас всех обратно в океан. Марина без устали пользуется своими недавно обретёнными способностями, она даже разговаривает сама с собой, когда не находится других собеседников. Вскоре шелки уже говорит, не опуская голову под воду, учится управлять жабрами и разборчиво произносить слова и фразы. Гарет проводит каждую свободную минуту с Мариной, частенько в ванной комнате Северной башни. Они вместе погружаются в ванну, чтобы шелки было удобнее разговаривать. Иногда Марина даже поёт Гарету, и далеко за полночь в нашей комнате звучат грустные, будто сыгранные на флейте мелодии. Глава 19. Исчадия зла Я благоговейно открываю футляр, в котором хранится скрипка, и не могу оторвать глаз от древесины альфсигрской ели густого багряного цвета. Скрипка – подарок Лукаса, я хочу её вернуть, но никак не найду в себе силы расстаться с прекрасным инструментом. Я давно не музицировала, но сегодня вдруг получила с посыльным несколько исписанных нотами страниц, достала из обитого зелёным бархатом футляра мэлорийскую скрипку и взяла в руки смычок. Ноты прислал Лукас, они написаны его рукой. Почерк отрывистый, неровный, вместо привычной точности – нетерпение. Он писал торопливо, словно выплёскивал на пергамент мысли, чтобы не забыть их. Пытаясь сыграть новые пьесы, я каждый раз дохожу лишь до середины. Музыка слишком резкая, немелодичная, постоянно напоминающая о противоречивых чувствах, которые бурлят во мне, о борьбе против могущественной тёмной силы – ей так легко покориться. В конце концов я сдаюсь и откладываю скрипку, однако необычная мелодия преследует меня, не давая сосредоточиться. Лукас будто вставил в эти пьесы тайное послание для меня. В середине самого бурного пассажа, рядом с крещендо, написано всего одно слово – Эллорен. Мне не сидится в комнате, и, прихватив накидку и фонарь, я направляюсь к двери. Волшебная палочка всегда со мной в голенище сапога. – Ты куда? – спрашивает сидящая у очага Марина. – В пещеру, к Наге. – Я с тобой. – Ты хорошо подумала? – удивлённо уточняю я. – Там сейчас, наверное, мои братья. И другие мужчины. – А Гарет? В глазах шелки цвета морской воды светится неподдельный интерес. С недавних пор Марина часто думает о Гарете. – Может быть. Марина встаёт, опираясь о спинку кровати.