– Нет, я хочу увидеть его сейчас. – Я пытаюсь сбросить с себя одеяло, кажется, весящее тысячу фунтов. – Мне нужно убедиться, что с ним все хорошо. Нужно… – Я замолкаю. Не знаю, что мне нужно, знаю только, что мне необходимо увидеть Джексона. Увидеть его лицо, коснуться кожи, ощутить его дыхание, удостовериться, что с ним и в самом деле все нормально. К тому же я просто сойду с ума, если не узнаю, что он думает о нашем поцелуе. И притом скоро. – Эй, притормози. – Мэриз кладет руку мне на плечо и толкает меня обратно на кровать. – Ты можешь увидеться с Джексоном и завтра. А теперь тебе надо полежать и отдохнуть. – Я не хочу отдыхать. Я хочу… – Я знаю, чего ты хочешь, но сейчас это невозможно. Ты еще слаба. – Ее лицо становится суровее. – Думаю, ты не понимаешь, насколько серьезно то, что с тобой произошло. Тебе надо поправляться. – Я прекрасно знаю, насколько серьезны кровотечения, – говорю я. Перед моими глазами на миг встает лицо моей матери, потом я моргаю, и оно пропадает. – Я же не собираюсь спускаться на сноуборде по склону Денали. Я просто хочу увидеть моего… Я осекаюсь, потому что собиралась назвать Джексона моим бойфрендом, а это не так. Один-единственный поцелуй еще не делает парня твоим бойфрендом, даже если это был лучший поцелуй в твоей жизни. А может, и лучший поцелуй во всей мировой истории. То есть он был таким до того, как разлетелось стекло. Я снова пытаюсь скинуть с себя одеяло, сделав вид, будто мне все по барабану, но по глазам Мэйси вижу, что получается это у меня неважно. Мэриз и дядя Финн пристально смотрят на меня, хотя ни она, ни он никак не комментируют мою обмолвку. Мэриз опять накрывает меня одеялом и говорит: – Веди себя хорошо, не то я вколю тебе еще одну порцию успокоительного. И на этот раз такого, которое вырубит тебя на несколько часов. Эта угроза вполне реальна, я вижу это по ее глазам, так что больше я не настаиваю на том, что мне надо увидеть Джексона. Вместо этого я откидываюсь на подушки, как примерная пациентка. – Я буду вести себя хорошо, – обещаю я. – Вам не придется колоть мне успокоительное. – Посмотрим, – фыркает она. – Тебе нужен отдых, и моя задача состоит в том, чтобы ты его получила. А как – это уже твое дело. – С ним все в порядке, – заверяет меня Мэйси, видя, что я больше ничего не говорю. – Честное слово, Грейс. Просто сейчас он занят приведением своей башни в порядок. Ну да, там же все в крови. Если у тебя артериальное кровотечение, ее выливается много. – Что, все так плохо? – Я понимаю, что это нелепо, но мне неловко оттого, что я залила своей кровью всю башню Джексона, и так напрягла стольких людей. – Ему нужна помощь? – У меня все под контролем, – сухо говорит дядя Финн. – К счастью, в остальной части замка ущерб от землетрясения минимален, а потому все мои люди сейчас в башне Джексона. – Это точно? – Этот вопрос адресован не дяде Финну, а Мэйси. Не знаю, почему я вдруг стала такой настойчивой, но у меня такое чувство, словно здесь что-то не так. Возможно, это просто из-за того, что лекарство так действует на мою голову, но избавиться от тревоги я не могу. Мне надо удостовериться, что у него все хорошо. – Я клянусь тебе, Грейс, с Джексоном все под контролем. – Мэйси сжимает мою руку. – С ним все в порядке, его комнаты тоже скоро будут в порядке, и при землетрясении никто не пострадал. Так что расслабься. Как можно расслабиться, когда у меня все еще сосет под ложечкой от страха? Но поскольку над душой у меня стоят дядя Финн, Мэриз и Мэйси, выбора у меня нет. Хотя расслабляться мне вовсе не хочется, я делаю именно это. Может быть, если я стану более уступчивой, Мэриз и дядя Финн на какое-то время оставят меня в покое. – Тебе не хочется пить, Грейс? – спрашивает Мэйси. – Хочешь соку? И я вдруг осознаю, что меня мучает жажда. Сильная жажда. Не помню, когда мне так хотелось пить. – Да, хочу. Соку. Или воды. Подойдет любое питье. – Давай начнем с яблочно-клюквенного сока. Тебе нужна глюкоза. – Зачем мне глюкоза? – спрашиваю я, беря из рук Мэйси небольшую бутылочку сока. Я выпиваю ее одним глотком и делаю вид, будто не вижу, какими взглядами обмениваются моя кузина и дядя Финн. – Можно еще? – Конечно. – В ее руке появляется еще одна бутылка, хотя я могла бы поклясться, что она даже не повернулась. Но мне слишком хочется пить, чтобы обращать на это внимание, и, пробормотав «спасибо», я беру у нее и вторую бутылку. Пытаюсь пить помедленнее, но в конце концов опять выпиваю все залпом. Когда я допиваю сок, дядя Финн забирает у меня бутылку. Затем гладит меня по голове жестом, который так напоминает мне о моем отце, и говорит: – Прости, Грейс. – За что? – спрашиваю я, сбитая с толку этими словами и страдальческим выражением на его лице. – Сначала горная болезнь, теперь землетрясение. Я пригласил тебя на Аляску, потому что хотел, чтобы ты чувствовала себя в безопасности, хотел помочь тебе обрести новый дом. Но вместо этого на тебя здесь валятся все несчастья. – Но я вовсе не чувствую себя несчастной, – говорю я. Мне ясно, что он мне не верит, и я протягиваю к нему руку. – Аляска, конечно, совсем не похожа на Сан-Диего, но это не значит, что мне здесь плохо. Я думала, что тут будет скверно, но оказалось, что это не так. Начиная свой ответ, я просто хотела успокоить моего дядю, но чем больше я говорю, тем сильнее осознаю, что говорю искренне. Да, на Аляске все кажется мне чужим, но, не прибудь я сюда, я бы не встретилась с Джексоном. Не было бы этого невероятного поцелуя. И я бы не жила вместе с моей двоюродной сестрой, дружба с которой, я в этом уверена, будет продолжаться всю нашу жизнь. – К тому же горная болезнь у меня прошла. А землетрясения бывают и в Сан-Диего. – Я ухмыляюсь: – Наверное, только это и роднит Южную Калифорнию и Аляску. – Да, но мне надо было более обстоятельно показать тебе Кэтмир. Наверное, мне казалось, что неведение убережет тебя. – Вряд ли экскурсия по школе уберегла бы меня от землетрясения, дядя Финн. Он улыбается грустной улыбкой: – Я имел в виду не это, Грейс. – А что? – Мой радар, несмотря на помехи, включается опять. – Директор хотел сказать, что если ты начинаешь учиться в новой школе, то осваиваешься не сразу. На то, чтобы узнать все ходы и выходы, нужно время, – вновь вступает в разговор Мэриз, бросив на моего дядю взгляд, говорящий, что эти самые ходы и выходы сейчас лучше не обсуждать. – Уверена, что Мэйси тебе поможет. К тому же ты сообразительная девочка и, думаю, скоро станешь тут своей. Сама я в этом далеко не уверена, но лучше с ней не спорить, ведь это только задержало бы здесь ее и моего дядю еще дольше. И я меняю тему, надеясь, что, если мы закончим обсуждение медицинских аспектов моей проблемы, эти двое скорее уйдут: – А как насчет остальных порезов? – Я касаюсь пластыря на щеке. – Они глубоки? – Нет. Они заживут в два счета, и ни один из них не оставит шрама. – Кроме того, что на шее. – Да, – неохотно признает она. – На шее у тебя останется небольшой шрам. – Думаю, это все-таки лучше, чем альтернатива, – глядя на нее с улыбкой, говорю я. – Спасибо, что вы позаботились обо мне. – Не за что, Грейс. Ты образцовая пациентка. Посмотрим, продолжит ли она так считать и после того, как ночью я тайком улизну из комнаты, чтобы добраться до Джексона. Я хочу увидеть его, хочу удостовериться, что он не пострадал. И выяснить, что он думает о нашем поцелуе. Вспоминает ли он его или же решил, что от меня слишком много проблем. Еще мне хочется узнать, что происходило между тем моментом, когда разлетелось стекло, и тем, когда я оказалась в кабинете медсестры, а об этом мне может рассказать только он. Как скверно, что я ничего не могу вспомнить. Из-за этого я чувствую себя беспомощной, что очень неприятно. Меня терзает такая тревога, что, думаю, если бы не успокоительное, со мной случилась бы паническая атака. – Нормально ли то, что я все еще чувствую себя такой сонной? – спрашиваю я не потому, что мне хочется спать, а для того, чтобы эти трое перестали стоять у меня над душой. Особенно мой дядя. – Конечно, нормально, – отвечает Мэриз. – Вероятно, полностью действие успокоительного пройдет только к завтрашнему утру. – Она поворачивается к моему дяде: – Пойдем отсюда, Финн. Надо дать Грейс возможность отдохнуть. Я проведаю ее еще раз перед сном, а до тех пор положимся на Мэйси – если возникнут проблемы, она нас позовет. – Разумеется, позову. – У Мэйси сейчас такой благонравный вид, какого я еще не видела ни у нее, ни у кого-то другого. Если бы я так сильно не хотела, чтобы дядя Финн ушел, я бы, наверное, рассмеялась. – А что думаешь ты? – говорит мой дядя, гладя меня по голове. – Ты не против, если мы сейчас уйдем, чтобы ты смогла поспать? – Конечно, не против. Было бы невежливо спать, пока вы здесь, но я так устала, дядя Финн. – Не только Мэйси может разводить елей. – Ну, хорошо. Мэйси, пойдем с нами. Ты могла бы принести еды и себе, и Грейс. – Он смотрит на меня: – Наверное, тебе хочется есть? Вообще-то, когда он это говорит, я в самом деле чувствую голод. Зверский голод. – Да, я бы с удовольствием что-нибудь съела. – Никакой плотной еды, – предупреждает меня Мэриз. – Суп и, возможно, пудинг. И, если тебя не стошнит, можно будет поговорить и о чем-то более сытном. – Конечно. – Мэйси бросает на меня ободряющий взгляд, затем берет своего отца под руку. – Пойдем, папа. Надо принести Грейс еды до того, как ее сморит сон. Она выходит, дядя Финн идет сразу за ней, и я говорю себе, что надо будет сделать ей что-нибудь по-настоящему приятное, чтобы отплатить за то, что она помогла мне избавиться от него. После их ухода мне становится немного не по себе оттого, что я осталась наедине с этой медсестрой, но она, похоже, не прочь дать мне «поспать», чем я готова воспользоваться в полной мере. Теперь, когда действие успокоительного по большей части прошло, я чувствую себя так, будто меня переехала снегоуборочная машина… притом дважды. Я уверена, что это просто из-за потери крови, так что я не беспокоюсь. Но ощущение это отвратное. Несколько минут проходит в молчании, но Мэриз, видимо, смекает, что я не сплю, потому что спрашивает: – У тебя есть еще какие-то вопросы о твоем состоянии, Грейс? – Нет, вопросов нет, – отвечаю я. Но тут мне приходит на ум один вопрос: – Собственно говоря, я бы хотела узнать, когда вы снимете мне швы. – Швы? – Похоже, мой вопрос озадачил ее, чего я понять не могу. – Ну, на разрыве артерии. Вы же наложили на него швы, не так ли? Или такие вещи делают только в «Анатомии страсти»? – А, ну да. Конечно. – Теперь она, кажется, чувствует себя не в своей тарелке. – Швы, которые я наложила на твою артерию, рассосутся сами собой, так что не беспокойся. – А те, что снаружи? Те, которые были наложены на рану?