– Потому что я не заслуживаю твоей похвалы. – Эти слова, кажется, вырываются у него помимо воли, и теперь, когда они сказаны, он, похоже, чувствует себя не в своей тарелке. – Я просто делаю. – Делаешь что? Свою работу? – У меня падает сердце. – Это мой дядя попросил тебя проявить ко мне доброту? Он смеется, но в его смехе опять нет ни веселости, ни радости. Только глубокий цинизм, от которого мне на глаза наворачиваются слезы. – Я последний человек, которого Фостер выбрал бы тебе в друзья. Если бы я была более вежливой и питала к нему меньший интерес, я бы оставила сейчас эту тему. Но среди моих добродетелей никогда не фигурировала вежливость – для этого я слишком любопытна, – а потому я просто спрашиваю: – Это еще почему? – Потому что я отнюдь не добрый человек. И не творю добрых дел. Никогда. Так что с твоей стороны нелепо хвалить меня за то, как мои поступки воспринимаешь ты. – Да ну? – Я бросаю на него скептический взгляд. – Может, для тебя это и новость, но ободрить девушку, которая пала духом, – это доброе дело. И отнести ее к ней в комнату, когда она растягивает лодыжку, и спасти ее от парней, которые воображают, будто их смертоносные шалости смешны, – это тоже добрые дела. Как и уговорить шеф-повара испечь ей вафли. Все это добрые дела. Ему, похоже, неловко, но он не желает сдавать назад. – Я делал это не для тебя. – Да неужели? Тогда для кого? Он может не отвечать. Само собой. – Так я и думала. – Я ухмыляюсь: – Похоже, тебе все-таки придется признать, что ты сделал что-то хорошее. Уверяю тебя, за это тебя не сожгут на костре. – Сжигают только ведьм. Он говорит это так серьезно, что я не могу удержаться от смеха. – Ну, тогда я уверена – нам с тобой ничего не грозит. – Зря ты так в этом уверена. Мне хочется спросить его, что он имеет в виду, но меня вдруг начинает бить неудержимая дрожь – как бы меня ни защищало это одеяло, тут стоит собачий холод, – и Джексон берет дело в свои руки: – Пошли. Пора вернуть тебя в тепло. С этим трудно спорить, ведь еще немного – и мои зубы начнут выбивать дробь. Но, посмотрев вверх, на окно, из которого мы вылезли, я не могу не спросить: – Как же мы заберемся туда? Вернее, как туда заберусь я? – Одно дело – спрыгнуть из окна вниз и совсем другое – подтянуться и влезть в него обратно. Но Джексон просто качает головой: – Не беспокойся, Грейс. Я с тобой. Прежде чем я успеваю понять, почему эти слова обжигают меня, как молния, он хватается за слив и, подтянувшись, оказывается внутри комнаты. На все про все уходит секунды полторы, и я должна признать, что я впечатлена. Меня впечатляет все, что он делает, хочет он того или нет. Меня впечатляет он сам. Более того, он помогает мне не чувствовать себя такой одинокой как раз тогда, когда мне особенно одиноко. Мгновение – и он высовывается наружу: – Дай мне руки. Я, не раздумывая, поднимаю руки, он сжимает мои предплечья и тянет меня вверх. И вот я уже внутри и стою в одном или двух дюймах от него. И в кои-то веки его глаза не пусты, не мертвы. В них пылает огонь. И их взгляд устремлен на меня. Глава 34 В любви и землетрясениях все средства хороши Я смотрю на него, не зная, чего мне ждать… и что делать. Одна половина моего сознания ожидает, что сейчас он отступит назад, а вторая надеется, что он этого не сделает. Одна половина гадает, каково это – поцеловаться с ним, а второй кажется, что надо немедля бежать, потому что, хотя Джексон, возможно, и не инопланетянин, он не похож ни на одного из тех парней, которых я когда-либо знала. И надо признать, что, как бы я его ни хотела, мне с ним не совладать. В конце концов он так и не целует меня. Но и не отступает назад. Я тоже. И мы с ним стоим на месте не знаю как долго, он смотрит вниз, я вверх, и воздух между нами вязок, заряжен электричеством и полон напряжения. Несмотря на мои опасения, я совершенно очарована как всем тем, что есть в Джексоне, так и всем тем, чего в нем нет. Я ожидаю, что он сделает ход, но этого не происходит. Он просто смотрит на меня этими своими темными, как полночь, глазами, и в них бурлят чувства, которые он показывает нечасто. Я вспоминаю вопрос, который Джексон задал мне недавно и с которого начался этот разговор. Теперь у меня наконец есть ответ. – Это тяжело, – говорю я, когда он снимает с моих плеч одеяло. Он замирает: – О чем ты? – Ты спросил меня, каково это – не сдерживать свои чувства и давать им волю, как сделала я. Иногда это бывает тяжело и даже немного страшно. Но то, что ты сделал для меня сейчас… подарил мне чувство безопасности, которого я не испытывала уже давным-давно. Так что спасибо тебе. – Грейс… Я прижимаюсь к нему, так что мои груди касаются его груди. Не знаю, что я тут делаю. Я никогда в жизни не подбивала клиньев ни к одному парню, а Джексон далеко не абы кто. Я действую вслепую, но сейчас это неважно. Неважно все, кроме одного – чтобы я продолжала касаться его. Мне хочется обнять его, прижаться к его телу. Почувствовать теплую силу его рук. Однако на ощупь он вовсе не тепл, похоже, толстовка не спасает его от мороза, что бы он там ни говорил. – Джексон, ты же замерз! – Я вырываю у него одеяло, накидываю на него, закутываю его им. Затем через одеяло быстро тру ладонями его руки, пытаясь вернуть ему хоть какое-то тепло. – Со мной все нормально, – говорит он, пытаясь отступить назад. – Какое там нормально. Ты такой холодный – я никогда не касалась кого-либо, от кого исходил бы такой холод. – Со мной все нормально, – повторяет он и на этот раз все-таки делает шаг назад. И еще несколько шагов. Все внутри меня замирает. – Прости. Я не собиралась посягать на твое личное пространство… – Я осекаюсь, потому что не знаю, что еще можно сказать. Не знаю, что я сделала не так. – Грейс… – Он тоже замолкает. Сейчас он выглядит совсем не так, как всегда. Сейчас в нем не чувствуется ни насмешливости, ни его обычной уверенности в себе, нет в нем и стоицизма, с которым он терпел меня, когда я кричала на него в изостудии. Нет, в эту минуту он кажется мне… уязвимым. В его глазах я вижу жажду, тоску, и это не оттого, что он хочет меня, а оттого, что я ему нужна. Нужно мое утешение. Мое прикосновение. Я не могу ему отказать – это так же невозможно, как спрыгнуть с этой башни и полететь. И я иду вперед и вновь подхожу к нему вплотную, так что мое тело опять касается его. Затем обхватываю ладонями его лицо, глажу пальцами его высоченные скулы, его зазубренный шрам. Дыхание в его груди пресекается – я слышу это, чувствую. И хотя мое сердце бьется сейчас раза в три быстрее обычного, я не отхожу назад. Я ослеплена, заворожена, покорена. Я думаю только о нем. Вижу только его. Чую и слышу только его. И таким правильным мне еще не казалось ничто и никогда. – Я могу задать тебе вопрос? Мгновение мне кажется, что он вот-вот сделает шаг назад, но нет, он не отодвигается от меня. Вместо этого он накидывает одеяло и на меня и обвивает руками мою талию, так что теперь оно окутывает нас обоих. – Конечно. – Кого напомнил тебе тот рисунок Климта, который ты купил? – Тебя. – Он отвечает быстро и честно. – Только тогда я этого не знал. И я тут же таю. Этот надломленный умопомрачительный парень затронул ту часть моей души, которая, как мне казалось, возможно, не существует. Которая хочет верить. Хочет надеяться. Хочет любить. Мне хочется вцепиться в него, обнять, удержать рядом – но я не могу. Я парализована, мне страшно, что я хочу слишком много. Что мне слишком много нужно в мире, где все может исчезнуть в мгновение ока. – Грейс. – Он произносит мое имя полушепотом, терпеливо ожидая, чтобы я на него посмотрела.