– Я к ней привык. – То-то и оно. Мне надо задать тебе вопрос. Он заметно напрягается: – О чем? – Ты инопланетянин? На этот раз поднимаются обе его брови: – Что-что? – Ты инопланетянин? Это не такой уж шокирующий вопрос. Ведь ты только посмотри на себя. – Я машу рукой под одеялом. – Я не могу посмотреть сам на себя. – Похоже, он позабавлен. – Ты понимаешь, что я имею в виду. – Вообще не понимаю. – Он наклоняется, и между его лицом и моим остается всего пара дюймов. – Тебе придется мне это объяснить. – Можно подумать, ты не знаешь, что ты самый привлекательный парень из ныне живущих. Джексон отшатывается, как будто я ударила его, и, по-моему, ему даже невдомек, что он дотрагивается до своего шрама. – Серьезно? – Ты же наверняка понимаешь, что этот шрам делает тебя чертовски сексуальным, не так ли? – Нет. – Это короткий ответ. Простой. Лаконичный. И все же он показывает намного больше, чем мог бы захотеть Джексон. – Не нет, а да. Чертовски. Сексуальным. – Повторяю я. – К тому же все вокруг лижут тебе зад. – Не все. – Он многозначительно смотрит на меня. – Почти все. И тебе никогда не бывает холодно. – Бывает. – Он сжимает мою руку под одеялом. И он прав – его пальцы холодны. Но у него определенно нет обморожений, которые наверняка заработала бы я, если бы так долго простояла здесь в одной толстовке. Я пристально смотрю на него и делаю вид, что, несмотря на холод, от прикосновения его руки к моей меня не обдает жар. – Ты понимаешь, что я имею в виду. – Давай проясним все сразу. Поскольку я, во-первых, самый привлекательный парень из ныне живущих, – говоря это, он самодовольно ухмыляется, – во-вторых, заставляю всех ползать передо мной на коленях и, в-третьих, не очень часто мерзну, ты решила, что я инопланетянин. – А у тебя есть объяснение получше? Он на мгновение задумывается. – Вообще-то да. – И какое? – Я мог бы сказать тебе… – Но тогда придется меня убить? – Я не это собирался сказать. – В самом деле? – Теперь уже я склоняю голову набок. – Так что ты собирался сказать? – Я собирался сказать: ты не вынесешь правды. Его лицо при этом абсолютно невозмутимо, но я все равно смеюсь – а как же иначе, если он цитирует фразу из фильма «Несколько хороших парней»? – Так ты фанат старого кино? Или Тома Круза? Он состраивает гримасу: – Том Круз тут определенно ни при чем. Что касается старого кино, то я смотрел несколько тогдашних фильмов. – Значит, если бы я упомянула маньяка, морившего женщин голодом и шившего платья из их кожи, ты бы знал, что я имею в виду… – Буффало Билла из «Молчания ягнят». Я ухмыляюсь: – Тогда ты, возможно, все-таки не инопланетянин. – Я точно не инопланетянин. На какое-то время между нами повисает молчание. Но неловким его не назовешь. Вообще-то даже приятно немного помолчать. Но в конце концов мороз все же проникает под одеяло. Я обертываюсь плотнее и тихо спрашиваю: – Ты скажешь мне, что мы тут делаем? – Я же говорил, что сегодня покажу тебе мое любимое место. – Это и есть твое любимое место? – Я с интересом оглядываюсь по сторонам, желая понять, что именно ему тут нравится. – Отсюда все окрестности видны на многие мили, и никто мне здесь не докучает. К тому же… – Он смотрит на свой телефон, затем устремляет многозначительный взгляд на небо. – Минуты через три ты все поймешь. – Появится северное сияние? – спрашиваю я, чувствуя радостное волнение. – Мне так хочется его увидеть. – Мне жаль, но северное сияние можно увидеть только поздней ночью. – Тогда что же… – Я осекаюсь, когда по небу пролетает гигантский огненный шар. Несколько секунд – и за ним летит еще один. – Что это? – Метеоритный дождь. Здесь их можно видеть нечасто, потому что большая их часть случается летом, а тогда у нас почти все время стоит день, вот они и не видны. Но когда метеоритный дождь бывает зимой, это довольно зрелищно. Я ахаю, когда над нами пролетают еще три метеорита, оставляя за собой длинные светящиеся следы. – Это не просто зрелищно – это невероятно. – Я так и думал, что тебе понравится. – Да, мне нравится. Очень. – Я гляжу на него, чувствуя внезапную робость, хотя не понимаю почему. – Спасибо. Он не отвечает, но ответа я и не жду. Мы стоим на парапете добрые полчаса, не разговаривая и даже почти не глядя друг на друга, а просто наблюдая за тем, как самое великолепное из всех когда-либо виденных мною зрелищ ярко озаряет небеса. И я наслаждаюсь каждой его секундой. Все это странно, но, когда я гляжу на это бескрайнее небо, раскинувшееся над огромными заснеженными горами… это расставляет все по своим местам. Напоминает мне о том, как я, по большому счету, мала, как мимолетны мои проблемы и мое горе, какими бы мучительными и всеохватными они ни казались мне сейчас. Быть может, именно этого Джексон и хотел, когда привел меня сюда. Под конец мимо нас пролетают семь или восемь метеоритов подряд. Я не могу не ахать, когда они прочерчивают свои огненные пути по небесам. Когда метеоритный дождь завершается, я ожидаю, что почувствую разочарование, как по окончании по-настоящему хорошего фильма или фейерверка, разочарование от того, что нечто чудесное закончилось навсегда. – Нам пора вернуться, – наконец говорит Джексон. – Мороз крепчает. – Мне не холодно. Мне бы хотелось постоять здесь еще минуту или две, если ты не против. Он наклоняет голову, словно говоря: само собой. Мне столько всего хочется ему сказать, он столько всего сделал для меня за такое короткое время. Но я никак не могу подыскать подходящие слова и в конце концов просто говорю: спасибо. Он смеется, но в его смехе нет ни капли веселости. Я не понимаю почему, пока не заглядываю в его глаза и не вижу, что они снова совершенно пусты. Это мне не нравится, не нравится совсем. – Почему ты смеешься, когда я тебя благодарю? – спрашиваю я. – Потому что тебе нет нужды за что-то благодарить меня, Грейс. – Почему? Ты же был ко мне так добр… – Вовсе нет. – Не нет, а да. – Я развожу в стороны руки под окутывающим меня одеялом, словно говоря: только посмотри на это все. – Почему ты не хочешь это признать? Просто прими похвалу и иди дальше.