– Это школьный звонок, – объясняет Мэйси. – Это первые слова, которые она произнесла с тех пор, как рядом с нами обосновались члены Ордена, и все мы – нас семеро – с удивлением воззряемся на нее. Она чуть заметно улыбается и засовывает в рот половинку печенья. – Ты так ничего и не съела, – говорит Джексон. И, взяв из пачки печенье, протягивает его мне. – Ты это серьезно? – Я беру у него печенье, потому что понимаю – если не взять, он так и будет сидеть с протянутой рукой. Но я все равно собираюсь выразить ему свое неудовольствие. Потому что мне хватает ума, чтобы понимать: если сейчас я спущу ему диктат по мелочам, потом он постарается подмять меня под себя во всем. – Знаешь, я сама могу понять, хочется мне есть или нет. Он пожимает плечами: – Не может же девушка ходить голодной. – Девушка сама может решить, ходить ей голодной или нет. Особенно когда парень, сидящий рядом с ней, тоже ничего не ел. – Молодец, Грейс! – говорит Мекай. – Не давай ему вытирать о себя ноги. Джексон бросает на него взгляд, от которого меня мороз продирает по коже, но Мекай просто картинно закатывает глаза. Правда, при этом я замечаю, что он также закрывает рот – наверное, впервые после того, как сел рядом. Но я его не виню – думаю, если бы Джексон посмотрел так на меня, я бы бросилась наутек. – В какой из классов ты сейчас идешь? – спрашивает Джексон, когда мы идем к выходу через вдруг переполнившийся народом кафетерий. Это оказывается легче, чем я подумала, увидев, как все разом спешат к дверям, потому что перед Джексоном ученики не просто расступаются – они прямо-таки шарахаются с нашего пути. Я опять нашариваю в кармане расписание, но, прежде чем успеваю достать его, Мекай отвечает: – А246, – и исчезает в толпе. – По-видимому, А246, – не без иронии повторяю я. – По-видимому. – Джексон проходит вперед и открывает передо мной дверь. Пока он держит ее, через нее не проходит ни один человек – все они терпеливо ждут, когда из кафетерия выйду я, и у меня возникает чувство, что дело тут в чем-то большем, чем популярность Джексона или внушаемый им страх. Должно быть, именно так чувствуют себя члены королевских семей. Это кажется странным, но, когда я выхожу из дверей и иду по коридору, ко мне и Джексону никто не подходит ближе чем футов на пять. И это совершенно ненормально – ни здесь, на Аляске, в элитарной школе-пансионе, ни в переполненной государственной школе в Сан-Диего. И то же самое происходило позавчера перед игрой в снежки. Хотя и тогда в вестибюле было полно народу, никто даже случайно не задел ни Джексона, ни нас с Мэйси, пока он стоял рядом. – Ну, и чем же ты все это заслужил? – спрашиваю я, когда мы идем к лестнице. – Заслужил что? Он шутит? Но недоумение в его взгляде говорит, что нет. – Брось, Джексон. Неужели ты не видишь, что происходит? Он удивленно оглядывается по сторонам. – А что происходит? Поскольку я все еще никак не могу решить, играет ли он со мной или же и вправду настолько непонятлив, я просто качаю головой и говорю: – Ладно, проехали. – И пру как танк, делая вид, будто не замечаю, как все пялятся на меня и бросаются в стороны. Так что можно забыть о моем плане стать тут своей, который я задумала в Сан-Диего. Провал, полный провал. Глава 28 «Быть или не быть» – это вопрос, а не фраза для съема Джексон доводит меня до самой двери класса – думаю, мы доходим до нее в рекордно короткое время, поскольку внутри еще никого нет, даже учительницы. – А ты уверен, что это тот класс? – спрашиваю я, когда мы заходим внутрь. – Да. – Откуда ты знаешь? – Я смотрю на классные часы. Урок должен начаться через три минуты, но в классе еще никого нет. – Возможно, нам надо проверить… – Они ждут, чтобы я либо сел, либо ушел, Грейс. После этого они войдут. – Либо сел, либо… – Я ошеломленно уставляюсь на него. – Значит, там, в коридоре, ты все-таки пудрил мне мозги? Ты замечаешь, как к тебе относятся другие люди? – Я же не слепой. А это трудно не заметить. – Это же безумие! Он кивает: – Так оно и есть. – Только это ты и можешь сказать? Если тебе известно, как все это дико, то почему же ты этого не прекратишь? – Каким образом? – На его лице появляется та гадкая ухмылка, которую я приметила у него в мой первый день в этой школе, та самая, из-за которой хотелось двинуть его кулаком. Или поцеловать. От этой мысли меня охватывает трепет, и я осторожно делаю шаг назад. Ему это не нравится – о его неудовольствии говорят сузившиеся глаза. А также то, что он делает два шага в мою сторону и продолжает: – Так все-таки как же мне это прекратить? Встать на собрании и заверить всех, что, даже если они подойдут слишком близко, я их не съем? Почему-то мне кажется, что они мне не поверят. – Лично я думаю, что их больше беспокоит не то, что ты их съешь, а перспектива угодить в здешнюю школьную тюрьму… Он опять ухмыляется: – Узнай ты правильный ответ, удивилась бы. – Тогда ты должен их успокоить. Покажи им, что ты настроен дружелюбно и безобиден. Я начинаю чувствовать себя дурой сразу, еще до того, как он в очередной раз поднимает левую бровь. – Ты и правда так полагаешь? Что я безобиден? Он скорее изумлен, чем оскорблен. И я его не виню. Потому что я еще не встречала никого, кто был бы менее безвреден. У меня такое чувство, что опасно даже просто смотреть на него. А стоять рядом – это что-то вроде хождения без страховки по канату, натянутому на высоте в сто футов. А хотеть его, как хочу я… это все равно что вскрыть себе вену просто ради того, чтобы увидеть, как из нее вытекает кровь. – Я полагаю, что ты и впрямь так опасен, как все считают. А еще думаю, что… – Послушай, Джексон, ведь этот урок все-таки должен когда-нибудь начаться, – перебивает меня Мекай, неспешно вошедший в класс. – Похоже, из всей группы только он один не боится Джексона. – Может, наконец уйдешь или так и будешь заставлять всех торчать в коридоре и наблюдать, как ты ухлестываешь за девушкой? Джексон резко поворачивает голову и сердито смотрит на Мекая, который, словно обороняясь, вскидывает руки и делает большой шаг назад. И это до того, как голос Джексона становится на октаву ниже: – Я уйду, когда буду готов. – Думаю, тебе лучше уйти, – говорю я Джексону, хотя мне так же не хочется расставаться с ним, как ему, по-видимому, не хочется уходить. – Учительнице надо начать урок. К тому же разве не ты советовал мне не высовываться и не привлекать к себе внимания? – Это был прежний план. – Прежний? – Я в недоумении уставляюсь на него. – Интересно, когда у нас появился новый? Он улыбается мне: – Позавчера. Я же сказал тебе тогда, что легко не будет. – Погоди. – У меня падает сердце. – Ты хочешь сказать, что то, что происходило в кафетерии и потом, когда мы шли в класс… все это было из-за Флинта? – От этой мысли мне становится не по себе. – Из-за какого Флинта? – Он делает каменное лицо. – Джексон, перестань. – Это было из-за тебя. Не знаю, можно ли ему верить, но прежде, чем я начинаю что-то уточнять, он берет одну из моих кудряшек и пару секунд теребит ее, глядя на меня своими бездонными глазами. – Мне так нравится аромат твоих волос. – Он растягивает кудряшку, отпускает ее, и она, снова свернувшись, возвращается на место. – Тебе надо идти, – говорю я опять, хотя теперь у меня перехватывает дыхание. Он явно не хочет уходить, но в конце концов кивает. Он делает шаг назад, и только сейчас я осознаю, что мое сердце стучит, словно ударник в группе хеви-метал. – Пришли мне фото твоего расписания, – говорит он. – Зачем?