— Я слышал, они никогда не стреляют в спину, — сказал Петр, проследив за Витькиным взором. Снова пришли носильщики. Погрузили очередную кучу обломков. — Кремлевские, — сказал Петр, указав на них. — Вон того седого я видел на приеме у губернатора, он был поваром. — Тогда что они здесь делают? — Работают также как и мы. — Значит они преступники, — догадался Витька. — В Миде тоже изгоняют тех, кто провинился. Петр вздохнул и посмотрел на Витьку сочувственно, как на маленького наивного ребенка. — Боюсь, их главное преступление в том, что они стали немощными. Посмотри на его руки, тремор, он едва держит носилки. Не думаю, что он теперь может искусно орудовать ножом на кухне. — Его же не выгнали за это. Так не бывает. У нас в Миде никого не выгоняют за такое. Вон деду Артемию уже семьдесят пять почти и ничего живет спокойно, за него дети отрабатывают норму. Витька перевел взгляд на хилого старичка, который едва мог разогнуть спину, но при этом тащил в руках несколько кирпичей. И на задыхавшуюся женщину, катившую набитую мусором тачку. Совсем непохожи на преступников. — Каждая община решает для себя, как поступать с теми, кто больше не может приносить пользу. Кто — то содержит их, при этом ущемляя здоровых, ограничивая размножение, ну а кто — то избавляется как от старой одежды. — Только не Кремль. У них все живут в достатке и счастливы. Витька поймал себя на мысли, что произнес это как мантру. — Значит, Иван Иванович, настолько хороший губернатор, что убедил в этом не только своих граждан, — сказал Петр. У Витьки в голове словно мир перевернулся. Что же это получается. Кремль совсем не то место, что он рисовал себе в мечтах? Не рай на земле? Женщина с тачкой вдруг остановилась, склонилась над землей, жадно хватая воздух, и упала. К ней никто не подошел. Все и так понимали — умерла. Прораб приказал носильщикам унести ее тело и бросить у груды мусора, куда она так и не успела докатить свою тележку. Витька смотрел на происходящее, находясь будто под гипнозом. Ощущения странные, но не сказать, что неприятные. Будто снова выпил бормотуху в Гуме. Отколов очередную гранитную плиту облицовки, он принялся колотить киркой по оголившейся кладке. Удары мастерски ложились в цель — в место стыка кирпичей. Кирка взмывала в воздух, врезалась в окаменевший клей, снова взмах и снова удар. Витька колотил и колотил, его взор сузился до этой ненавистной кладки, будь она проклята. Глаза видели только как острое лезвие вспарывает каменное тело стены, вырывает из него куски плоти и твердая кровь летит по сторонам. И все происходит так медленно, и звуки стали протяжными… буууаааа… дзыыыннь… Кто — то схватил его за руку, и Витька по инерции, защищаясь, замахнулся киркой на нападавшего. Петр чудом увернулся, кирка пролетела в паре сантиметров от его головы и разбила на две половинки гранитную плиту. Витька почувствовал, как земля под ногами зашаталась, словно платформа, водруженная на кончик иголки. Ощущение будто пьяный, при этом откуда — то появилось столько энергии, что он готов разобрать по кирпичику весь проклятый мавзолей. Петр усадил его в тень, дал пощечину. В глазах прояснилось. — Перегрелся. Отдохнет минутку. Надзиратель покосился недовольно на Витьку, но ругаться на стал. Жара действительно была изнуряющей. — Что за херня со мной произошла? — спросил Витька. — Кажется, стоит рассказать тебе о побочных эффектах. — О чем? — Ёрш заставляет организм прекратить потерю жидкости, при этом выделяются гормоны удовольствия. Ты ощущаешь прилив сил, но это чувство обманчивое. Твой организм продолжает тратить энергию, просто ты этого не ощущаешь. — Я готов горы сворачивать. Петр всучил ему кирку. — Начни с этой стены, но лучше экономь силы. А то потом не сможешь даже на ноги встать. Витька кивнул и принялся за работу. — Это еще не все, что тебе надо знать про ёрш, — сказал Петр с настороженностью. — Он убережет тебя от обезвоживания, но взамен может нарушиться температурный баланс, так что не удивляйся, если будет бросать то в холод, то в жар, а еще тошнить, появятся судороги, а самое опасное — маниакальные желания сотворить какую — нибудь глупость. Надеюсь, до этого не дойдет. — Но вы же присмотрите за мной? — Не переживай. Это случается редко, я просто предупреждаю. Думай, только о том, что вечером вернешься домой. После этих слов у Витьки защемило в груди. Дом. Он еще никогда не желал так сильно увидеть серые стены Мида, и главное — людей. Обнять всех без разбору. Родных, самых близких ему: Батю, Котла, тетю Олю, Опера и Фару, и даже дядю Диму. И попросить прощения за все глупости, что совершил. За то, что не ценил добро, которое для него делали… Со стороны Васильевского спуска донесся звук моторов. Снайперы на стене направили винтовки в сторону приближающихся автомобилей. Колонна Гортранса въехала в ворота Спасской башни. — Работаем! Чего вылупились! — рявкнул Прораб. — А то сейчас всем по литру штрафа выпишу. Никто не получит воды, пока лестницу не разберем. И так отстаем от графика! У входа грохотнуло. В воздух взметнулась пыльная дымка. Оказалось, упала гранитная плита с надписью: «Ленин». Следом обвалился почти весь козырек, едва не похоронив всех, кто стоял внизу, включая самого Прораба. Тот сумел вовремя отскочить. Когда все успокоилось, он разразился на работяг тирадой проклятий. Те принялись в ответ сбрасывать вину друг на друга. Всех, включая Витьку и Петра, позвали разгребать мусор у входа. Из — за витающей в воздухе пыли было трудно дышать и не видно ни черта вокруг. Люди толкались на небольшом пятачке, ругались, матерились. Сквозь шум и суматоху, Витька снова услышал звук мотора. И сразу узнал его. Джип Вранглер Рубикон. «Зверь — машина, где хочешь проедет». Колян Механик отыскал ее в одном из подземных гаражей элитного дома и восстановил: заменил масла и резинки, перекрасил. Полученным вариантом страшно гордился, пылинки сдувал. Есть только одна причина по которой эта машина могла оказаться здесь. Витька выскочил из пыльной дымки на брусчатку и побежал. — Батя! Батя! Глазастый передок джипа выпрыгнул из Васильевского спуска, словно лягушка из болота, и повернул к открытым Спасским воротам. Витька орал и махал руками. — Это я! Стой! Грохот выстрела. Пуля попала в брусчатку в полуметре от него, вытесав искры. Нечто больно укололо ногу. Витька рухнул и покатился по черным камням, сбивая локти и колени. — Не стреляйте! — проорал Прораб снайперам на бегу. — Он мой! Витька лежал на брусчатке, беспомощно тянул руку в сторону исчезнувшего в воротах автомобиля. — Батя… Прораб с надзирателем остановились в двух метрах от него и подходили медленно, боясь угодить под пули снайперов. — Я заберу его. Можно? Он больше не убежит! Когда ворота закрылись, и угроза проникновения в Кремль исчезла, снайперы дали зеленый свет. Витьку приволокли внутрь мавзолея, привязали к торчащей из пола арматуре и стали избивать. Прораб, визжа от ненависти, причитал, что Витька чуть не сорвал его планы стать в будущем гражданином Кремля. Били жестоко. Казалось, прораб попросил снайперов не убивать его только с одной целью — чтобы убить самому. И все — таки убивать не стали. Оставили лежать на холодном полу в луже собственной крови. Прораб приказал надзирателю вернуться на улицу контролировать работяг, а сам остался внутри наедине с ним. — Думал сбежать от меня, бомжонок? А хрен тебе. Запомни, еще ни один бомж со мной не расплатился и не ушел отсюда живым. Витька как смог покивал. — За попытку побега твой долг десять литров. Полежи полчаса, подумай над своим поведением и возвращайся к работе, иначе вечернюю норму не получишь. Прораб ушел. Вскоре пришел Петр — помог Витьке сесть, наложил повязку на ногу из куска рубахи. — Осколок прошел по касательной. Царапина. Повезло. — Повезло?! — Витька закашлялся. И как у него язык повернулся назвать произошедшее везением? Петр вытер ему кровь с лица. — Зря я дал тебе ерша. Он спутал тебе сознание. — Мне конец, — произнес Витька. — Я никогда отсюда не уйду. — Тебе вода нужна. Петр отошел к саркофагу, сдвинул одну из плиток на полу, извлек из тайника полную двухлитровую бутылку воды. — На, пей. Только быстро, пока этот не вернулся. Мне разрешили на пять минут зайти. — Откуда? — Скопил. Давай, меньше слов. Ты потерял много жидкости. Витька припал губами к горлышку бутылки, осушил половину. Какое наслаждение.