– Здравствуйте, Елена Михайловна. Вы меня помните? Я следователь Зимин Михаил Евгеньевич. Владимир Николаевич вызвал вас по моей просьбе. Я расследую уголовное дело, связанное с двумя убийствами, произошедшими в больнице. – Насколько мне известно, в больнице произошло только одно убийство, – Валуева прошла к столу для переговоров и без приглашения села, явив обоим мужчинам свои длинные ноги, обтянутые тонким капроном. При виде этих ног Радецкого почему-то передернуло. Слишком крупные, с большими ступнями и не очень изящными лодыжками, они были далеки от совершенства. – Вы правы, – невозмутимо сообщил Зимин. – В больнице совершено одно убийство, а за ее пределами – второе. В первом случае погибла пациентка, во втором – ваша коллега. И мы считаем, что вы можете быть причастны к обоим этим преступлениям. – Коллега? – Валуева изогнула тщательно прорисованную бровь. – Медсестра не может быть мне коллегой. Не тот уровень, уважаемый. От этого неприкрытого снобизма Радецкого передернуло второй раз. Он не был брезгливым человеком, не подходящее это качество для хирурга, и змей не боялся, и жаб, но при виде Валуевой почему-то испытывал смесь омерзения и брезгливости. – И какое отношение я могу иметь к этим убийствам, вообще не понимаю, – продолжала та. – Постараюсь объяснить, – Зимин был так непробиваемо спокоен, что Радецкий невольно залюбовался им. Он вообще любил смотреть, как люди хорошо выполняют свою работу. – Следствием установлено, что поводом для убийства Юлии Кондратьевой стало посланное ее бывшему молодому человеку Николаю Попову видео, на котором видно, что между Кондратьевой и Королевым существовали близкие отношения. Это видео снято и отправлено медсестрой того же кардиохирургического отделения, в котором работала и убитая, Лидией Селезневой. Та уже дала признательные показания. – И что? – Валуева дернула округлым плечом. – А то, Елена Михайловна, что Селезнева также дала показания, что снять видео и отправить его Попову ее надоумили вы. – Врет, – равнодушно сказала Валуева. – Как вы собираетесь это доказать, если в данном случае ее слово против моего? Ничего я ей не советовала. – И никакой телефон не давали? – Разумеется, нет. Девица либо себя отмазывает, либо кого-то другого покрывает и выгораживает, а я тут совершенно ни при чем. У нее дергалась щека, едва заметно, Радецкий бы ни за что не уловил это еле заметное движение, если бы не смотрел специально. – Я знаю, что перед самым убийством вы были в палате у Ираиды Нежинской. Вас видела там раздатчица, забиравшая тарелки, – сказал он. Тщательно напудренная щека снова дернулась. – Это не преступление. Я действительно заходила в эту палату. Но, как, наверное, заметила эта ваша раздатчица, когда я уходила, старуха была цела и невредима. – Что вы там делали, Елена Михайловна? – спросил Зимин. – Это не ваше отделение, не ваша пациентка, и вы могли там быть только в том случае, если хорошо ее знали и зашли проведать. – Вот еще. Я вовсе ее не знала. Видела первый раз в жизни. Мускул на правой щеке дрожал все сильнее. Валуева, хоть и вела себя невозмутимо, на самом деле волновалась, да еще как. Радецкий был уверен, что Зимин тоже это видит. – Вы перед началом рабочего дня пришли в палату к совершенно незнакомому человеку? Зачем? Не потому ли, что Нежинская что-то знала об отправленном видео и могла, к примеру, стыдить или шантажировать Селезневу, а та позвала вас на помощь? – задал вопрос следователь. – Есть свидетель, который слышал, как Селезнева разговаривала с вами по телефону. Она испугалась произведенного эффекта. И того, что Кондратьева не вышла на дежурство, и того, что Королев так сходил с ума, что был вынужден уйти с работы. Она вполне могла сказать вам, что Нежинская что-то знает. Вы поднимались в кардиохирургию, чтобы убедить ее замолчать? – снова встрял в беседу Радецкий. Зимин покосился недовольно, но ничего не сказал. – Да нет же, – теперь Валуева почти потеряла самообладание. Видимо, поняла, какими неприятностями ей могут грозить подобные обвинения. – Я понятия не имею, что знала о снятом видео старуха. Мой визит к ней вообще не имел никакого отношения к этой истории. – А к чему он имел отношение? – быстро спросил Радецкий. – К тому, что вы дочь Михаила Сурикова? К истории с проданными истребителями? Вот теперь Валуева изменилась в лице так сильно, что Радецкий подумал, что она сейчас грохнется в обморок. – Я ее не убивала, – прошептала она. – И действительно до этого никогда в жизни не видела. Я узнала, что в кардиохирургии лежит Ираида Сергеевна Нежинская… – Откуда узнали? – От Лиды… От Селезневой. Поверьте, я не хотела. Я понятия не имела, что все так закончится. Я просто хотела, чтобы Королева сняли с должности. И все. Я не думала, что получится так ужасно. – Вот что, Елена Михайловна, давайте-ка успокойтесь и расскажите обо всем по порядку, – вежливо, но твердо сказал Зимин. И Валуева рассказала. Идея нейтрализовать Сергея Королева, которого она считала главным своим конкурентом, пришла в голову Елене Валуевой в тот момент, когда однажды в больничной столовой она услышала, как медсестра отделения кардиохирургии сплетничает по телефону со своей подругой, рассказывая ей, как Юля Кондратьева изменяет их общему однокласснику Коле Попову с заведующим хирургическим отделением. С точки зрения Валуевой, отправленное видео должно было побудить Попова прийти разбираться с Королевым в больницу, последовала бы драка, после чего опозоренный врач, по ее замыслу, должен был быть с позором освобожден от занимаемой должности. Подговорить Селезневу оказалось делом техники. За довольно скромную сумму девушка взяла выданный ей телефон, подкараулила, пока Королев и Кондратьева начнут целоваться в укромном закутке отделения кардиохирургии, после чего отправила видео своему однокласснику. Итогом стало жестокое убийство Юли, которого никто предугадать не мог. Когда девушка не вышла на работу, а Королев буквально сходил с ума от тревоги, Селезнева в панике позвонила Валуевой. Та успокоила девушку как могла, хотя и встревожилась, поскольку ситуация явно развивалась не по плану. Когда стало известно об убийстве Юли, Николая Попова взяли под стражу, а в больнице появились следователи, Валуева испугалась, что правда точно выплывет наружу. Несколько дней было тихо, Селезневу с помощью дополнительно выданной ей суммы денег удалось упросить молчать, да еще и окончательно впавший в отчаяние из-за смерти любимой Королев добровольно сложил с себя обязанности, в результате чего Валуева получила вожделенную должность. На какое-то время она успокоилась, решив, что буря прошла мимо. Никаких угрызений совести из-за содеянной подлости, результатом которой стала смерть молоденькой девочки, Елена Михайловна не испытывала, рассудив, что случившееся всего лишь кара за адюльтер. Мол, не встречалась бы Кондратьева с женатым человеком, не изменяла бы своему почти жениху – и была бы жива и здорова. Тем не менее то и дело наведывающиеся в больницу следователи Валуеву немного смущали. Понять, из-за чего они проводят постоянные опросы сотрудников – из-за убийства Нежинской или из-за смерти Юли, – она не могла, а то, что эти две смерти могут как-то связать между собой, ей даже в голову не приходило. – Вы знаете, кто и почему убил Ираиду Нежинскую? – спросил Зимин. Валуева покачала головой со сложной прической. Искусно уложенная копна волос зашевелилась, словно живая. – Понятия не имею. Когда Кондратьева не пришла на смену, то Нежинская, у которой сложились добрые отношения с девушкой, забеспокоилась и начала приставать к Лиде с вопросами. Лида позвонила мне. Вообще-то ее звонок был связан с тем, что Юля пропала, а Королев обрывает телефон, обзванивая другие больницы и морги, но между делом она упомянула про старуху, назвав ее по фамилии. Так я узнала, что в кардиохирургии лежит Ираида Нежинская. Такое сочетание имени и фамилии не могло быть простым совпадением, я поняла, что это именно жена того человека, который сломал, а потом отнял жизнь моего отца. – Почему вы считаете, что в гибели вашего отца был виноват именно Нежинский? – Он был самым влиятельным из них всех. Когда папа понял, что военная прокуратура спускает все на тормозах и пошел в газеты, Нежинский встречался с ним, пытался дать денег, чтобы отец перестал искать справедливости. Но папа был не такой, поэтому он отказался, послал Нежинского матом, и между ними, кажется, даже завязалась потасовка. Вскоре после этого отец погиб. Его сбила машина. И мама всегда считала главным виновником именно Нежинского. Я выросла с этим убеждением. – Лучше бы вы, Елена Михайловна, выросли с идеалами вашего отца. С такими понятиями, как честь и порядочность, – заметил Радецкий. – Вы понимаете, что то, что вы сотворили с Кондратьевой и Королевым, не может иметь оправдания? Вы виноваты в смерти Юли так же, как если бы били ее гирей по голове и сжигали собственноручно. – За это, кажется, не судят, в отличие от настоящего убийства, – надменно сказала Валуева. Радецкий посмотрел на Зимина, тот покачал головой. – Нет, Елена Михайловна, судить вас не будут. В УК РФ нет такого понятия как подлость, а подстрекательство к убийству я доказать бы хотел, но не смогу. – Вот именно. – Но это не значит, что вы будете и дальше тут работать, – сказал Радецкий, – вы не выйдете из этого кабинета, пока не напишете заявление об увольнении по собственному желанию. – С должности заведующей? – Нет, вообще с работы. Я не представляю, как вы сможете трудиться в нашем коллективе и смотреть в глаза коллегам, которые будут знать, что вы натворили и на что способны. И да, боюсь, что вы не сможете надеяться на положительные рекомендации с моей стороны. Взяв со стола лист бумаги и ручку, Валуева, закусив губу, начала писать заявление. – Зачем вы ходили в палату к Нежинской? – Хотела на нее посмотреть. Ну, и спросить, что она знает о случившемся двадцать лет назад. – Спросили? – Да. Несмотря на преклонный возраст, старуха оказалась в полном разуме. Она прекрасно помнила ту историю с самолетами, и имя моего отца было ей хорошо знакомо. Она разнервничалась, разумеется, но не испугалась. Сказала, что вернулась в город специально для того, чтобы восстановить справедливость, и что мой отец тоже этого заслуживает. Мол, она считает необходимым перед смертью покаяться перед богом и воздать всем то, что нам полагается. – Что она имела в виду? – Я не очень поняла. Если честно, мне вдруг пришло в голову, что отца все равно не вернешь. Можно считать, что я удовлетворила свое любопытство, посмотрев ей в глаза. Тут пришла раздатчица, чтобы забрать тарелки, и я ушла. – И больше не возвращались. – Нет, не возвращалась. Я пошла к себе в отделение, потом позвонила напуганная Селезнева, а потом все зашушукались о том, что в кардиохирургии убийство, и поначалу я это никак с Нежинской не связала. – А когда узнали, что это она, что подумали? – Да ничего я не подумала. – Валуева вдруг как-то разом потухла, словно внутри ее некто неведомый повернул какой-то выключатель. Теперь она не выглядела ни яркой, ни манкой. Обычная женщина, не первой уже молодости, вот и все. – Она же бормотала что-то про «воздать по заслугам». Может, кто-то решил этого избежать, но я, честное слово, понятия не имею, кто бы это мог быть. Я могу идти? – Можете, – разрешил Зимин. – Пока я вас больше не задерживаю, но позже вам надо будет приехать в следственное управление, чтобы записать ваши показания под протокол. Повестку выписать или сами? – Я приеду, – покорно сказала она. – Как видите, с работы мне теперь отпрашиваться для этого будет не надо. С какого числа я уволена, Владимир Николаевич? – С завтрашнего, – сказал Радецкий жестко. Ему совсем-совсем не было ее жалко. Когда Валуева ушла и они с Зиминым остались в кабинете вдвоем, он задал вопрос, который в данный момент считал самым важным: – Михаил Евгеньевич, теперь вы верите в то, что Нежинскую убили из-за истории двадцатилетней давности, которую раскопала Инна Полянская? – Вера – понятие нравственное, Владимир Николаевич, – ответил следователь, – а я привык руководствоваться фактами. Скажем так, эта версия стала казаться мне менее невероятной, чем раньше. Если выяснится, что Лидия Селезнева ни при чем и потерпевшая не пыталась призвать ее к ответу за посланное Кондратьевой видео, то, пожалуй, я буду рассматривать эту версию более внимательно. Уверяю вас, я о ней не забыл. Вы же рассказали мне все, что знаете? Радецкий уже был готов поведать о знакомстве с Нежинской своего заместителя по хозяйственным вопросам, который лично устраивал старушку в больницу, но у Зимина зазвонил телефон и, выслушав сообщение, тот резко распрощался, пообещав зайти позже. Рассказать про Олега Тихомирова Радецкий не успел. Продолжался этот непонятный маетный день, в который почему-то приходилось то и дело поглядывать на часы, чтобы убедиться, что он все еще не кончился. К счастью, новых неприятностей не происходило, больничная круговерть с локально возникающими и требующими срочного решения проблемами была привычной, не требующей нестандартных подходов. Все это проходилось много раз, и реакции Радецкого поэтому были тоже привычными, отточенными, отработанными до автоматизма, присущего только настоящим профессионалам. Ему удалось уговорить Королева вернуться к своим должностным обязанностям. Известие о подлости Валуевой выбило Сергея Александровича из колеи еще больше, хотя, казалось, это и было уже невозможно. – Ради должности? Она фактически убила Юльку ради того, чтобы стать заведующей? Господи, это же чудовищно.