И тут она увидела в окно Юханнеса. Это было как дар свыше, секундная вспышка радости в груди, прежде чем она осознала свою спонтанную реакцию, и тепло перешло в жгучую боль. Он остановился на парковке перед усадьбой, прислонил велосипед к фонарному столбу. Взглянул на домик, но Натали не заметил. Юханнес начал разминаться. Натали подумала, что сейчас он постучит к ней. Если не прямо сейчас, то потом, после пробежки. И ей действительно этого хотелось. Ее нынешнее желание было совсем не похоже на то, которое она обычно ощущала. Оно росло в ней, как быстро распространяющийся пожар, который невозможно ни остановить, ни взять под контроль. Оно охватывало новые территории, неизведанные сферы, доходя до самых глубин. И оно было настоящим. Лучше посмотреть правде в глаза, она не может больше обманывать себя. Это необычайно опасное желание, опустошающая жажда, угрожающая всему ее существованию. Натали не думала, что такая буря чувств может настичь ее здесь, в глуши. Напротив, она была уверена, что тут-то она в безопасности. И теперь она не знала, готова ли она принять последствия. К глазам подступили слезы. От беспорядочных мыслей кружилась голова. «Нет!» Она не готова. И точка. Сейчас ей необходимо сосредоточиться на себе, на том, что ей надо сделать. Она не думает открывать, если он постучит. Притворится спящей. Их отношения не могут продолжаться – по крайней мере в нынешнем виде. Натали еще немного почитала, затем отложила книгу. И решила, несмотря на погоду, сходить в усадьбу за водой. Взяла в каждую руку по канистре, ногой открыла дверь и вышла. Мысль промчалась в голове Натали, но девушка не сразу смогла ее сформулировать. Когда же мысль приобрела отчетливые очертания, она почти сбила Натали с ног. «На улице же полное безветрие. И когда буря успела стихнуть?» Натали поставила обе канистры на землю, бросилась к тропинке и побежала тем маршрутом, по которому обычно бегал Юханнес. «Была ведь настоящая буря, – гремело у нее в голове, пока она неслась во весь опор. – Настоящая буря! Только что!» Она обязана найти его, пока не поздно. Часть 2 1 Инспектор полиции Лейф Бергрен выглядел точно таким, каким Майя Линде запомнила его тогда, четыре года назад, когда он позвонил в ее дверь в Бруклине, а она понятия не имела, что Лейф с женой приедут в гости. – Мы просто проезжали мимо, у тебя есть свободный часик? Сейчас, стоя у дверей ее дома в Фенгерскуге, он излучал ту же скрытую под маской беспечности хитрость. Чуть поредевшие волосы, спокойный как скала, в темных джинсах и толстом свитере с молнией сверху. – Я знаю, что ты выходишь только в понедельник, – сказал он после сердечных объятий. – Но тут кое-что произошло… Хотя тебе, конечно, и так есть, чем заняться – дом и все такое. Ты ведь только успела переехать? – Ну, говори же! – не выдержала Майя. – Предположительное место убийства находится недалеко отсюда. На парня, похоже, напали. У нас есть фотографии, но если честно, ужасно плохого качества. На момент выезда дежурной бригады стоял туман. Я подумал, раз уж я все равно проезжаю мимо, может, ты захочешь присоединиться? Нам нужен настоящий фотограф. – А где это? – В Моссмаркене. – Ладно, – согласилась Майя. – Ну надо же, не где-нибудь, а в Моссмаркене. – Рада тебя видеть, Лейф, – сказала Майя, усевшись в машину. – Как здорово, что мы снова будем работать вместе. – Да, по крайней мере какое-то время. Я собираюсь выйти на пенсию в шестьдесят пять. Просто чтобы ты знала. Через два года. – Значит, последние тринадцать лет мне придется работать одной? Он засмеялся. – Последние тринадцать? К сожалению, твоему поколению не суждено выйти на пенсию. Денег на вас просто-напросто не останется. – Ну что ж, придется трудиться. А что будешь делать ты, счастливый пенсионер? – спросила Майя. – Слушать старые пластинки и торговать всяким хламом на полную ставку? Майя намекала на его хобби: покупать необычные вещицы из Азии и продавать их потом друзьям, родственникам и всем, кто заинтересуется. – Хламом? И это говорит знаменитая художница Майя Линде? Пятнадцать лет назад на биеннале в Венеции Майя представила свою выставку «Дождь» – и в одночасье прославилась в качестве фотохудожника. Переехала в Нью-Йорк. Периодически Майя возвращалась к своей второй профессии, весьма необычной: она работала полицейским фотографом. Вообще, мир искусства и полицейский мир оказались тесно переплетены для нее еще с детства – оба ее родителя были художниками, а кроме того, мама работала в полиции. Ребенком Майя много раз заходила с мамой в отделение полиции города Карлстад, в часе езды от родного Омоля. В середине восьмидесятых, после окончания гимназии, Майя выучилась на фотографа. Практику проходила в полиции у мамы, потом там же устроилась на работу на лето. Тогда она воспринимала это как временное отступление от плана стать настоящим человеком искусства, как неизбежное зло перед тем, как она сможет зажить своей, подлинной жизнью. Однако работа в полиции придала ее творчеству новое измерение, о котором она раньше даже не думала. Поэтому, когда после окончания учебы ей предложили работу на полставки в полиции Карлстада, Майя приняла это предложение без колебаний. Фотоизображение тела, только что испустившего последний дух, оказало на Майю ошеломляющее впечатление. Как и работа по документированию места, где только что произошло преступление. Она не уставала удивляться тому, как самое обычное место или ничем не примечательный предмет неожиданно наполнялся новым смыслом, превращаясь в важную улику. Майя проработала в полиции Карлстада почти двадцать лет. Переехав, наконец, в возрасте тридцати девяти лет в Нью-Йорк, она устроилась на неполный день в девятом полицейском округе, что позволило ей не потерять квалификацию. А теперь Майя решила вернуться в свое отделение в Карлстаде, хотя с экономической точки зрения в этом не было необходимости. Два дня в неделю, пока коллега на больничном. – Значит, говоришь, хлам? – снова засмеялся Лейф и достал с заднего сиденья полиэтиленовый пакет. – Вот тут у меня… Какой ты предпочитаешь цвет? Синий? Красный? – Он поднял пригоршню очков для чтения. – У меня уже есть несколько пар, – попыталась отбиться Майя. – Таких нет, – Лейф разорвал пластиковую упаковку и протянул ей пару очков в ярко-синей оправе. Дужки были соединены сзади и продолжались вокруг шеи. – И как их надевать? – Открываешь тут. – Он показал на маленькую сиреневую перемычку на переносице. – Они соединяются спереди с помощью магнита. Лейф открыл очки, натянул их на себя сверху и защелкнул магниты. Потом снова открыл и отпустил. Очки повисли на груди. – Видишь? Никаких хлебных крошек на очках, как это обычно бывает, когда очки висят низко на животе. А если ты обычно сдвигаешь их высоко на лоб, тебе это надоедает, ты их куда-нибудь откладываешь, а потом не можешь найти. Правильно я говорю? Майя попробовала несколько раз. Застегнула, расстегнула. Надела, сняла. – Беру, – сказала она. – Сколько я тебе должна? – Сто крон, но для тебя восемьдесят. – Беру за шестьдесят. – Семьдесят. – Ты пользуешься платежной системой Swish? – Конечно. – Какой ты продвинутый, – произнесла Майя, вынимая мобильник. Через десять минут езды под песню Лассе Стефанца Лейф с Майей были на месте преступления. Она свернули с основной дороги на самой границе двух провинций – Дальсланда и Вермланда. Сельская дорога постепенно сужалась, пока не перешла в ухабистую гравиевую тропинку, с обеих сторон окруженную лесом. Вот в стороне от дороги появилась выцветшая табличка. «Моссмаркен». – Приехали, – сказал Лейф. В Моссмаркен раньше водили в поход группы местных школьников – она и сама бывала здесь девчонкой, – пока один мальчик не исчез бесследно в день здоровья десять лет назад. Майя тогда жила в Нью-Йорке, и о случившемся она узнала от родителей. С тех пор подобные вылазки на природу прекратились. Решили, что в болотах слишком опасно. Много коварных топей. На этот раз возле тропинки был найден молодой мужчина без сознания. В ходе обследования врачи обнаружили рану на голове. Вероятнее всего, молодой человек встретил во время пробежки кого-то, кто и нанес удар.