Машкин молчал. Лупа лежала на столе нетронутой. – Чего ж молчите, Лавр Георгич? А меня, случаем, не узнаете? Ну же. Шайтан, Веселая балка, Лях. У тебя такая рыжая кобыла была. – Сказочная. Догони-ветер, – вздохнул Машкин-Султанов, вполне миролюбиво. – Амба звали ее. Тебя, прости, не припоминаю, да где уж, много вас таких было, и годы… Даже Тамара меня тоже не сразу узнала. Ну а как узнала – сам посуди, что мне было делать? Живешь-живешь честно, а тут – амба, и отправляйся на старости лет лес валить. – Да уж, все по классике: кто бы на его месте не убил, – проворчал Остапчук. – Ну а парня-то за что порезал? – К девке приставал, с кулаками на меня бросился – на меня-то! А ведь как родной мне был, жизнь я ему спас… – Бывают такие, неблагодарные, – прервал Акимов. – Ладно ваньку-то валять. Отсидеться вы хотите, годик отдохнуть на нарах, а к тому времени не то что улик – и следа бы, воспоминаний не осталось, не то и казарму снесут наконец. – Во-во, – подал голос Остапчук, – и дело вести будем не мы, которые худо-бедно да ведаем, кто ты на самом деле, а посторонние, линейный отдел. Ты ж, умный, не просто подстроил, чтобы на пути кровь пустить? – Заскочил я в больничку-то, – между прочим заметил Сорокин, – и интересный разговор имел с хирургом, Маргаритой Вильгельмовной. Не знакомы с ней? – Случалось, – лаконично подтвердил Султанов. – Бывалая дама. Так вот она поделилась интересным наблюдением: раны кровавые, только вот странные. Крови много, но опасности ровно никакой. Случайно так не ударишь. – Оставь парня в покое, – попросил задержанный. – И так хлебнул на своем веку, каково ему будет снова одному? – Не пропадет. Хотя это уж не от меня зависит. – По старой памяти, товарищ капитан, не позволите ли написать чистосердечное? Все-таки не насмерть я вас застрелил. – Вспомнил-таки меня, – отметил Сорокин. – Приятно, черт подери, но уж прости, на сей раз тебе не выскользнуть. – Как знать, как знать. На все Божья воля, – Султанов, как бы не сдержавшись, во весь рот зевнул. – Прощения просим. Нельзя ли уж хотя бы поспать напоследок? – Уважим просьбу, – Остапчук поднялся, достал наручники. – Только уж извини, раз ты такой у нас легендарный и скользкий – в браслетах ночуй. 13 – Теперь-то можете быть свободными. Верно, товарищ и. о.? – спросил, улыбаясь, Сорокин. – Смотри, Вера выгонит. – Нет, не выгонит, – возразил Акимов, вручную открывая слипающиеся глаза. – Она меня любит. И потом, коли выгонит, то одна останется. – Чего это? А Ольга где ж? Акимов набрал в грудь воздуха и принялся рассказывать, что дети уже давно все решили, что Николай, как только стукнет восемнадцать, решил немедленно жениться и жить они будут на жилплощади, которую предоставляют от завода, на который он поступает работать, и трудиться будет в лаборатории, где заведующим Пожарский-старший… – Все-все, понял, понял, – прервал капитан. – Совет да любовь. Как Вера-то, рада? – Так она еще и не знает. Большая тайна. Знают только я и полрайона. – Сплошные тайны! Кстати, о тайнах. Давай, Иван Саныч, свою трудовую руку, – и, вынув что-то из внутреннего кармана, вложил в протянутую ладонь. – Ох ты ж, мать честная, – восхитился Остапчук, ухватывая в щепоть колечко. – Нашлась-таки генеральшина гайка? Та самая, а, Серега? – Она вроде бы, – подтвердил Акимов. – Тонкое колечко, нитка брильянтов. Нет, Николай Николаич, нельзя на пенсию вам. – …вы ж, простите, и из коматоза раскрываемость делаете, – закончил сержант, бережно убирая кольцо в сейф. – А где взяли, если не секрет? – Добыл, как и в первый раз, самым незаконным путем, не беспокойся, – заверил Сорокин. – А теперь идите отдыхать. Я тут останусь, с твоего позволения, Сережа. Мне, уж извините, не спится. Оставшись один, капитан принялся заново осваиваться. Включил лампу, выключил верхний свет. Разоблачившись, привычно пристроил на плечики рубашку, пиджак, остался совсем по-домашнему, в одной майке. Вскипятил чайник, заварил самого крепкого чаю – аж ложка стоит, и, вздохнув, полез в сейф. – Опять завал. Он принялся было изучать дела, но быстро убедился в том, что и так было понятно – не хватает отделению чуткого руководства, а распоясавшимся сотрудникам – организующего влияния, сиречь пинков, да побольше. Казалось бы, все закончилось ко всеобщему благу – но в бессонную голову лезли неудобные мысли. Пристально наблюдая за этим, с позволения сказать, Шайтаном, Сорокин никак не мог отделаться от одной мысли: что-то тут не так. Он спокоен, как будто все идет так, как задумано. Между тем ведь обрушилась его комбинация, целью которой было отсидеться годик за телесные без тяжкого вреда здоровью. Сорокин задавал вопросы Маргарите Вильгельмовне, пытался поговорить и с Сахаровым – запретила. Но после того как он напрямую поставил вопрос: «Имитация?», она подтвердила: – Форменная и очень умелая. Порезы – не удары, подчеркиваю, порезы – по волосистой части, колющий прямо в центр желудка, в кишечник, причем по характеру раневого канала читается, что удар нанесен исключительно аккуратно, без поворотов, и полотно извлечено точно под тем же углом… я понятно объясняю? – Вы хотите сказать, что парень ждал удара, – кивнул Сорокин, – потому что, как ни удерживай, если не готов, все равно дернется, а цена промаха… – …инвалидность – и это минимум. Сами помните, – Маргарита принялась показывать руками, – тут печень, слева селезенка, внизу мочевой пузырь, а вверху солнечное сплетение. Надо попасть ровно вот сюда, – она очертила на животе круг, – и тогда раненый даже без помощи проживет минимум сутки, а то и несколько, если в силе. Так что все в порядке, через недельку парня выпишу. – Вещи его позволите глянуть? – Ох, Николай Николаевич, вы в своем амплуа: тетенька, дайте попить, а то так есть хочется, аж переночевать негде, – поворчала Маргарита, полезла в карман. – Вещи его вам ни к чему, грязные они и в крови. – Я не брезгливый. – Товарищ капитан, кольцо я вам и так отдам. Вы ж его ищете? – Всегда приятно иметь дело с женщиной не просто красивой, но и умной, – заметил Сорокин. – Что бы мы без вас делали – ума не приложу. – Я тоже, – призналась Маргарита Вильгельмовна. Он вернулся к бумагам, достал папку, которую буквально распирало от многочисленной переписки. Лохматая была папка, толстая, неопрятная, зато на ней красивым акимовским почерком было выведено: «Текущее». Скривившись, потирая начинающий ныть висок, капитан просматривал требования, циркуляры, ориентировки, сводки, отмечая на бумаге даты и суть поручений – по преимуществу невыполненных. Вдруг насторожил уши: скрипнула входная дверь, кто-то пошел по коридору. Шаги все приближались, легкие, пружинящие. Стук в дверь. Сорокин переложил пистолет на стол, прикрыл бумагой. – Войдите, кому не спится? – Это я, – представился Колька Пожарский, входя и опуская на пол два чемодана. Обычные чемоданчики, фанера потертая, местами ободранная. – Рад видеть. Зашел попрощаться? Уже переезжаешь? – Это не мои. Вот гляньте, что нашел. В одном чемодане, поменьше, оказалась рация «телефункен», как будто вчера упакованная, блестящая эбонитом и никелем. Во втором – тротиловые шашки, саперные спички, детонаторы в немецком пенале, куски черного «угля» – замаскированной взрывчатки. «Японские, – прикинув размер, понял Сорокин, – два на четыре дюйма». – Тут еще ручки какие-то, – Колька вынул из чемодана вечное перо, Сорокин немедленно перехватил его руку, скомандовал: – Тихо-тихо. Положи-ка на место. Это, тезка, мина-сюрприз. Надавишь на клапан – и минус три-четыре пальца, а то и кисть. Прикрыв чемоданы, два Николая присели за стол, чтобы отдышаться. Сорокин предложил чаю, Колька в три глотка осушил полный стакан. – Откуда дровишки? – Да из казармы. Из подпола в вашей комнате, Николай Николаевич. Я случайно понял, – стал объяснять Колька. – Шарики давеча из кармана у меня выпали, помните? Ну и скопились в одном месте. Я решил глянуть, простучал доски, а там подпол. Хорошо заизолированный, можете убедиться – ни крошки не вымокло… Я так мыслю, Николай Николаевич, что он не просто так с вами комнатами махнулся, понимал, что у вас-то обыск делать не станут. Сорокин кивнул, сказал: «Так, стоп», – и принялся перебирать бумаги в папке «Текущее». – Вот оно. Документ, который он искал, предписывал усилить профилактическую работу в районе железнодорожной платформы района в связи с перемещением через нее… – …составов стратегического назначения, код а-девять. – А-девять. Это что, Николай Николаич? – Уран, – машинально пояснил капитан, ощущая, что в голове один за другим взрываются «хиросимы». – Что и требовалось доказать. По лицу Николая было заметно, что и у него, как у старшего тезки, идет напряженный мыслительный процесс. Впрочем, в силу более молодого возраста, отсутствия зашоренности и боязни ошибиться у него головоломка сложилась куда быстрее. – Так что же, выходит, что Машкин и в сорок первом мог устроить диверсию? – Нельзя утверждать так без доказательств, – возразил Сорокин, но все-таки признал, что есть все основания полагать. – Но доказать не получится. Николай Николаевич, подумав, сказал, что это уже не их дело: