– Ты не боишься? – Нет! В этот момент зловеще заскрипела дверь – и Настька снова взвизгнула, но тотчас, засмущавшись, закрыла рот ладошкой. Светка же, глянув на пришельца, позабыла все страхи и вспыхнула до корней волос, потому что пришел Рома Сахаров. Поклонился, скинув модную кепку: – Добрый вечер. «Божечки! Да у него волосы седые! Кошмар! Кто же рубашку ему стирает, ведь кипенная! И шнурки наверняка сам завязывать умеет, не то что Санька. А уж как брюки отглажены!» – на этом месте Светка наконец опомнилась, поздоровалась и с должным достоинством вопросила, чем может быть полезной. – Вы нынче Ольгу заменяете? – спросил Рома, улыбаясь бархатными глазами, – и снова зашлось девчонкино сердце: «Что за ресницы – у Оли и то короче!» Светка вновь неимоверным усилием воли вернула умишко на место: – Трудимся. Она, должно быть, уже скоро вернется. Вам что-то особенное надо? А то и я могу… – Ничего, ничего, я посмотрю сам, не беспокойтесь. А чего это вы, Света, на танцы не ходите? – Теперь не допускают. Маленькая я. – А как же тогда, в кафе? Помните? «Помню ли я?» – чуть не вскрикнула она, но вовремя спохватилась и солидно пояснила: – Тогда же всех пускали, теперь нет. – Вы приоденьтесь по-взрослому, а еще лучше – со старшей подругой приходите, – подмигнул Рома. – Да и мама не очень радуется, – пожаловалась Светка. – Она говорит: молоко на губах не обсохло, чтобы ногами дрыгать. А так-то я люблю танцевать. – У нас в вами хорошо получалось. Теперь и я сам не хожу. Верите ли, все ноги оттоптали, не успеваю ботинки чистить! И такую уморительную гримасу скорчил, что девчонки прыснули. После этого он, приятно улыбаясь, ушел за стеллажи. 6 Тут как раз послышались знакомые шаги. – Наконец-то, – с неудовольствием поворчала Светка, но Оля быстро ее приструнила: – Так, тихо. Мы не под луной гуляли, а выполняли ответственное задание, – и, подняв палец, добавила: – Оперативное! – И чего? – замирая, вполголоса спросила Светка. – Выполнили? – Военная тайна, – заявил Колька. – Не суй свой нос в чужой вопрос – дольше проживешь. И для внушительности нажал на означенную часть ее лица, как на кнопку звонка. Светка не то что обиделась, но страшно оскорбилась и решила про себя: «И я вам ничего не скажу, раз вы такие». – Спасибо, бегите домой, – разрешила Оля. «Ага, щаз!» – язвительно подумала Светка и сказала вслух: – Я без вас не пойду. – Это что за новости? – строго спросил Пожарский. – У нас свои дела, разговоры. – А там темно! – заявила девчонка. Оля искоса с укором глянула на Кольку, и он понял, что придется жертвовать собой и творить добро, того ни капли не желая. Мало приятного провожать до дома любимую с прицепом из двух мелких плакс. Однако тут, по счастью, из-за полок вышел Сахаров, читая на ходу какую-то книжку. Так погрузился в нее, что извлек нос лишь перед самым столом и спохватился: – Ольга, добрый вечер. Как поживаете, Николай? Колька пожал протянутую руку не без прохладцы. Во-первых, родственничек этого чокнутого Машкина. Во-вторых, едва появившись в районе, товарищ тотчас попытался ухлестывать за Ольгой. Правда, не пытался приударить за ней только ленивый, это дело обычное. Но, получив внушение, немедля и без особых страданий отступился. И все-таки – и это в-третьих, – что-то мутит Рома, применяя безукоризненно невинную тактику: регулярно наведывается сюда, берет уйму книг и ведет по итогам прочитанного литературные диспуты с товарищем библиотекарем Гладковой. Излагая свои морально-нравственные искания, впечатления и прочее в том же духе. «В друзья набивается, гадюка, – думал Колька без особой злости, но и без одобрения. – Все байки рассказывает о тяжелом детстве, потерянных родителях, благородном Машкине. От чего он там его спас? На жалость давит, в доверие втирается. А что, так-то талантливо». Оля лишь улыбалась. Делать ей нечего, как только переживать из-за очередного воздыхателя. Теперь ей вообще было ни до чего после увиденного и услышанного. «Этот Машкин, до чего все-таки неприятный человек! Вот и плачет пьяными слезами, а глазенками своими из-под нависших век так и шарит. И что он делал в этой комнате? Да еще бутылка с мертвыми цветами, голый крюк. Сорокин, как же он постарел…» Как и все, Оля привыкла к другому Николаю Николаевичу – собранному, молниеносно соображающему, саркастичному, надежному, как стена. А тут старик с глубокими, аж фиолетовыми морщинами, и губа так ужасно отвисает, и край рта кривой. Она поежилась. Угнетало осознание того, что хороший человек закончил свою жизнь совершенно не так, как считает милиция. Как же так? Не разобрались? Не хотели возиться? И всем все равно, исключая их троих и Анюту в далеком Киеве, да ей не до того. Все это кипело в голове, бурлило, не давало покою – и не было ей никакого дела до какого-то Сахарова. – На меня запишите эту умную книгу, – попросил упомянутый субъект, выкладывая книжку на стол. Колька, прочитав заглавие – «Коварные методы иностранных разведок», – подумал, что шпиономания – заразная вещь. «Общаясь с таким дядюшкой, запросто свихнешься». Оля с улыбкой спросила: – К подвигу готовитесь? – Зря смеетесь, – совершенно не обидевшись, возразил Рома. – У нас во время оккупации как раз чистильщик обуви связником подполья трудился. И на Трех вокзалах я познакомился с одним ассирийцем, а у того на гимнастерке – Звезда Героя. Разведчиком оказался. Говорят, он сапожным ножом диверсанта обезвредил. – Что ж, у нас каждый труд почетен, и героем может каждый стать, – встрял Колька. – Изучайте, Сахаров, глядишь, придет и ваше время. – Придет, придет, – подхватил тот. – Мое – так обязательно. А теперь позвольте откланяться. Светка ухватилась за рукав Оли, та, спохватившись, спросила: – Послушайте, Роман, не могли бы вы проводить девочек по домам? Тут недалеко. Он тотчас согласился: – Ради вас – что угодно. К тому же барышням одним по темноте ходить небезопасно, а теперь и подавно. Пошаливать стали. Да вы слышали? Грабят. – Кого? – спросил Колька. – Как раз одиноких девушек, – охотно пояснил Сахаров. – Патруль… – начала Оля. – Так патруль и грабит, – точно так же охотно пояснил Рома. – Не стыдно заливать? – задиристо поинтересовался Пожарский. – Так говорят же, – вежливо отозвался тот и раскланялся. Они ушли, Оля, убедившись, что Светка ничего эдакого не напортачила, принялась запирать дверь. – Очень уж он скользкий, – вдруг произнес Колька. – Кто? – рассеянно спросила девушка. – Оба, – решительно заявил он. – И дядюшка, и племянник, или кем они друг другу приходятся. Что он тебе там впаривал? – Ничего он мне такого не… Коль, ты снова со своей ослиной ревностью? – Нет. – Смотри у меня, – строго предупредила Оля. – Не впаривал, просто рассказывал, что Мироныч ему не родной дядя, спас от карателей, потом вроде бы пристроил в детдом… Что вяжешься к парню? Видел, у него волосы седые? Колька лишь хмыкнул: ну да, это все объясняет и оправдывает. Потом они, уже в молчании, брели в сторону дома Оли, она все-таки заметила: – Непонятно, что Машкин в опечатанной комнате делал. – Плакал, – криво усмехнувшись, предположил Колька, – страдал. – Сколько времени прошло, а он все страдает. – Так совесть гложет. Сам же ее и мучил, как овод, сколько Тамаре крови попил своими любезностями да анонимками. – Прямо раздвоение личности. И потом, когда мы вошли, он как-то очень засуетился, не заметил?