«Повезет Кольке с женой: без тени колебаний послушалась. А вот до крюка-то не достает. Хорошо, попробуем для чистоты эксперимента». Поставили на стол табурет. – Влезай на него, я подержу, – скомандовал Сорокин. – Шатко, – заметила Оля, но влезла. «Это ты верно заметила, дочка, шатко. Неустойчиво все. И наше положение, и это сооружение. Смотри, и так не получается, не достает». Сверху с сомнением заметили: – Если только подпрыгнуть? Тогда, наверное, дотянусь. – Э, нет, прыгать не надо. Слезай-ка осторожно. Неустойчивая конструкция получилась: легкая Оля – и та сверзилась, хорошо, что Колька успел поймать ее на лету. Из его дырявого кармана вывалился бумажный сверток, разорвался – и распрыгались по дощатому полу шарики от подшипника. – Ай-ай-ай, – покачал головой Сорокин, поднимая один. – Товарищ Пожарский, что за дела? Откуда режимный товар? – Да бросьте, – отмахнулся парень, собирая шарики обратно в карман. – Что вы, право слово! Оля, помогая ему, вдруг решительно заявила: – Чушь собачья! На такой пирамиде мне удержаться тяжело, не то что пожилой женщине. Прыгать… – …и вязать узлы на лету, – добавил Колька. – Узлы, говоришь, – повторил Сорокин. – А кстати, глянь, такой узел на шнуре был. И, взяв бечевку, с помощью которого Колька измерял руку Оли, увязал незатягивающуюся петлю. – Похож. Вроде бы так. – Или вот так? – Сорокин вложил один из концов в петлю. Колька с сомнением дернул за торчащий «хвост»: – Эдак он быстро развяжется. – Верно. Значит, такой? – на этот раз капитан протянул свободный конец бечевки через петлю и затянул. – Вот, теперь вроде бы так, может, не совсем точно, – подтвердил парень. – Кажись, он. Ловко у вас получается. Что за узел? Не видел такой. – Я насмотрелся, было время, – туманно отозвался Сорокин. – Давай еще раз: все табуреты стояли на всех четырех ножках, ни одного упавшего? – Точно. – Скатерть не была сдвинута, и вазочка эта, бутылка из-под шампанского… как стояла, так и стоит? – Верно. – И Оля, чьи рост и длина рук совпадают с Тамариными, не в состоянии допрыгнуть до крюка. – Что и требовалось доказать, – подвел черту Колька. – Тамара физически не могла забраться ни на стол, ни на стул, она не вязала узла… – Казачьего, – уточнил Сорокин. – Какого? – переспросила Оля. – Казачьего, называется он так, – капитан ткнул в связанную бечевку. – И остается записка. Написанная ею, ее рука. – Но ведь по тексту не сказано: иду вешаться! – отрезал Колька, точно споря. – Ее можно прочитать и по-другому: она взялась писать заявление на увольнение по собственному желанию. А что нервно писала, так любой подтвердит, что они поцапались с директором на фоне этих ревизий. – Стало быть, не сама, – повторила Оля. – Но кто тогда? Есть доказательства того, что самоубийство было физически невозможно. Но кому надо убивать человека, у которого не было врагов, к тому же честного и бедного? Эту-то самую малость и осталось выяснить. 5 Светка в сотый раз глянула в потемневшее окно. «Вечно они! На минуточку, на минуточку, а сами пропадают до ночи!» Понятно, что еще далеко не ночь, но как-то не по себе. Когда было светло, все было хорошо. Светке не раз приходилось помогать в библиотеке, потому никакого особого труда это ей не составило. Забегали знакомые ребята за книжками по внеклассному чтению, с вечерней школы забрели двое за справочниками по химии и физике. Зашла подружка Настя Иванова, которая вызвалась помочь расставить возвращенные учебники. Потом вдруг как-то незаметно все разбежались, Светка с Настей остались вдвоем. Ольга с Колькой все не шли, ключей, чтобы закрыть библиотеку, нет, оставить двери нараспашку тоже нельзя. Главное – за окном сумерки, тени какие-то на улице блуждают, фонарь покачивается туда-сюда. Не то что Светка чего-то боялась, просто не очень она теперь любила, когда темно, а сейчас еще и душа не на месте. Куда они запропали, да еще с этим одноглазым? Что ему тут надо? Он теперь не начальство. «А вдруг и их уже так же, как тетю Тамару?» В последнее время Светка все чаще вспоминала тот случай со светом в сорокинской комнате, со страшным чудищем, которое лезло через насыпь. Если это не был призрак, то оставалось предположить, что она видела убийцу. И хотя она ни слова никому не сказала, гордясь своей сдержанностью, но накрутила себя до крайнего состояния, так и разбирало с кем-то поделиться своими страхами. Вот хотя бы с Настькой. А что она просто так сидит, читает взахлеб какую-то книжку – никак Чарскую откуда-то откопала? Вот сейчас Светка ей такое расскажет, что любые девчачьи истории померкнут! К тому же ей что угодно можно поведать, она так хорошо умеет слушать все, что бы ни рассказывала старшая подружка. По правде сказать, для Светки, которую никто никогда всерьез не воспринимает и слушают из-под палки, со снисхождением, это всегда было отрадно. Итак, Светка подобралась к ничего не подозревающей читательнице и таинственно спросила: – Настя, ты умеешь хранить тайны? – Чтоб я сдохла, – немедленно отозвалась Иванова и отложила книжку. Когда Светка закончила свое недолгое, но красочное повествование, она поняла, что на улицу одна не выйдет ни в коем случае. Пожалуй, что и с Настькой не выйдет – какое из нее подкрепление? По лицу Насти было очевидно, что и она перепугана до последней степени: глаза выпучились, рот распахнулся, точно она покусилась на печеную картофелину, а та возьми и выпади. – Я, Света, слышала, на кухне говорили: убили тетю Тамару. Некоторые говорят, что Сорокин, и возмущаются: как такого душегуба не сажают… а ты, значит, настоящего убийцу видела, так? – спросила она, с опаской косясь на темное окно. – Выходит, что так… ой, что ты, что ты, – замахала руками Светлана и совершенно машинально задернула шторы. – Не пугай меня еще больше! Я тебе, Настя, как подруге скажу: нельзя меня одну оставлять. – Не оставлю, – пообещала верная Иванова и тотчас спросила: – А что, если он тебя видел? – и уточнила: – Он тебя видел? – Ой, надеюсь, что нет. Но не знаю! – сокрушенно призналась Света. – Темно было, я его лица не видела, только лысину да пуговицы. – Ну, лысина много у кого есть. И пуговки… Ой, Светка! – взвизгнула Настька и закрыла рот ладонью. – А вдруг он тебя видел?! – Настя! – Может, пошли в милицию? Приходько горестно выстроила брови домиком: – И что я скажу? Мне ж никто никогда не верит!.. Я что-то совсем расстроилась. И страшно. – Я тут, тут, – напомнила Настя, – и ребята скоро придут. – Кто их знает… – Придут, – твердо сказала Иванова.