Нынче понедельник, палатка не работает, потому Рома культурно отдыхает, с редким знанием предмета толкуя с Ольгой о каких-то неслыханных вещах. А Светка – и эта тут! – распахнув рот, слушает, совершенно позабыв об учебнике, раскрытом перед нею на столе. – Не могу поверить. Вы, Ольга, человек исключительно начитанный, говорите серьезно? Неужели же какие-то сомнения в том, что Анна Андреевна[9] – одесситка? – Трудно поверить, что она не ленинградка, – заметила Оля, к удивлению Саньки, сконфуженно, – по ритму стихотворений… – Я принесу вам книгу и несколько газетных вырезок, у меня есть, сами сможете убедиться. С таким жаром говорил, что даже Оля улыбнулась: – Бросьте вы, развоевались. Верю, не нужны мне ваши доказательства. – А я вот настаиваю, – не унимался он. И тотчас принялся читать на память странные, непонятные строчки о чем-то, что унеслось прозрачным дымом, истлело в глубине зеркал, а еще о каком-то безносом скрипаче. Видимо, читал очень хорошо, по крайней мере, с выражением. Правда, Санька решил, что речь идет о сифилитике, не сдержался и хрюкнул. Ольга, заметив его, опомнилась, прикрыла заискрившиеся глаза, а когда открыла, они уже были совершенно обычными, строгими. – Привет, Санька. Чего тебе? – «Служебное голубеводство» есть? – брякнул он. – Это школьная библиотека, не Ленинка, – колко напомнила Оля. – На что попроще не согласишься? Хотя была где-то подшивка «Русского голубеводства» от девятисотого года. Пойдет? – Не. Давай тогда свежий «Пионер». Взяв журнал, плюхнулся рядом со Светкой, не удержался, ткнул в бок: – Нюни подбери, распустила. – Я люблю стихи, – шепотом огрызнулась сестрица, но все-таки отвела кошачий взгляд от Ромы и уткнулась в книгу. Санька же, шуганув ее, сам исподтишка его рассматривал, пытаясь решить для себя, что это за человек. Обычно ходил в старой, но аккуратно заштопанной тельняшке, которую именовал рябчиком, и клешах. Легкий, быстрый, руки-ноги как на шарнирах. Голова вечно бритая, физиономия удивительно живая, иной раз как скорчит гримасу, поведет бровями – так и разбирает на хохот, ну точь-в-точь Чарли Чаплин-младший. Не имея над собой начальства, в своей будке гаерствовал на свободе, поясняя, что серьезности вредны ему по состоянию организма. Клиентов у него всегда было много, и даже спеша на работу, редко кто из постоянных проскакивал мимо. У Сахарова был талант работать на совесть и быстро. Тщательно смахивал с обуви пыль, заботливо ограждал ботинки по-особому вырезанными картонками, чтобы не испачкать одежду. Самому делу надраивания обуви отдавался целиком, руки так и мелькали, как у барабанщика. И такой блеск наводил – аж глаза резало. Даже крем изготавливал лично для любимых клиентов, чтобы точно подходил под цвет; что до щеток и бархоток, то у него их была целая батарея. Окончив свой труд и получив сколько следует, он нередко провожал взглядом свое произведение искусства – ботинки или туфельки – с гордостью мастера, но тотчас принимался за следующий шедевр. Таким он был в палатке. В библиотеке имел место совершенно иной Сахаров: серьезный, в новехонькой свежей рубашке и брюках, отглаженных до рези в стрелке. Щеки гладко выбриты, руки безукоризненно чистые. Говорил он тоже по-другому, не как на работе. Уверенно, грамотно, без этой раздражающей вывернутости звуков, когда не поймешь, то ли «ы», то ли «и», «э» вместо «е», без всех этих «шё» и «шёб», без ядовитой мягкости говора при змеином шипении. «Прям хамелеон. Что ж не повыпендриваться, если девчата смотрят. Но это его личное дело, а по всему видать, что не бич, не кот, не шпанюк… да что с того, что не без греха. Пусть, если с его помощью можно ларь для корма наполнить». Сахаров, потолковав еще о высоких предметах, глянул на часы, засобирался, по-товарищески пожал ладошку Оле, а вот к Светкиной ручке, к Санькиному удивлению, аж припал. И, разогнувшись, подмигнул: – Ваша сестрица, достойная во всех отношениях дама, в таком юном возрасте имеет выдающиеся мозговые способности. До скорого свидания. Когда брат с сестрой вместе вышли из библиотеки, Санька попытался снова поддеть: – Что, Анчутку побоку? Теперь этому глазки строишь? Но на этот раз что-то пошло не так. Эта мелкая «дама» нет чтобы ожидаемо надуться, отозвалась по-взрослому, со спокойствием и превосходством: – Глупости говоришь и пошлости. Человек трудится на совесть, в деле своем мастер. Книги вот читает и не задирает нос только потому, что родился чуть пораньше, – и, подумав, добавила: – Не то что некоторые известные мне люди. – Это какие же? – прищурился Санька. – А вот глянь, – она вынула из кармана что-то, ткнула под нос брату. Оказалось – зеркальце. Санька надулся и замолчал, а Светка думала о том, что ничегошеньки он не понимает. Само собой, старший брат, всем ему в жизни обязана, но ведь – осел! Воображает о себе много, свято уверен в том, что с первого взгляда может расколоть любого. Ничего-то он не понимает, а она, Светка, знает, что это за человек, потому что видела поболее любого. Она помнила, как ласково, бережно обращался разухабистый Рома с маленьким хорошеньким котенком, когда они – Светка, Сашка и Алешка, – проходя мимо, ну совершенно случайно заглянули в будку просто поздороваться. Перед этим у близнецов вышла распря: из пистолетиков они охотились на ворон и галок, потом рассорились из-за того, кто больше подстрелил этих дур крылатых. Светка, которой не по нраву были эти кровожадности, от просьбы рассудить мальчишек решительно уклонилась. Обиделись и на нее. Светка вздыхала про себя: «Ох уж эти пацаны, все бы им стрелять, убивать, драться, ссориться. Вот уж точно, все беды от них. Сначала все понарошку, потом станет мало, а там и до войны недалеко». И тут увидела картину, от которой возмущение сменилось восторгом: сидя на пороге своей будки, Рома играл с котенком. Рыжий пушистый малютка с сытым трогательным пузом прыгал за бантиком из фантика, навязанным на бечевку, припадал на пушистые толстые лапки, дергал хвостиком. Светка аж задохнулась от умиления. Обувщик, смутившись, пояснил: – Это подкинули. Близнецы, позабыв раздоры, с визгами кинулись к нему и к зверушке. Бедный котенок, перепугавшись, прыгнул на колени к Роме. – Вы что творите? – вылавливая близнецов по одному и легонько встряхивая, спросил он. – Котейку пушками перепугали! Тут Сашка с Алешкой, вспомнив свой спор, наперебой начали излагать дело, думая, что нашли беспристрастного судию. – Вот он врет, что сто ворон настрелял! – Этот болтает, что двести, а если одна галка, то несчитова… – …надо две, чтобы за одну ворону сошло! – А этот: нельзя стрелять сидячую! Они вопили, дергая Сахарова за рукава, раскачивая так, что бедный котенок с трудом удерживался на своем покровителе и, цепляясь за тельняшку, переполз от греха подальше на плечо. – Ну-ка цыц! – скомандовал Рома. – Как вам не стыдно! – А чего стыдно? – с интересом спросил Сашка. – Почему нельзя? – подхватил Алешка. И добавил: – Подари котенка. – Ни за что! – твердо заявил парень. – Живодерам не подарю. Близнецы удивились: – Почему это мы живодеры? – А вы как думали? Так и получается: сначала ворон стрелять, потом котят вешать, а потом, глядишь, и за людей приметесь. Сколько у нас людей погибло – страсть, сколько от голода умерло, без хлебушка – и не сосчитать. А все почему? Потому что с живодерства начинали. Всегда так получается. – Гитлер ворон стрелял? – требовательно спросил Сашка. – Да, – без тени сомнения подтвердил чистильщик обуви. – А Гиммлер котят вешал, – утвердительно, стараясь окончательно уяснить для себя, уточнил Алешка. – Гроздьями, – заявил Рома так безапелляционно, что у Светки мороз по коже прошел. – Не отдам вам котенка. – Так мы не всерьез, – продолжал увещевать Сашка. – Пистолеты ненастоящие. – Это ты так думаешь, – возразил обувщик, взяв у него игрушку, крутанул на пальце, ткнул в пузо: – Закрой глаза – и не поймешь, настоящий или нет. Ясно? – И что? – подумав, спросил Алешка. – А то, что если он как будто настоящий, значит – все равно что настоящий, – веско проговорил Рома. Близнецы колебались, ощущая некоторую несуразность в заявлении обувщика, но недолго: глянув друг на друга и безмолвно посовещавшись, торжественно объявили, что сдают оружие. И побросали драгоценные пистолетики на траву безо всякого почтения. – Смотрите, ухаживайте за ним как следует, я буду проверять, – наставлял Рома, передавая котенка с рук на руки. От того, что этот распрекрасный человек как будто ее собственные мысли вслух высказал, у Светы перехватило горло. Чтобы не разрыдаться, пришлось немедленно отвернуться, а потом задрать голову, точно любуясь на небосвод. «Какой же он… сказочный! Замечательный! Невероятный! Какой… какой… такой!» 7 У Саньки было иного рода приключение, но в том, что Сахаров – человек непростой, он тоже убедился. Вернувшись из библиотеки, обвертев и обмозговав ситуацию, Приходько решился на разведку боем. Извлек из последних припасов последние копейки и отправился в парк. Саньку и на порог клуба не пустили, но первый же попавшийся шкет охотно указал ему потаенное место за полуразрушенной кирпичной стеной, которая снаружи плотно заросла кустарником. Там-то и шла подпольная игра. Резались в карты ожесточенно, но тихо, с опаской, чтобы не пропустить момент, когда настырные комсомольцы пожелают прочесать местность. За неимением серьезных дел они открыли форменную охоту на любителей азартных игр.