Генри поморщился, мысли завертелись в голове, в безумном, безудержном танце. Он все еще крутил в руках фото Джерри в обнимку с Томом и еще одним знакомым ему полицейским, когда в доме зазвонил телефон. Мадам Коккинакис покинула гостиную. Генри тут же заметался по комнате. — Как же я хочу оказаться неправым, — сам себе прошептал Брикман. Гаденькое чувство страха перед истиной сжало горло в тиски. Заглядывая в шкафы, проверяя полки, рассматривая корзину для зонтиков, он отвернул несколько репродукций на стенах и даже покопался в огромной напольной вазе в углу. После чего он остановился в центре комнаты, взглянув на камин. Встав на колени, Брикман подполз к самой решетке и заглянул в трубу. — Что вы делаете, Генри? — в ужасе прижала к губам ладони мадам Коккинакис. — Боже мой, так неловко, — натянул улыбку Генри, выпрямляясь и отряхивая колени, — я потерял запонку, когда рассматривал фотографии, — он поправил рукава, — а потом решил изучить устройство камина и немного переусердствовал, — пожал агент плечами. Глава 19 В ночь совершения преступления. Она задышала глубже и чаще, когда остановилась перед объектом номер один. Затем размяла пальцы рук, одетых в черные перчатки. В тишине пустого темного зала картинной галереи послышался скрип, возникший от трения натуральной кожи. В ее правое ухо был вставлен маленький черный наушник, который прятался под тканью лыжной маски с прорезью для глаз и рта. Связь оказалась куда хуже, чем они планировали изначально, но страх совершить ошибку притупился, и руки почти не дрожали. — Все в порядке! У тебя получится, слышишь меня? — В ухо вместе со знакомым мужским голосом попадал треск и шум. — Мы репетировали это сотню раз, все предусмотрели. Просто не отрывай картину от стены. Первое решительное движение — и острое лезвие плавно вошло в полотно. Она провела ножом слева направо, затем сверху вниз, после чего сделала еще два надреза. Она дышала через рот: громко, четко, ритмично — так было легче. — Готово, — прошептала она и аккуратно, ни на секунду не отпуская картину, прижимая ее левой рукой, вынула полотно из рамы и сжала между коленей. Пальцы левой руки онемели до боли. Из раскрытого тубуса за спиной она вытянула идеально сделанную копию. Подсунув один конец под раму, она медленно и очень бережно раскатала полотно, после чего вставила второй край и подсунула по бокам. — Все, — она сглотнула и, затаив дыхание, неторопливо отпустила раму, — получилось. В зале было по-прежнему тихо, сигнализация не сработала. Девушка ловко выгнула плечо, и свернутый оригинал картины оказалась в тубусе за спиной. — Спускайся по северной лестнице, — снова треск и шум, — у тебя меньше минуты до того, как охранник окажется возле объекта номер один, он сейчас через зал от тебя. Она быстро и почти бесшумно добралась до места назначения. Девушка чувствовала, как руки в черных перчатках вспотели. Маска на лице впитывала капли выступившего на лбу пота. Она все еще дышала через рот, так, словно готовилась родить ребенка. — Объект номер два, — отрапортовала она и взялась за раму, затем вонзила лезвие в полотно. Все шло по плану, но через несколько секунд ей показалось, будто она слышит шаги охранника, и лезвие соскользнуло. — Черт, черт, черт! — В чем дело? — произнес жесткий голос из наушника. — Я порезала перчатку. — Крови нет? — Нет, только ткань. — Продолжай, — грубо рявкнули в ухо, и сердце девушки застучало у самого горла. Она проделала ту же процедуру, что и с первой картиной. Придерживая раму левой рукой, она снова вывернула плечо, чтобы закинуть оригинал в тубус, и тут заметила, что большой палец ее руки оказался снаружи, коснувшись полотна. Ее глаза округлились от ужаса. Девушка испугалась, что оставила на картине неопровержимые улики. Она занервничала и шелохнула картинную раму, оторвав ее от стены всего на миллиметр. Но этого хватило, чтобы сигнализация сработала. От звука сирены у нее заложило уши. — Бегом к третьему объекту! — раздался дикий вопль из наушника, и девушка пришла в себя. — Просто вырежи его и дальше по плану. Немного замешкавшись с крышкой тубуса, она потеряла драгоценное время и метнулась в темный коридор между залами. Ее убегающий силуэт заметил охранник, направляющийся к месту, где сработала сигнализация. Тучный мужчина находился от вора на приличном расстоянии. Девушка рванула в соседний зал и быстро вырезала Пикассо из рамы. — Действуй по плану, — услышала она приказ в ухе и бросилась к балконной двери, предварительно отодвинув большую напольную вазу в сторону. Из букета на пол посыпались цветки и листья. После чего она вставила в замок заранее приготовленную отмычку. — Черт, не получается. — Сосредоточься! — Он видел меня, — заистерила она, — охранник видел меня! — Ты в маске. Здесь полумрак, у него близорукость. Сконцентрируйся на том, что делаешь. Ты обязана аккуратно вскрыть замок, иначе нашему плану конец. — У меня не получается, — задергала она ручкой и, услышав сквозь рев сирены голоса в соседнем зале, окончательно запаниковала. Девушка грубо выломала замок, после чего выбежала на балкон, перелезла через ограду и спустилась вниз по водосточной трубе. Она постаралась спрыгнуть на траву, а не на землю, затем побежала по дороге. Возле нее, скрипнув шинами, резко остановился автомобиль. Быстрыми движениями она скинула маску, перчатки и черный свитер, швырнула на пассажирское сидение тубус с полотнами. Затем машина отъехала, а она побежала обратно к зданию, в сторону парадного входа. В галерее на всех этажах горел свет. Сигнализация не умолкала. На часах было четыре часа утра. В суматохе во время пересменки, как они и предполагали, кто-то забыл закрыть центральные двери. И она без проблем вернулась обратно. Глава 20 На следующий день после возвращения Пикассо в галерею. Прибывшие в аэропорт пассажиры тащили за собой багаж, спеша по своим делам, в недоумении оборачиваясь на бегущего привлекательного мужчину в дорогом аккуратном костюме. Галстук развевался на ветру, а рубашка была настолько белоснежной, что выделялась из толпы и била по глазам ярким свежим пятном. Чуть позади тянулась стайка полицейских, пытаясь успеть за молодым человеком. Во главе косяка в форме бежал грузный следователь, чей возраст явно приближался к пенсионному. Он то и дело останавливался, пыхтя, вздыхая и опираясь на собственные колени. — Почему ты сразу не сказал, что украденных картин было три? — орал Коккинакис, задыхаясь. Люди с интересом наблюдали за происходящим. Следователь Афинской полиции остановился, чтобы передохнуть, затем снова побежал: — Какого черта, Генри? Когда именно ты догадался? — Во время презентации Пикассо, — произнес, повернувшись вполоборота Брикман, не прекращая движения, — как раз, когда весь город благодарил Тео за возвращение картины в галерею. Но я должен был убедиться. Коккинакис злился, он едва сдерживался, чтобы не наброситься на Генри с кулаками. Раздражающе спокойный голос Брикмана перекрывали сообщения о заканчивающейся регистрации, и следователю приходилось додумывать фразы, которые он не расслышал. — В чем убедиться? — продолжал орать Том, закинув галстук на плечо — последний бесил его всю дорогу, болтаясь бесформенной алой тряпкой. — Ты же обнаружил еще одну чертову бабочку на картине, почему тянул? Генри сделал вид, что не услышал вопроса. — Мы должны были закрыть аэропорты, — притормозил первый спринтер — Брикман, и вернулся к группе догоняющих. Со стороны все это смотрелось как нелепая американская комедия. Но, похоже, самим участникам шоу было не до смеха. — Генри, мы давали указания насчет Пикассо, — лицо Тома было малиновым, — все ждали и искали Пикассо, — он пытался отдышаться, хватаясь за сердце и тяжело дыша, его ноги разъезжались на тщательно отполированном полу аэропорта. — Когда картина была найдена, об этом тут же проинформировали все службы! — Мы должны были проверить все картины на наличие бабочки. — Генри поставил руки на пояс и заходил по кругу возле стойки с паспортным контролем. Том смотрел на него снизу, отчаянно жестикулируя и разговаривая чересчур эмоционально. — Ты же знаешь, Брикман, мы проверяли. На полотне Мондриана он был четкий и в углу. Хорошо различимый. Мы искали в углах. — Цирк сгорел, а клоуны остались, — потер переносицу Генри и поправил костюм, — на это они и рассчитывали, — его голос был спокойным и уверенным, — это должен был делать специалист. — В стране кризис! Мы не могли позволить себе специалиста, разглядывающего полотна, которые не украли, когда у нас вырезали Пикассо из рамы. Ты знаешь сколько там картин? Ты хочешь разорить городскую казну? Мои ребята разглядывали эту мазню целыми днями. А на этой картине он в центре и не больше миллиметра. Твою мать, мы просто не заметили его. Когда женщина за компьютером тихо произнесла то, что Брикман и Коккинакис уже и так знали, оба стали возмущаться, словно именно она виновна в их нынешнем положении. *** Брикман сел в центре пустого зала ожидания, не сводя глаз с грязного пятна на белой стене рядом с информационным табло. Звук взлетающих самолетов неприятно покалывал уши. Смачно матерясь, рядом с ним плюхнулся Том. Генри искоса глянул на следователя афинской полиции. — Таможня проверяет антикварные предметы. Их необходимо декларировать. Если это собственная коллекция, то она также нуждается в подтверждении. Картины, которые выставлены в музеях, обязательно внесены в реестры, — брызжа слюной, возмущался Коккинакис. — Никто не имеет права вывозить за границу нелегально такие полотна. — Он тер виски, закатывал рукава рубашки, с каждым словом его голос становился все выше. — Я не понимаю! Как!? Как они переправили за границу Гогена? Это же не хрен с горы. Это же Гоген! Это мировое наследие. Даже я знаю, как выглядят его картины! — в конце монолога Том окончательно впал в истерику. — Похвально, что ты стал разбираться в живописи, — тихо произнес Генри, легонько улыбнувшись. Он сидел неподвижно. Брикман даже не моргнул во время пламенной речи Тома. Закинув ногу на ногу, он продолжал разглядывать узорчатое пятно на стене, слишком большое для случайного и чересчур неаккуратное для задуманного заранее. Не дождавшись ответа Тома, он решил прокомментировать предыдущее высказывание. — Очень просто, — прикусил губу Генри, — подозреваю, что они подделали разрешение министерства культуры. Картины можно транспортировать через госграницу только на основании письменного разрешения и на небольшое время. Они сообщили, что картину вывозят для участия в экспозиции. Добавили к этому еще парочку дорогих полотен из нескольких частных коллекций. Таможенник позвонил в это министерство и там ему продиктовали индикационный номер, который совпал с тем, что напечатан на разрешении, — расхохотался Генри и застонал в голос. — Ты думаешь она подкупила кого-то в министерстве? — резко вспотел Том, вытирая лоб ладонью. — Кто она? — удивился Генри, внимательно посмотрев на Тома, но продолжил: — Я думаю, что ты скоро досрочно отправишься на пенсию. А я пойду засеивать огород своей матери. Когда мы проверим подвал министерства, мы наверняка обнаружим там следы подключения к стационарной линии телефона. Боже, Том, так делали еще в восьмидесятых годах. Это пустячная процедура. Коккинакис не находил себе места, меряя шагами свободный от кресел пятачок в центре зала ожидания. — Это случилось сегодня утром, Генри, — навис над Брикманом Коккинакис. Англичанин заметил несколько лопнувших сосудов в глазах грека. — Какого черта ты не сообщил мне сразу о том, что обнаружил пропажу еще одной картины, Генри?