На экране то и дело мелькали праздничная реклама «Кока-Колы» и анонсы всевозможных новогодних распродаж в магазинах бытовой техники. У всех актеров, с восторгом рассказывающих об акциях, были такие счастливые лица, будто они на самом деле сэкономили кучу денег… Слишком довольные, красивые и неестественно белозубые. Эти люди из телика только раздражали. У нас же дома праздничного настроения так и не появилось. Алина наконец начала выбираться на улицу и ездить сдавать зачеты. Из института возвращалась молчаливая и, не вдаваясь в подробности, просто сообщала маме: «Сдала». И это было настоящим чудом, учитывая, что к зачетам моя сестра теперь не готовилась – не до этого ей было. Просто зачетка работала на нее. Мы даже не знали, как проходили их встречи с Эдиком. То, что они пересекались в коридорах института, – факт. Возможно, мама знала какие-то подробности, но со мной Алина не разговаривала. А я и не лезла к ней с расспросами. Мы и раньше не были близки, а теперь и подавно. После той ссоры на кухне сестра смотрела на меня волком. А я не находила в себе смелости поговорить с ней наконец по душам. Возможно, Алина решила, что мне все равно, раз я не лезу к ней с задушевными разговорами. Но я, как и родители, тоже переживала за сестру. Без ее громкого смеха и бесконечных бесед квартира казалась пустой. Алина вела себя со мной так, будто это я увела у нее жениха. Иначе чем объяснить ее вечное раздражение? Я старалась войти в положение сестры и не обращать внимания на ее язвительные комментарии, хотя это было сложно… Сидеть дома становилось все невозможнее, но выбраться из квартиры было особо некуда. Тем более в такую скверную погоду. С Казанцевой я встретиться теперь не могла. У подруги появился какой-то тайный поклонник из музыкальной школы. Яна рассказывала мне о нем еще в прошлом году, но тогда Казанцева фыркала, что парень этот не в ее вкусе – слишком худой и прыщавый. А в этом году, по словам Яны, он превратился в настоящего красавчика. Кожа стала намного чище, да еще и в спортзал записался… В общем, моя подруга взглянула на него другими глазами. И великодушно разрешила сводить ее в кафе на первое свидание. А где первое, там и второе… Мне было интересно посмотреть, что же это за принц на белом коне, покоривший мою подругу, но Яна не спешила нас с ним знакомить. Снежана и Милана видели его как-то издалека, потому что их дом находился рядом с музыкалкой. По словам близняшек, Яна со своим новоиспеченным парнем брели по аллее, мило держась за руки. Яна казалась непривычно смущенной и тихой. – Ну, он ничего такой, – сказала Снежана на большой перемене в столовой, когда Яна отправилась за чаем. Мы сидели за столом, и девчонки, уже зная, что произошло у нас дома, старались меня подбодрить сплетнями. В том числе и о нашей дорогой и любимой Казанцевой. – Ага, – подхватила Милана. – И почему Янка называла его в прошлом году макарониной? – Спагеттиной, – поправила ее сестра. – Не суть важно! – отмахнулась Милана. – В общем, парень как парень. Жду не дождусь, когда Яна нас с ним познакомит. Может, Новый год вместе встретим? В то, что скоро наступит Новый год, особо не верилось. Даже новогодняя реклама «Колы» не могла спасти положение. Не было не только праздничного настроения, но и зимней погоды. В город пришла обещанная аномальная оттепель с дождями. Вот уже пару дней держалась плюсовая температура. По тротуарам разлились мутные лужи, на обочинах – грязь. Но самое неприятное – это гололед по утрам. И пахло на улицах вовсе не приближающимся Новым годом, а выхлопами, мокрым асфальтом и прелыми листьями. Даже не верилось, что три недели назад мы слушали, как воет метель, сидя у камина на даче. Тогда Алина была счастливой, а Макеев – рядом со мной. Тот самый Макеев, который сейчас в школе на меня практически не смотрит. Все это было будто в прошлой жизни. А еще я вспомнила, что у Алины лежат два билета на «Щелкунчика». Наверняка теперь пропадут… Жалко. Близнецы уехали на спортивные сборы, Яна прогуливалась с Мистером Икс, некогда бывшим Спагеттиной, а мне не оставалось ничего другого, как сидеть на подоконнике и наблюдать за тем, как машины обдают брызгами прохожих. Окна большой комнаты выходили на оживленный проспект. В толпе я разглядела ряженого Деда Мороза, раздающего листовки. Он выглядел забавно на фоне разлитых мутных луж. Его белые кроссовки, выглядывающие из-под красной бархатной шубы, казались нелепыми. Алина с мамой пялились на экран равнодушными взглядами и периодически переключали каналы. Я даже завидовала папе: ему есть где на законных основаниях пропадать целыми днями, чтобы не быть в этой угнетающей домашней обстановке. Над городом набухли тяжелые серые тучи. Что в них? Снова дождь или наконец снег? Конечно, больше бы хотелось второго. Снег хотя бы город побелил и украсил… Я тяжело вздохнула. – Ну, что ты маешься? – посмотрела на меня мама. – Тебе заняться нечем? Вообще-то мне, конечно, было чем заняться. Например, уроками на завтра. Но на них тем более не было настроения. – Нечем, – ответила я. – Иди прогуляйся, – посоветовала мама. Она как будто не смотрела сегодня в окно и не замечала предгрозового жуткого неба. Прогуливаться было не с кем, поэтому я промолчала. – Позови на прогулку Тимура или Яну, – не отставала мама. Про Макеева мне нечего было сказать, а вот про Казанцеву я все-таки сообщила: – Не могу. У Яны появился секретный парень, с которым она меня не знакомит. – Боится, что ты и с ним поцелуешься? – подала вдруг голос Алина, продолжая пялиться на экран. Сказала это как будто между делом. Я тут же взвилась: – Ты дура, что ли? – Ш-ш-ш, – зашипела мама. Вообще разборки между нами были делом очень редким. Только в детстве мне могло попасть от старшей сестры из-за того, что я испортила ее вещи. Но с возрастом Алина стала намного терпимее и снисходительнее. Да и я почти не лезла на рожон. А теперь мы не могли сдержаться из-за любой мелочи. Тут же срывались друг на друга. – Ты слышала, что она сказала? – возмущенно проговорила я, спрыгивая с подоконника. Мама ведь была в курсе всей ситуации! Она знала, что инициатором тоже ужасного поцелуя была не я. Господи, зачем я вообще им об этом рассказала? – Слышала, – кивнула мама, а затем повернулась к сестре: – Алина, извинись перед Наташей. Алина наконец оторвалась от телевизора и посмотрела на меня немигающим взглядом. – Что? – спросила она растерянно, будто только что очнулась от многолетнего сна. – Извиниться? Перед ней? Это она должна передо мной извиняться! – Вот еще! Лучше терку лизнуть. – Девочки! – ахнула мама. – Что с вами? Прекратите обе! – Она целовалась с моим парнем! – закричала Алина. – Уже после того, как вы расстались! – напомнила я. – Он же настоящий негодяй! – И ты решила меня еще раз в этом убедить? – ехидно отозвалась сестра. Глаза у нее зло блестели, темная прядь упала на лицо, щеки раскраснелись… Ну хоть уже привычная бледность ушла. – Конечно! Он – настоящий отморозок! – кричала я. Обычно нужно было постараться, чтобы вывести меня на эмоции. Как и Алину. Она – вечно позитивная и спокойная; я – безразличная и снисходительная. Но теперь мы ощетинились, как две дворовые кошки. Мама только растерянно переводила взгляд с сестры на меня. Я продолжала вопить: – И вообще, это он меня поцеловал! – Потому что ты его спровоцировала!.. – Алина тоже вскочила с дивана. В какой-то момент мне показалось, что она схватит с журнального столика вазу и запустит ею в меня. – Эдик мне все рассказывал! Все, все! И как ты смотрела на него все время, и как касалась его, пока меня рядом не было, и как… Я в ужасе посмотрела на маму и залепетала: – Это неправда! Мама, честное слово, ничего такого не было! – А я не хотела ему верить. Но теперь понимаю, что все сказанные тобою пренебрежительные слова в его сторону были исключительно для того, чтобы усыпить мою бдительность. Я не верила, что родная сестра обвиняет меня в такой низости. Да, ей плохо. Ее мир рухнул. Но почему она в этом винит только меня? Что я ей сделала? Внезапно мне даже стало ее ни капельки не жаль. Она сама была слепа все это время. – Да пошла ты… – произнесла я жестко, направляясь в коридор. Схватила куртку с вешалки. Из комнаты доносилось бормотание телевизора и мамин шепот: «Алина, ты не права… Ты вспылила…» Вспылила? Она несправедливо обвинила меня во всех смертных грехах! Выставила какой-то падшей подлой девкой. Волна обиды и ненависти снова захлестнула меня, и я, натягивая куртку, выглянула из коридора в комнату. – Отчасти ты сама виновата в том, что с тобой произошло! – зло заговорила я. – И в одном был прав твой обожаемый Эдичка: ты, Алина, безвольная тряпка, которая все ему прощала, и в итоге это привело к краху! Алина не сводила с меня ненавидящего взгляда. Еще ни разу в жизни она не смотрела на меня такими глазами. Я могла представить со стороны, что мой взгляд был ничуть не добрее. Я поняла, что это – конец. Наверное, мы никогда не простим друг друга. – Уходи, – спокойно сказала Алина. И хотя я была уже в куртке и с шарфом в руках, все-таки нервно рассмеялась: – С чего это мне уходить? Я здесь тоже живу, между прочим! – Я не хочу тебя сейчас видеть, – проговорила сестра. – Аналогично, – усмехнулась я, все-таки обуваясь. Оставаться сейчас в квартире рядом с сестрой у меня и у самой не было никакого желания. И перед тем, как выйти в подъезд, я выкрикнула: – Тряпка! Ненавижу тебя! Еще никогда мне не хотелось так сильно обидеть сестру в ответ. Задеть, чтобы ей было еще больнее, чем есть. Я чувствовала вселенскую несправедливость. Только оставшись одна на темной лестничной клетке, я дала волю слезам. Всхлипнула громко и жалостливо. Еще и еще. Горячие тяжелые слезы застилали глаза, скатывались по щекам. Я спустилась практически на ощупь, в спасении хватаясь за перила. Из-за слез и дороги толком не разбирала. На улице надоевшая слякоть и снег с дождем. На обочинах – островки растаявшего снега. И ветер. Ледяной гудящий ветер, сбивающий с ног. Ну почему даже погода против меня? Я шла по проспекту, вытирая непрекращающиеся слезы тыльной стороной ладони. Прохожие с удивлением косились на меня, но мне было плевать. Я старалась ни с кем не встречаться взглядом. На улице уже сгустились синие сумерки. Широкие украшенные витрины магазинов были ярко освещены. Порывистый ветер едва не сбивал с ног, но я упрямо брела дальше. Сама не помню, как дошла до остановки. После рабочего дня еле втиснулась в переполненный автобус. Из-за вечерних пробок ехали медленно, надолго застревая на каждом светофоре. Кондуктор ругалась с кем-то в начале автобуса из-за неуплаты за проезд, рядом со мной два парня спорили о том, как лучше поделить шпоры для зачета по английскому. Девушка, сидящая у окна, долго трепалась по телефону, рассказывая о планах на Новый год… С кем встретит, какое платье на ней будет и что есть вариант заказать подешевле ящик очень хорошего шампанского. Все эти разговоры я слушала фоном. Просто людской шум, ничего не значащие обрывки фраз. Толпа сама вытолкнула меня на нужной остановке, и я решила, что это знак. Мне хотелось быть именно здесь. У этого старого красивого дома, с неприветливым темным двором-колодцем. Здесь было еще сумрачнее, чем на улице, все вокруг накрыла мутная дождевая пелена. Над головой вспыхнул уличный фонарь, но это не прибавило двору никакого уюта. Огромная лужа разлилась прямо из арки, словно озеро. В ней отражались зажженные в окнах огни и тот самый фонарь. Со стороны оживленного проспекта доносились голоса, слышалось гудение машин. Тут же из проехавшего авто донеслись глухие басы магнитолы. Город продолжал жить в своем привычном ритме. Я застыла рядом с огромной лужей, думая, как лучше ее обойти. А может, это знак, что и не нужно мне идти дальше? Лучше развернуться и отправиться домой. Из размышлений меня вытянули веселые голоса. Я подняла голову и увидела их. В сумерках даже не сразу узнала… Только по знакомой походке. Он шел, трепетно держа ее за руку. Тогда я попятилась и встала под огромное дерево, чтобы меня не заметили. Вот они тоже остановились у противоположного края лужи, не зная, как ее миновать. Он что-то негромко сказал ей, а она тихо рассмеялась. Полненькая, невысокая, с кудрявыми светлыми волосами, которые выбились из-под шапки. У нее очень миловидная внешность, но совсем не такой я представляла его спутницу жизни. Возможно, они учились вместе или познакомились недавно, где-нибудь в баре или через общих друзей… Наверняка она его ровесница. И, конечно, подходит ему. Вот она привстала на носочки и поцеловала его. Несмело, трогательно, в щеку. И его лицо тут же стало счастливым. А вдруг сегодня у них первое свидание, и все только начинается? Вдруг у меня еще есть шанс все изменить? Или наконец просто отпустить?.. Любить безответно – это как добровольно поджигать себя, делая себе больно. Гореть в огне, не зная, как выбраться из этого пламени… Ну, вот и все, – решила я. Это конец. Несколько месяцев я лелеяла мечту. По-детски глупую, но в глубине души казалось, что все-таки осуществимую. Когда-нибудь. А оказалось, что никогда. Возможно, не от такой большой любви, а уже от обиды слезы снова навернулись мне на глаза. Я смотрела, как Антон Владимирович с легкостью подхватил свою спутницу на руки и перенес через лужу. Меня они, конечно, не могли заметить. Они бы сейчас никого рядом не заметили, так были увлечены собой и своим счастьем. Я стояла в тени голого высокого дерева и боялась пошевелиться. Не сводила с них немигающий взгляд. И, как назло, дождь еще больше разошелся. Почему любовь может причинять столько боли? Разве это не трепетное и сильное чувство, которое должно тебя делать только лучше? Я вспомнила о своей сестре, которая на почве несчастной любви сошла с ума. Перестала быть собой и стала какой-то незнакомой, озлобленной и несчастной Алиной. Они будто нарочно уходили медленно, не спеша. О чем-то весело болтая в свете одинокого фонаря. А я вдруг вспомнила о своем новогоднем желании. Таким глупым теперь оно мне показалось. Закинутым глубоко в ящик. Все волшебство исчезло в миг. И я исчезла, как растаявший декабрьский снег. Антон Владимирович и его девушка скрылись за углом дома, а я почему-то так и осталась стоять под дождем. И зачем сюда приперлась? Вот дура! Делаю самые нелогичные вещи на свете, а потом о них жалею… Я вышла из-под дерева и направилась в сторону проспекта. Погрязнув в своих печальных мыслях, не сразу услышала шум мотора. Из арки на скорости выскочила иномарка, осветив двор фарами. В последний момент я успела отскочить в сторону. Машина пронеслась мимо, по той самой огромной луже, обдав меня веером холодных брызг с ног до головы. Стало так холодно и неуютно, что меня бросило в дрожь. Если до этого мне казалось, что хуже мне уже не может быть, то теперь я поняла, как сильно ошиблась. Ледяные капли стекали по щекам к подбородку. В голове крутился только один вопрос: за что мне все это в один день? Как теперь возвращаться домой, облитой с ног до головы? Мне даже не хотелось ругаться на унесшегося водителя иномарки. Казалось, что это само собой разумеется. Этот день должен был закончиться только так, и никак иначе. Я великая неудачница. Никчемная, несчастная, глупая. Я все это заслужила. Стояла под проливным дождем, проклиная собственную жизнь. Снова подул ветер, и меня бросило в дрожь. А когда я взглянула в сторону арки, сердце екнуло. На меня растерянно смотрел Тимур. В тусклом свете фонаря он казался каким-то незнакомым, но при этом, как и всегда, красивым. Макеев кивнул, подзывая меня к себе. И я пошагала к нему прямиком по луже, еще вдобавок промочив ноги.