Глава двенадцатая В одном ботинке неприятно чавкало. В подъезде было сумрачно и холодно. Мы поднимались молча. Я искоса поглядывала на Макеева и почему-то не решалась сказать ни слова. Тимур был серьезным. Он вообще в последнее время редко улыбался. Хотя я и не могу припомнить его сияющим. Разве что когда он любезно кокетничал с Алининой подругой Катей на нашей даче. Ну, и раньше он иногда улыбался мне… В такие минуты они были похожи с Антоном Владимировичем, и я уже не могла разобрать, кому эта белозубая улыбка идет больше. И как я раньше не замечала этого сходства в мимике? Интересно, а другие одноклассники, как и я, даже не догадываются об их родстве? Но учителя-то, разумеется, в курсе… Конечно, географ улыбался намного чаще, чем Тимур. Антон Владимирович вообще был очень обаятельным и дружелюбным. А от Макеева попробуй еще добиться улыбки. Прям царевна Несмеяна. Небрежность в одежде, коротко стриженные волосы, серьга в ухе… Макеев был далек от элегантного старшего брата. Но в этой его небрежности тоже была мужественность и привлекательность. Мне хотелось, чтобы Тимур улыбнулся, но я не могла придумать, чем его развеселить. Да и самой веселиться не очень-то хотелось. Этот водитель, обливший меня с ног до головы, окончательно убил сегодняшний день. Мне казалось, что уже не будет ничего хорошего. И не только сегодня, а вообще… Жизнь кончена. Когда мы остановились у квартиры Макеева, я внезапно осознала, что не могу в нее зайти. Было неудобно. Все еще дрожа от холода, я сделала шаг назад. – Ты чего? – удивился Тимур, обернувшись. Эта фраза – первая, которую он произнес за все время. – Да неудобно как-то, – пробормотала я. От холода зуб на зуб не попадал. Не хватало только простыть перед Новым годом и пропустить долгожданный поход. Впрочем… Какая теперь разница? Ждать поездку с Антоном Владимировичем уже не имело смысла. Сердце его, как выяснилось, все-таки занято. А что касается моей простуды… Ну, заболею я, а может, даже умру. Алине наверняка будет только легче от этого. Надеюсь, ее до конца жизни будет грызть совесть из-за того, что я заболела после нашей ссоры. Я сбежала из дома, едва не попала под машину и замерзла насмерть. Мысль о том, как моя сестра будет страдать от раскаяния, мне понравилась гораздо больше, чем мысль о блондинке в вязаной шапочке. Хотя желание это было, конечно, нездоровое, но я была так обижена на сестру, что меня это даже ничуть не испугало. – Дома никого нет, – сказал Макеев. – Отчим в командировке, мать на сутках. А Антон только недавно ушел. – Я видела, – сказала я глухо. Тимур снова обернулся. И в его глазах сверкнуло что-то незнакомое и злое. И тогда я подумала, что он наверняка подумал, будто я так убиваюсь из-за Антона… Конечно, доля правды в этом была (кому приятно, когда твои мечты летят к чертовой бабушке), но дело ведь было не только в нем. Макеев стал еще более колючим, и я решила, что он все-таки ревнует. И точно не нравится ему никакая Сабирзянова… И Катька не нравится. Он не обманывал и не шутил – ему нравлюсь только я. И от этой мысли я широко улыбнулась. Смена моего настроения наверняка испугала Макеева. Все то время, пока он возился с ключами, Тимур не сводил с меня слегка недоуменного взгляда. Я и сама себя боялась. Меня кидало из стороны в сторону… Как при биполярном расстройстве. Я даже решила, что за один день сошла с ума. Наконец замки поддались Макееву. Он распахнул дверь, и мы прошли в темную квартиру. Тимур включил бра на стене. При тусклом свете все в квартире казалось таинственным. Я встала напротив зеркала в полный рост и с ужасом осмотрела себя. Мокрая, жалкая, с распухшим от рыданий носом и грязевыми каплями на лице. Каштановые волосы как жесткая проволока, торчали из-под отяжелевшей шапки, которая сползла на лоб. Да уж, красавица… Ничего не скажешь! Макеев, который сейчас стоял за моей спиной и тоже смотрел на меня в отражении, по сравнению со мной был моделью с обложки модного каталога. Я вздохнула и произнесла: – Ну я и чучело. – Да, похоже, сегодня не лучший твой день, – наконец улыбнулся Тимур. Теперь я не смотрела на себя. Только на его отражение. В полутьме глаза Макеева казались еще чернее, а черты лица – как никогда притягательными. Тимур осторожно снял с меня влажную шапку, и мои волосы рассыпались по плечам. Мы стояли молча и пялились друг на друга в отражении с самым серьезным видом. Тогда я не удержалась и показала Макееву язык. Он расслабленно рассмеялся и кивнул в сторону ванной. – Можешь принять душ. Я тебе дам чистые вещи. А потом приходи на кухню, пока чай заварю. Мы сняли верхнюю одежду. Тимур принес мне свои треники, которые приятно пахли стиральным порошком. Я зашла в ванную и снова уставилась в зеркало. При ярком освещении мой вид показался мне еще хуже. Надо же, какой кошмар… А я еще считала, что Алина после всех своих страданий неважно выглядит. Я сняла грязные мокрые джинсы и стыдливо убрала их в угол. Нужно попросить у Тимура пакет. Ванная казалась стерильно чистой, и я совсем не вписывалась в интерьер. Принимая душ, не могла отделаться от мысли, что моюсь у собственного географа. А он даже не в курсе… М-да. Я вспомнила, как мы с близнецами дулись на Яну из-за того, что она скрывает подробности своего романа. Знали бы девчонки, у кого я торчу в гостях, упали бы в обморок. Приняв душ и переодевшись в штаны Макеева, я снова критически осмотрела себя в зеркале. Конечно, треники были на несколько размеров больше. Тогда я подвязала их на талии. Когда осторожно вышла из ванной, на кухне как раз посвистывал чайник. На столе стояли пирожные в виде корзиночек с милыми желтыми цыплятами и розочками. Сто лет таких не видела. В последний раз ела их в далеком детстве. – Присаживайся, – кивнул Тимур. Я смущенно уселась на край табуретки. – Я твои ботинки на батарею поставил. И куртку почистил. А джинсы и шапку сейчас в стирку загружу. – Ой, ты чего… Не нужно, – еще больше смутилась я. – Я домой унесу и сама постираю. – Фигня, быстро с сушкой высушится. Не парься. Тимур сказал это так легко, что париться действительно немного перехотелось. Хотя смущение никак не проходило. – Милые пирожные, – сказала я, кивнув на «корзиночки». – Ага. Это я за ними в магаз гонял, – ответил Тимур. Почему-то меня это умилило, поэтому я рассмеялась. А Макеев, наоборот, стушевался. – Ну, вкусные же, – проворчал он. Мы пили чай, слушая, как свирепствует ветер за окном. Смущение постепенно уходило. На смену ему пришло уже позабытое чувство уюта. Дома царила такая нервная и напряженная атмосфера, что я уже отвыкла от простых радостей. – Давно они встречаются? – все-таки не сдержалась и спросила я. Макеев тут же помрачнел: – Понятия не имею. Я за похождениями Антона не слежу. – А у него много похождений? – Зуева, если ты пришла сюда вынюхивать подробности личной жизни Антона Владимировича, то немного не по адресу. Я не буду с тобой об этом на кухне сплетничать, как бабка. – Вообще-то я не для этого я пришла, – стушевалась я. – Я просто мимо проходила. Прозвучало это не слишком правдоподобно. Просто так получилось. А зачем я сюда пришла? Кого хотела здесь увидеть? Антона Владимировича?.. Или все-таки Тимура? – Ну-ну, – усмехнулся Тимур. – Ты уже за ним шпионить начала? Я покачала головой: – Нет, конечно. Говорю ж тебе: случайно. Мне вообще на него все равно. Тимур мне не особо верил. Пил чай и молчал. А я, доев пирожное, сделала большой глоток горячего чая, обожгла язык, поспешно поставила кружку на стол и всхлипнула. Тимур из обиженного тут же сделался озадаченным. С тревогой в голосе спросил: – Наташа, с тобой все в порядке? Это из-за него? – Нет, Тимур, все плохо, – сказала я. И как только произнесла это, меня тут же захлестнуло прежними эмоциями. Отодвинув пустую чашку в сторону, я прильнула к Тимуру и снова зарыдала. Макеев осторожно погладил меня по плечу, но ни о чем не спрашивал. Ждал, когда я сама начну говорить. – Алина… – шмыгнула носом я, когда слез стало немного меньше. – Алина меня ненавидит. Она почему-то винит меня в том, что они с Эдиком расстались… Из-за того, что он меня поцеловал. – Эдик тебя поцеловал? Я, закусив губу, закивала. – Я этого не хотела, – сказала я сквозь слезы. – Он сам. И это было после того, как они расстались. Он изменял моей сестре. Не со мной, конечно. С другой. Или с другими. Света так сказала… Ты помнишь Свету? Которая с Катькой была, в леопардовой юбке. Рассказ мой получался сбивчивым и странным, но Тимур все равно меня слушал. При этом не переставал хмуриться. Я думала, мне станет легче, если я выговорюсь, но по мере моего рассказа стало казаться, что все, наоборот, нагромождается как снежный ком. Все тяжелее и тяжелее мне становилось. В какой-то момент даже показалось, что я вот-вот покачусь кубарем в эту снежную пропасть и переломаю себя всю. – За что мне это? – немного высокопарно произнесла я в конце своего монолога. – Все в порядке, – сказал Тимур невозмутимо. – Просто ты взрослеешь. – Взрослеть больно, если честно, – призналась я. – Есть такое, – согласился Макеев. – И я некрасивая, когда плачу, – снова шмыгнула я. Было неудобно показываться перед Тимуром в таком виде. Но что поделать, если все так сложилось. Думала, сейчас Макеев скажет мне что-нибудь ободряющее. Мол, все проходит, и это пройдет, не плачь. Сестра поймет, что была не права, и бла-бла-бла… Но Тимур вдруг предложил: – А пойдем в кино? – В кино? – удивилась я. – Ну да. Здесь рядом кинотеатр. И время еще детское. Моя куртка была еще влажной, поэтому Макеев выдал мне свою и еще дал шапку. Смотрелась я в этом нелепо, как гном, которому одежда больше на несколько размеров, но деваться было некуда. Кинотеатр действительно находился рядом. Да и времени еще было немного, несмотря на темноту за окном. – Отвлечешься, – добавил Тимур. Он был прав – отвлечься мне было необходимо. После рассказа о том, что происходило у нас дома, на душе стало только тяжелее. Проходя мимо большой комнаты, я заметила, что у Тимура уже наряжена елка. Искусственная, высоченная и очень красивая. С красными шарами и золотистыми бантами. – Ой, у вас уже елка, – с восторгом отозвалась я. И снова иголкой в сердце кольнуло разочарование. У нас в доме ответственной за елку всегда была Алина. Она украшала не только новогоднее дерево, но и всю квартиру. Делала еловые венки, развешивала гирлянды и лепила забавных снеговиков на окна. В этом же году ни о какой подготовке и речи не шло. Всем нам стало не до Нового года.