Прибежал часовой, совсем молодой парень. Доложил о стрельбе, своих действиях. Но действо продолжалось. Пожарный расчет горящий самолет погасил, хотя он пришел в негодность. Зато примчался контрразведчик. От него попахивало спиртным. Мог себе позволить человек немного выпить, ему на следующий день не летать. Выслушал доклад начальника караула, часового, Павла. При свете фонаря осмотрел убитого. У того «наган» при себе и при обыске никаких документов или вещей, вроде расчески или портсигара. Как будто специально карманы опустошил. Убитого на грузовике с сопроводительной бумагой отправили к судмедэксперту. А часового и Павла на допрос к контрразведчику. После допроса Павел освободился утром. От полетов контрразведчик его временно отстранил. Но вечером вызвал через посыльного снова. – Твое счастье! Смертельное ранение неизвестный получил из трехлинейки часового, а ранение в бедро из «ТТ». Подтверждаются твои слова, летун. – Могу быть свободен? – Можешь. А ведь могло кончиться плохо, неизвестного могли счесть пособником Павла. Подозрительность в государстве, армии, обществе была возведена в абсолют. А в общем, не удивительно. Территория аэродрома не огорожена, даже колючей проволокой. И на всю большую площадь всего трое часовых на постах, не считая отдыхающих и бодрствующих смен. На сей раз обошлось, а мог диверсант и убить из-за угла или контрразведчик обвинить, состряпать дело. Выводы Павел сделал, лишний раз ночью в одиночку из казармы или землянки не выходить. Глава 4. Таран После того, как немцы сменили направление главного удара – с Москвы на южное, разведывательные полеты тоже изменили вектор, не на запад, а на юг. Командование хотело знать, что происходит в немецких тылах. Подготовка к наступлению длится не меньше месяца – завезти боеприпасы, горючее, провизию, медикаменты, где-то их складировать. Сараем здесь не обойтись. И видимые следы подготовки всегда можно обнаружить. Повышенная активность автотранспорта, появление танков и штурмовых орудий. Понятно, что их маскируют – ветками, маскировочными сетками, а то и стогами сена. Однако при косом освещении, рано утром, бронетехника выделяется тенями. С чего это вдруг на ровном поле десятки холмиков? Или на лугу за день появилось полсотни стогов сена, если колхозов нет, а у жителей немцы угнали всю живность в Германию или съели и сено селянам не нужно. Помогали и партизаны. У немцев на любой технике – танках, автомашинах, тягачах были обозначения дивизии в виде трафаретных рисунков – слона, тигра в прыжке, орла. Как только появлялась техника с рисунком, которого раньше в этой местности не видели, партизаны по рации сообщали. Какой рисунок какой дивизии принадлежал, в разведгруппе уже знали, делали выводы – какая дивизия переброшена на данный участок фронта. Из многих мелких донесений, фотографий авиаразведки, допросов пленных, перехватов радиограмм складывалась общая картина. Но и немцы не зевали. Бомбардировщики наши вылетали на бомбежки как минимум одним звеном в три самолета, а чаще эскадрильей в девять самолетов. Так и бомбовый удар мощнее, и воздушным стрелкам отбиться проще. Для прикрытия бомберов в сорок втором уже давали истребительное прикрытие. А если в немецкий тыл летит одиночная «пешка», либо другой бомбардировщик, значит это разведчик и его надо сбить. Если от одного-двух «мессеров» удавалось отбиться, то от двух пар шансов не было. Да еще в 1941–42 годах немало летчиков и штурманов при покидании подбитой «пешки» сгубила радиоантенна. Шла она от фонаря кабины к шайбам обоих вертикальных рулей. Сбрасывают с подбитой машины фонарь, вываливается из кабины летчик или штурман, его воздушным потоком швыряет на провод. Раз! И головы нет, проводом как пилой срезало. У бортстрелка кабина между проводами и таких трагедий не было. В конце сорок второго с заводов пошли уже переделанные машины, при сбросе фонаря провода антенн слетали. А еще в 1941–42 годах немецкие летчики играли в благородство, наших летчиков на парашютах в воздухе не расстреливали. Впрочем, наши летчики так не делали вообще. А с 1943 года немцы, если позволяла обстановка, пытались сбитых летчиков расстрелять, все советским ВВС урон, летчика подготовить долго, сложно и дорого. До сорок третьего года уровень подготовки немецких летчиков превосходил квалификацию советских. В наших летных школах курсанту давали 30–40 летных часов. Взлет, полет по кругу, посадка. И всегда давали возможность пострелять на полигоне, побомбить. Немцев в летных школах обучали по триста летных часов, да еще теория. Инструкторами выступали эксперты, как немцы называли своих асов. В наших летных школах инструкторами зачастую были закончившие эту же школу с отличием, без летной практики, фронтового опыта. Люфтваффе вступило в войну с СССР, имея боевой опыт в Испании в 1937 году, в боях с Польшей и Англией. В Советском Союзе почти все летчики, воевавшие в Испании, были репрессированы. Опыт передавать было некому. Только изучили карту района полетов, как приказ на разведку. Самолет готов – исправен, заправлен. Взлетели. Набрав восемьсот метров, Павел убавил обороты моторам с максимальных до одной тысячи восьмисот. На таком режиме скорость крейсерская, бензин расходуется экономно, ибо пролететь предстояло по длинному маршруту, кружок в тысячу километров, максимальная дальность, если не собьют. О плохом старались не думать, дурные мысли иногда материализовывались. До заданных целей шли на высоте восемь тысяч метров, прячась за облаками. Погода полету благоприятствовала. Облачность высокая, случись – «худые» налетят, есть где спрятаться. У истребителей запас топлива невелик, долго кружиться, выжидать не смогут. Над обусловленным заданием районом снизились до четырех тысяч метров, штурман фото отщелкал. Снова набрали высоту, перелетели на полсотни километров южнее, опять снижение, ровный проход по кругу для качественной съемки. Только Матвей произнес: – Баста! Возвращаемся! Как бортстрелок доложил: – Вижу двух «худых». Уйти на пикирование не удастся. ПЕ-2 при пикировании на семидесяти градусах развивает до семисот километров в час, но и «худые» такую же скорость. Но при выводе «пешки» из пике она просаживается еще метров на шестьсот – восемьсот, и в этот момент перегрузки запредельные, самолет и экипаж никакие эволюции совершать не в состоянии, и «худые» воспользуются моментом. Лучше лезть на высоту, к облакам. Хотя скороподъемность у «мессеров» выше, все же есть шанс спрятаться, уйти. Двигателям максимальный газ, штурвал на себя. «Пешка» большую часть топлива уже израсходовала, вверх полезла легко, но истребители догоняли. Послышался звук пулеметной очереди. Сначала стрелял бортстрелок, потом присоединился штурман. Плохо, значит – истребители уже на хвосте, близко. Моторы на максимальных оборотах, уже две минуты ревут, еще минута и надо снижать нагрузку, иначе не сдюжат. А внизу пока оккупированная территория. Справа разрывы снарядов. Повернул Павел голову – на правой плоскости три дыры с человеческую голову размером. «Пешка» – самолет живучий. Павел видел, какие иной раз возвращались на аэродром бомбардировщики – нет живого места, удивительно, как долететь смог. Строчит ШКАС штурмана, басовито стреляет УБТ бортстрелка. Облака уже близко. Все, влетели в белую пелену, по стеклу капли поползли. Видимости никакой, едва проглядываются концы крыльев. Облако тянулось довольно далеко, а заканчивалось – почти сразу попадали в другое. Павел посчитал – повезло. Снова попали в разрыв облаков. Экипаж осмотрелся, истребителей не видно. – Штурман, место! Матвей определился по местности, сверил с картой, доложил координаты и курс на аэродром. Павел от услышанного приуныл. Далековато они забрались, хватило бы бензина на обратный путь. «Мессеры» заставили отклониться в сторону, в облака. Кабы не они, уже линию фронта пересекли. Павел перевел рычаги газа и шага винтов в экономный режим. Через полчаса миновали линию фронта, уже на душе спокойнее. Если вражеские истребители атакуют, наши смогут быстро прийти на помощь. Ближайший аэродром, где базируются «яки» в пятнадцати километрах. С тревогой поглядывал на стрелки указателей топлива, они почти лежали на нуле. Из подвесного бака топливо давно выработано, уже из основных последние литры уходят. У моторов аппетит отменный. Самолетные баки вмещают 1 484 литра топлива, да подвесной 335 литров. И всего этого высокооктанового бензина хватает на тысячу с небольшим километров дистанции. Чихнул, но продолжил работу левый двигатель. – Матвей, где ближайший аэродром? – Через пять километров ложный. Сесть там можно, но полоса короткая. Ложные аэродромы делали, чтобы отвлечь внимание немецких авиаразведчиков и бомбардировщиков от основных. Почти каждый полк, а уж авиадивизия так обязательно имели такие. Стояли деревянные макеты самолетов, небрежно замаскированные, ходили люди. Иногда такими аэродромами пользовались истребители, как аэродромом «подскока», своего рода засады для возвращающихся с бомбежки немцев. – Только вправо подвернуть двадцать градусов надо. Еще раз чихнул левый двигатель. Павел по подсказке штурмана изменил курс – двадцать градусов вправо. Почти сразу увидел впереди посадочную полосу. Начал плавное снижение. Полоса ближе и ближе, уже видны плохо замаскированные самолеты, фигурки людей. Высота уже триста метров и вдруг в небо взмывает красная ракета, запрещающая посадку. Павел бы с удовольствием ушел на свой аэродром, а топлива не хватит. Выпустил шасси, закрылки в посадочное положение. Моторы, сразу оба, заглохли. Винты по инерции еще покрутились несколько секунд и остановились. Сразу стал слышен свист ветра в проводах антенн, лопастях стоящих винтов. Когда двигатели работают, этих звуков не слышно. Самолет держится в воздухе за счет скорости. Упала скорость, крылья уже не создают подъемной силы, и высота стремительно снижается. Все же удалось дотянуть до начала полосы. Не очень ровная, для бомбардировщиков не приспособленная. С неровностями. Но все же не лес, не болото или другие неудобья. «Пешка» покатилась по полосе. Павел давил на педали, тормозил. За секунды, пока был на полосе, пока не остановился бомбардировщик, пробил пот. Обидно разбить самолет, добыв важные разведданные, уйдя от «мессеров», совершив посадку уже на своей земле. Остановились в сорока – пятидесяти метрах от деревьев. Пару минут Павел сидел, силы как-то сразу покинули. Первым пришел в себя штурман, открыл нижний люк, опустил трап. – Командир! Ты чего застыл? Все хорошо, сели удачно. А к самолету уже бегут бойцы. Сигнал ракетой подавали, потому как для бомбардировщика полоса короткая. Однако, когда увидели, что двигатели не работают, винты стояли, поняли – ситуация у экипажа критическая. Вторым на землю выбрался бортстрелок, последним Павел. К нему старшина обратился, самый старший по званию: – Товарищ командир, аэродром «ложный». – Знаю, выбора не было, топливо кончилось. Мне бы телефон, с полком связаться. – Это можно. Пока шли к землянке, Павел видел свежие воронки от бомб. Не зря свой хлеб бойцы ели, купились немцы на «обманку». Через фронтовые коммутаторы, потратив не меньше десяти минут, связался со штабом своего полка, объяснил ситуацию. – Если бензин подвезем, взлететь сможешь? – Постараюсь. – Тогда жди. Пока Павел ходил звонить, бойцы под руководством штурмана самолет развернули носом на посадочную полосу, потом стали набрасывать маскировочную сеть. Потом экипаж напоили чаем. Своей кухни у бойцов не было, обед привозили в термосах на грузовике. «Ложный» аэродром обслуживало всего отделение солдат. Грузовик с двумя бочками бензина прибыл часа через два. Благо, что захватили с собой ручной насос для перекачки бензина. Тут уж бойцы постарались, качали по очереди. Но все равно времени ушло много, через час темнеть начнет. Пока шла заправка под приглядом штурмана, Павел пешком прошел до конца полосы. Коротковата, еще бы метров сто. А хуже того, за грунтовой полосой уже кустарник растет. Взлетать на максимальных оборотах и, едва оторвавшись, сразу убирать шасси, чтобы не зацепиться за препятствия. Взлет и особенно посадка самые сложные и опасные элементы полета. Надо поторапливаться, для ночной работы полковой аэродром не приспособлен. Как только закончилась заправка, Павел скомандовал: – Маскировочную сеть снять, экипаж – по местам! Бойцы живо стянули сеть. Хорошо, что для запуска мотора не нужен автостартер, есть такой на специальном грузовом автомобиле. На «пешке» запуск пневматический, сжатым воздухом. Один оборот винта, другой и вот уже схватил, заработал громко, выбросив дымный выхлоп. Запустил второй мотор, минут десять прогревал до рабочей температуры воды и масла. Если взлетать на непрогретых моторах, они будут недодавать мощности и взлет может закончиться катастрофой. Закрылки на взлет, ноги с педалей убрал, отпуская тормоза, самолет начал разбег, вздымая за собой клубы пыли. Моторы ревут, скорость нарастает. Пора! Потянул немного штурвал на себя, почувствовал, как перестало трясти. Это колеса оторвались от неровного грунта. Сразу ручку повернул на уборку шасси, штурвал уже сильнее на себя. Кустарник пронесся под брюхом. Ура! В воздухе, все получилось. Но напряжение было велико. – Штурман, курс! – Сто девяносто. – Принято. Заложил плавный вираж. Полковой аэродром за спиной и немного в стороне. Большую высоту не набирал, лёту десять-двенадцать минут, если ничто не помешает. Из-за надвигающейся темноты в воздухе уже ни наших, ни немецких самолетов. Добрались без происшествий. Только сели и зарулили на стоянку, как техники сняли с самолета кассеты с отснятой пленкой, унесли в фотолабораторию. Данных ждало командование. Павел в штаб, доложил о полете, о вынужденной посадке. И сразу всем экипажем в столовую. За весь день утром скромный завтрак, в желудке сосало. И спать! За сегодняшний день выпало много событий, причем не самых приятных, пришлось понервничать. Утром всю местность затянуло туманом, вылетов не было. Если взлететь бы еще удалось, то найти при возвращении свой аэродром не получилось. Да еще механики огорчили. На самолете повреждения от обстрелов, которые надо устранить. Политрук сразу собрание устроил – о текущем политическом моменте, потом прослушали по радио сводку Совинформбюро. Пока новости нерадостные, немцы развернули наступление на восток, через донские степи к Сталинграду, бои идут серьезные. И второе направление – на юг, к Грозному, к нефтяным месторождениям. Еще силен немец, но не было уже той растерянности, неуверенности в собственных силах, как год назад, летом сорок первого. Появился опыт боевых действий, научились бить немца. Уступали еще врагу в качестве авиатехники, в тактике, в пилотировании, ибо в полках много молодых пилотов, у которых малый налет. Им бы еще с опытным инструктором в училище летать, а их в самое пекло бросили. Но уже чувствовалось – промышленность перестроилась, с каждым днем растет выпуск боевой техники, боеприпасов. Заводы технику усовершенствуют, учитывая замечания эксплуатантов. Усиливается вооружение, растет мощность моторов, а стало быть, и скорость самолетов. Идет негласное соревнование – и немцы улучшают модели самолетов и наши. «Мессер» сорок второго года уже не тот, с которым немцы начали войну с СССР. Впрочем, так же как и Як-1. Из военного дневника Франца Гальдера, с 1938 года начальника штаба сухопутных войск Германии. С 1940 года генерал-полковник вермахта. Снят с должности в 1942 году из-за разногласий с Гитлером. Гальдер имел хорошее военное образование – военное училище, а затем и военную академию, боевой опыт. А Гитлер воевал в Первую мировую войну в чине ефрейтора, в военном деле понимал слабо, но генералов не любил и поучал. В начале войны с Советским Союзом ошибки в планировании операций исправлялись опытными генералами за счет превосходства в боевой технике и отработанной тактике. К середине войны превосходство в технике сошло на «нет», а советские командиры учились быстро. Гальдер подводил итоги боевых действий за период с 22 июня 1941 года по 21 июня 1942 года. В плане людских потерь – 271 612 военнослужащих было убито, пропало без вести 65 730 человек. Это безвозвратные потери без учета раненых, многих из них удалось вернуть в строй. Немцы учет вели скрупулезный, наши командиры до конца войны этому не научились (где погиб боец, где похоронен). Немцы первого июля обошли Горшечное, в окружении оказалась 102-я бригада 4-го танкового корпуса. Танкисты отчаянно дрались в течение двух суток, сковывая силы немцев, в ночь на третье июля остатки бригады прорвались к своим. Второго июля немцы прорвали оборону советских войск танковыми клиньями на глубину до восьмидесяти километров. Между Брянским и ЮгоЗападным фронтами образовалась значительная брешь, немцам открылся путь на Дон и к Воронежу. В ночь на третье июля силы пятой танковой армии генерал-майора А. И. Лизюкова сосредоточились к югу от Ельца. В его армии пятьсот тридцать танков и генерал ждал приказа о наступлении. Удар его армии при поддержке пехоты по левому флангу наступающих немецких войск мог оказаться решающим, резко изменить обстановку, нанести врагу значительные потери. Однако из штаба фронта Лизюков задач не получал. Немцы получили сутки для развития наступления. Лишь 4 июля в район Ельца прибыл начальник Генштаба А. М. Василевский лично поставил задачу Лизюкову. Но время уже было упущено. Танки Гота уже прорвались к Дону. Наша 40-я армия попала в окружение, перехватить коммуникации врага, лишить Гота подвоза боеприпасов и топлива не удалось. На исходный рубеж для атаки к означенному времени вышел только 7-й танковый корпус генерала П. А. Ротмистрова. Остальные наступали с хода, поодиночке. Удара мощным кулаком не получилось, немцы встретили советских танкистов мощным артиллерийским огнем, успев подготовить противотанковые позиции. Боевые операции сухопутных войск успешны, если командование, их планирующее, обеспечено в полной мере данными о противнике. Значительная их часть добывается авиаразведкой, особенно на глубине 200–500 км от линии фронта. Так далеко не забираются в поисках ни полковые, ни дивизионные разведчики. До войны специалистов для авиаразведки обучали в Московской спецшколе. Даже выпускали самолет-разведчик Р-5. В 1940 году в Гомеле организовали военное училище аэрофотослужбы, где готовили техников и механиков, фотолаборантов, дешифровщиков. В начале войны училище эвакуировали в Давлеканово, куда в 1942 году перебазировали и Таганрогское авиаучилище. Они были объединены, организовано военно-авиационное училище разведчиков. Зачастую на короткие, трехмесячные курсы дешифровщиков направляли летчиков и штурманов после ранений, признанных негодными к строевой службе. В годы войны действовали двадцать отдельных разведывательных авиаполков и авиаэскадрилий, так же во многих строевых авиаполках имелись самолеты-разведчики. В бомбардировочных полках это были ПЕ-2, в истребительных Як-7. У этого самолета имелась двойная кабина, ибо самолет проектировали как учебный. В нее удачно устанавливалась фотоаппаратура. Главным недостатком такого «яка» был малый радиус действия. Позже стали устанавливать дополнительные подвесные баки, увеличив дальность полета. Штабы всех уровней требовали данных, разведчики делали в день по несколько вылетов в разные районы и области перед своим фронтом и соседним. Потому что немцы обычно прорывались на стыках фронтов. Они захватывали пленных, отлично знали, где стык, и удар наносили туда. Впрочем, так делали и наши. Но пока наступательные действия чаще вели немцы, и Красной армии приходилось обороняться. Экипажам самолетов-разведчиков приходилось рассчитывать на свои силы. У истребителей дальность полета вдвое меньше, чем у «пешек», и сопровождать они могли только в ближнем немецком тылу. Поэтому летный состав с большим вниманием слушал прогнозы метеорологов. Была такая служба в авиаполках и дивизиях и зачастую прогнозы они давали точные – направление и силу ветра, осадки, облачность. Осадки в виде снега или дождя резко ухудшали качество фотоснимков и в плохую погоду на разведку не вылетали. Либо если командование категорически приказывало, летели на малых высотах – 100–200 метров и обстановку оценивали визуально, проще говоря – своими глазами. В непогоду действия авиации, в том числе боевой, затруднены. Для пехоты и танков самое благоприятное время для передислокации, подтягивания резервов, можно не опасаться ударов с воздуха. Но для экипажей разведчиков малая высота опасна, даже удачная очередь из пехотного пулемета может привести к пожару или катастрофе. Пробоины, но не критичные, привозили на фюзеляжах всегда, механикам было чем заняться. А в хорошую погоду донимали истребители. Завидев разведчика, немцы по рации вызывали истребителей. То, что это разведчик, сомнений не вызывало. Во-первых, самолет один. На бомбежку вылетали как минимум звеном из трех самолетов или эскадрильей из девяти. В сорок втором году бомбардировщики на боевые задания летали под прикрытием истребителей. Ну и поведение одиночного самолета тоже выдавало в нем разведчика. Либо шел как по линеечке, либо ходил над районом галсами, делая снимки больших площадей. Если разведчика сбивали за линией фронта, редко кто из экипажа возвращался. Или погибали при посадке или попадали в плен. При покидании самолета с парашютом немцы активно искали экипаж. Ибо на карте штурман отмечал колонны войск, артиллерийские батареи и прочие секреты. Ежели Красная армия уже знает расположение позиций, надо оборудовать на новом месте, иначе разбомбят или партизаны взорвут. В сорок втором году в Белоруссии партизанское движение уже развернулось. Помощь Красной армии была существенной. Во время наступлений немцев подрывали мосты, пускали эшелоны под откос, затрудняя вермахту подвоз боеприпасов и топлива. В наступлении каждый день задержки с подвозом этих материалов важен. Но гибли и над своей территорией. В один из дней Павел готовился к вылету, обходил самолет, осматривал. Одна из «пешек» полка пошла на взлет. Павел проводил ее взглядом. Бомбардировщик набрал едва сотню метров высоты, как со стороны его хвоста показалась пара «мессеров». Видимо, вели свободную охоту. С ходу атаковали, выпустили по пушечной очереди и сразу исчезли. Зенитчики отреагировать не успели, слишком быстро все произошло. На взлете и посадке любой самолет уязвим. Скорость невелика, высота мала, возможности маневрировать нет. Подбитый «мессерами» самолет сразу охватило пламя. Баки полны, да еще и подвесной бак снизу, полный боекомплект на борту. Никто из горящего самолета не выпрыгнул. Да и покинул бы кто-нибудь из экипажа машину, шансов спастись никаких, слишком мала высота, парашют не успеет раскрыться. Так и врезалась «пешка» на глазах у всех в землю. Взрыв, во все стороны обломки, огненный столб. Пожарная машина к месту падения помчалась, люди побежали. Но к месту пожара из-за высокой температуры не подступиться, да еще боеприпасы рвутся, опасно. Отступились. А когда пожар погас, только оплавленные остатки конструкции, в которых самолет узнать сложно. На экипажи и обслуживающий технический персонал гибель экипажа и самолета подействовала угнетающе. От членов экипажа ничего не осталось, даже кости сгорели в пламени. Радиолокаторов или постов наблюдения не было. Да и будь посты, связи нет. В Красной армии в первые два года войны со связью беда. Радиостанции далеко не на всех самолетах или танках. На бронетехнике для связи, передачи команд – флажки. И куда ни посмотри – недочеты, ошибки. Радиостанций недостаточно, автомашин для перевозки пехоты тоже фактически нет, все больше пешком. О срочной переброске войск речи нет. А какие автомашины есть, так обычные, не со всеми ведущими осями и малой грузоподъемности. Образец грузовика – неприхотливого, с высокой проходимостью и грузоподъемностью, увидели только с поставками по ленд-лизу из США. «Виллис» для командиров и «Студебеккер» для пехоты и артиллерии. А немцы пешком не ходили. Мотоцикл, бронеавтомобиль, грузовик. В худшем случае – велосипеды для небольших команд, саперы, военная полиция. На технике батальон или полк за пару часов на сотню километров перебросить можно. Красноармейцы это расстояние за два-три дня проходят, ибо не калечные, а с грузом боеприпасов, на собственном горбу разобранные на части минометы несли, пулеметы. И так во всех родах войск. Недостатки в полной мере проявили себя во время финской войны 1939–40 годов, но командование – партийное и военное, ни анализа глубокого не сделало, ни выводов. «Шапками закидаем, воевать будем на чужой территории и малой кровью» – так говорили Буденный, Ворошилов и другие маршалы, не обремененные знаниями академий. Экипаж Павла получил задание на разведку железной дороги на оккупированной территории. Любое задание имеет свою специфику. Например, для определения оживленности движения надо пролететь над железной дорогой, делая сплошное фотографирование на участке в 400–500 километров. Дистанция выбрана не случайно. Именно столько проходит эшелон за сутки. Зная, сколько пройдет поездов за это время, можно приблизительно определить грузооборот. А еще визуально и по фото можно определить перевозимый груз. Например, поезд для перевозки личного состава имеет около полусотни вагонов. И, когда он стоит на станции, видна масса людей. Размяться вышли, набрать воды во фляжки, набрать еды в котелки из вагона-кухни. В воинских эшелонах кухни есть всегда. Немцы перевозили личный состав в обычных пассажирских вагонах, в отличие от воинов Красной армии. Их перевозили в теплушках с надписью – «40 человек или 8 лошадей». Санитарные поезда имели белый круг и красный крест, такие обозначения на стенках и крышах, для авиации. Экипажи с боевой техникой почти сплошь из платформ, в составе их обычно 30–40. Техника под брезентом, зачастую можно угадать – танки везут или пушки. Эшелоны с боеприпасами имеют 25–30 грузовых вагонов. Во-первых, такие эшелоны имеют большой вес, а главное – взрывоопасны. Случись такая беда в случае диверсии или бомбежки на станции, то и станция будет разрушена, и небольшой город. Так же отчетливо различимы цистерны с топливом, как визуально, так и на фото. Нашим дешифровщикам приходилось делать поправки на грузоподъемность. Немцы после захвата территорий сразу же перешивали железнодорожную колею на европейскую, чтобы можно было везти груз из Антверпена, Парижа или Берлина сразу до ближних тылов Восточного фронта. Русская колея была 1524 мм, а европейская – 1435 мм. Казалось бы, невелика разница. Однако объем вагона на советской и немецкой железной дороге разный, как и грузоподъемность. Дешифровщикам это обстоятельство приходилось учитывать. Отечественная теплушка НТВ (нормальный товарный вагон) вмещала 18 тонн, а немецкий двухосный вагон 12 тонн. Были и четырехосные вагоны. Наши имели грузоподъемность 60 тонн, а немецкие – 50. Но немецкий эшелон с боеприпасами тридцативагонного состава берет на 300 тонн меньше советского. Момент существенный. От объема завозимых запасов можно предположить массированность наступления противника. Еще на подлете к цели штурман сказал: – Слева девяносто наблюдаю клубы пыли.