Павел повернул голову. Точно, пылит, и сильно. Так демаскирует себя механизированная колонна – танки, грузовики, тягачи. – Отметь. – Уже, командир. Кабы не задание, отвернул бы сейчас влево, посмотрел, что передвигается. Мотоциклисты такой пыли не поднимут. Обычно немцы в прорыв вводят мотоциклистов. Они ведут разведку местности, по рации наводят авиацию на узлы сопротивления. А еще окружают населенные пункты, ведут активную стрельбу, поднимая панику. Население, а зачастую и новобранцы в воинских подразделениях поддаются панике, бегут из села или районного городка. Пятьсот километров над железной дорогой это один час десять минут лета. Вышли к исходной точке, прошли над станцией. Штурман начал делать снимки. Разведка железнодорожного сообщения – самый рискованный вид для экипажей. Час висеть над железной дорогой – как самоубийство. Уже через десять минут с немецких аэродромов взлетят «мессеры». Для летчика одно хорошо, с курса не собьешься, отчетливо видны с высоты рельсы, они как нить Ариадны. Павел осматривался по сторонам. Влево-вправо головой, влево-вниз тоже обзор хороший, вправо-вниз хуже, сиденье пилота влево смещено, а штурмана сзади и правее. Штурман воздушное пространство осматривать не может, его дело сейчас делать фото. И от качества его работы зависит выполнение задания. Павел не только вражеские истребители высматривал, но и облачность поблизости, чтобы в случае опасности в облаке спрятаться. Немцы долго сторожить его не смогут, запас топлива невелик. То ли немцы бросили весь свой четвертый воздушный флот на поддержку в воздухе наступающих на Дон частей, то ли какая-то накладка вышла, а только успел долететь Павел до последней намеченной точки маршрута. Штурман радостно заорал: – Баста! Все отснял, разворачиваемся! Нет слов желаннее! На радостях Павел вираж заложил крутой, почти поставив самолет вертикально на крыло. И радость сразу померкла. Слева четыре точки, довольно быстро приближаются. «Мессеры»! Против четырех истребителей у одиночной «пешки» шансов нет. Впереди, немного левее по курсу, на Угру, облачность, выше курса на две тысячи метров. Вопрос в том, что случится раньше – «пешка» доберется до облаков или ее настигнут вражеские истребители? Газ максимальный, штурвал совсем немного на себя. Если высоту набирать резко, потеряешь в скорости. – Штурман, бортстрелок, приготовиться к отражению атаки! – это Павел по самолетному переговорному устройству. Оба знают свои обязанности, следят за задней полусферой без напоминания. Израсходовав большую часть топлива, самолет легко набирает высоту. Но у ПЕ-2 максимальная скорость 452 км/час, а у «мессера» на двести километров больше. Одновременно открыли огонь штурман и бортстрелок. Уже понятно, что до МЕ-109 метров двести – двести пятьдесят. Истребители разделились. Одна пара висела на хвосте, другая стала набирать высоту. Понятно, хотят сверху с пикирования расстрелять бортстрелка и штурмана, а потом стрелять по самолету. Очереди грохотали почти не переставая. До облака уже рукой подать. Разрывы пушечных снарядов сзади. Черт! Пулемет бортстрелка смолк. Но «пешка» уже в облако влетела. – Штурман, что со стрелком? – Фонарь разбит, его не вижу. Павел попробовал вызвать стрелка по внутренней связи – СПУ. Не отвечает. Из экипажей «пешек» бортстрелки несли самые большие потери. Истребители сначала старались убить стрелков. У истребителя вооружение – 20-мм пушка и два пулемета. У бортстрелка один пулемет винтовочного калибра. Спереди немецкого летчика прикрывает мотор и бронестекло, для пуль ШКАСа немец почти неуязвим. Вот в профиль или в другой проекции – другое дело. Но немцы не подставляются, знают сильные и слабые стороны своего самолета, как и самолетов противника. И у немцев и у наших ВВС есть испытательные станции, где испытывают трофейную технику, облетывают, проводят учебные бои, потом разбирают – есть ли технические новинки? Немцы – нация технически продвинутая. В авиации первые новинки появились у них. Например – синхронизатор для пулеметов, стреляющих через плоскость вращения винта. Или на моторах «Мерседес-Бенц» механический впрыск бензина в цилиндры, тогда как на отечественных моторах еще стояли карбюраторы. Не меньше четверти часа Павел пробыл в облаке. Когда оно редело, заканчивалось, он разворачивался и ложился на обратный курс. Потом штурман подал голос: – Командир, у нас самих горючего может не хватить до своего аэродрома. Вывалился Павел из облака, далеко впереди пара «мессеров», к себе уходит. Совсем рядом еще пара, держат курс вслед за первой. Павел в кильватере за ним, причем дистанция до ведомого не больше ста метров и с небольшим превышением по высоте. Позиция, удобная для атаки. Сбить? А если оставшиеся истребители вернутся? Руки прямо чесались нажать на гашетки. Сдерживало то, что разведан большой участок железной дороги от Белева до Ельни. Данные нужны командованию. Пока раздумывал, штурман тронул за рукав. – Пусть уходят, наша задача – фотопленку привезти. Слова штурмана прекратили моральные сомнения – сбить или уйти втихую? – Штурман, курс! От Угры пошли на Юхнов, потом на Кондрово, затем разворот вправо и курсом сто восемьдесят к своему аэродрому. Приземлившись, Павел зарулил на свою стоянку, заглушив двигатели, выбрался из кабины и к хвосту, к кабине стрелка. За Павлом штурман. А бортстрелок мертв, пол кабины кровью залит, в бортах фюзеляжа пулевые пробоины. За год боевых действий Павел потерял уже троих бортстрелков. И все люди молодые, обидно. К самолету уже техник фотолаборатории спешит, снять кассету с отснятой пленкой. Ее проявить надо, высушить, напечатать снимки наиболее интересных участков. И уже дело дешифраторов отсмотреть, дать свое заключение для командования. Убитого бортстрелка хоронили на следующий день. Политрук пламенную речь сказал, личный состав, кто не был на задании, дал прощальный залп из пистолетов. Печальное событие, но у бортстрелка хотя бы могила есть и родным пошлют похоронку с указанием места последнего упокоения. У тех экипажей, что погибли над оккупированной территорией, и могилы не осталось. Не лучше участь тех, кто смог выброситься из подбитого самолета с парашютом и попал в плен. В списках части он значится как безвестно пропавший. То ли погиб, то ли сдался в плен. Много таких было. И семья – жена, дети не получали пенсию, как за погибшего кормильца. Об этой стороне жизни летный состав не разговаривал, но каждый имел в виду. За ужином помянули наркомовскими ста граммами водки. Линия фронта от аэродрома далеко, но погибшие были регулярно. К смерти привыкали, если это можно назвать привычкой. Просто не реагировали так остро, как в первые месяцы войны. А по наблюдениям Павла, в летных частях осталось не больше трети тех, кто встретил гитлеровское вторжение. Одни погибли, другие в госпиталях, или комиссованы со службы по причине боевых увечий, находятся в плену или партизанских отрядах на оккупированной территории. Таких старались вывозить, если позволяла местность или радиус действия самолета У-2. Следующим утром в экипаж дали нового бортстрелка, молодого парня, не нюхавшего еще пороха, Владимира. И этим же утром вылет, причем на событие неординарное. Ставка Верховного главнокомандования поручила командующему гвардейскими минометными частями генералу В. В. Аборенкову испытать во фронтовых условиях новую реактивную систему в районе Белева, на левом фланге Западного фронта. Скрытно подтянули два полка М-30, по немецким позициям в Аннино и Верхних Дольцах обрушили по два залпа. Оба узла сопротивления были основательно разрушены и были заняты нашей пехотой без потерь. А экипаж Павла проводил фотофиксацию результатов. Сначала сделали снимки до огневого налета и сразу после. Даже визуально было видно, что от укреплений – блиндажей, капониров артиллерийских батарей, дотов и дзотов почти ничего не осталось, вся местность в воронках, земля черная, выжженная, травы нет. И трупы, множество. Экипаж, видевший море огня на вражеских позициях, был восхищен результатом. Уже после приземления штурман сказал: – Побольше бы таких «Катюш», гнали бы немцев! Как позже узнал Павел, производство новых реактивных систем сдерживалось из-за отсутствия трехосных машин повышенной проходимости. И для этих-то двух полков собирали по всей армии. Только в сорок третьем году, с поставками «Студебеккеров», шедших своим ходом через Иран и далее через Азербайджан, ситуация коренным образом выправилась. Обычный грузовик ЗИС-5 использоваться не мог из-за недостаточной грузоподъемности и проходимости. В тактике действий фронтовой авиации со середины июля произошли перемены. Командующим 1-й Воздушной армией, действующей на Западном фронте, назначили генерал-майора авиации С. А. Худякова. Он не гнушался перенимать у противника лучшие приемы действий, начал применять массированные бомбардировки. Сначала по крупной цели бомбили бомбардировщики – полком или двумя, под сильным прикрытием истребителей. Потом укрепленные позиции обрабатывали штурмовики Ил-2 и тоже под прикрытием истребителей. Резко уменьшились потери бомбардировщиков и штурмовиков, возросла эффективность боевой работы. А с 26 августа командующим Западным фронтом был назначен генерал-полковник И. С. Конев, человек решительный, вдумчивый, не бросавший кавалеристов на вражеские танки. С приходом нового командующего воздушной армией и цели для авиаразведчиков появились новые. Почти каждый день одна из «пешек» эскадрильи уходила на разведку аэродромной сети врага. В принципе – разумно. Выведав аэродромы, можно нанести ночной удар по аэродрому и уничтожить на земле разом не один, а десятки истребителей. Сбить в воздушном бою МЕ-109 – большая удача. Хороший истребитель, который немцы усовершенствовали всю войну. Вышедший значительно позже «Мессершмитта» «Фокке-Вульф-190» Курта Танка проигрывал «худому» по многим параметрам, за исключением вооружения, мощи секундного залпа. В авиации мощь вооружения оценивается весом снарядов и пуль, выпущенных за одну секунду. Провести разведку вражеского аэродрома – непростая задача. Во-первых, зенитная артиллерия активно противодействует. Во-вторых, если аэродром для истребителей, обязательно взлетит пара «худых» с задачей – догнать и сбить разведчика, не дать уйти с данными. Да еще и сама авиаразведка имеет неустранимые недостатки. Например – трудность или невозможность распознавания хорошо замаскированных объектов. Стоит закатить истребитель под кромку деревьев, накрыть его маскировочной сетью и с двухсот метров уже и не опознать. Во-вторых, невозможность получить данные сверх тех, которые можно получить фотографией или визуальным наблюдением. Например – распознать капониры для пушек удалось, а калибр и назначение неизвестны. Гаубица это или противотанковая пушка – не установить. Или установить, что везут в кузове крытого грузовика. Снаряды или пехотинцев? А есть еще недостаток третий и четвертый. И так во всем. Павел получил задание обследовать район под Вязьмой. С одной стороны – далеко. С другой, теоретически, если там есть аэродромы боевой авиации, то бомбардировочные, либо транспортные. Для истребителей аэродромы обычно в 25–30 км от линии фронта, у «мессеров» дальность полета ограничена, как у любых других истребителей. Лишний вес, в том числе топлива, приводит к ухудшению всех показателей – скорости, скороподъемности, маневренности. Для бомбардировщиков взлетно-посадочные полосы длинные, их проще обнаружить. С таких аэродромов не взлетят истребители на перехват, что плюс. Еще на земле, по полетной карте, прикинули со штурманом, где могут располагаться аэродромы. В лесу или на болоте их быть не может. А вот на поле или на лугу – вполне вероятно. Таких возможных мест в назначенном районе семь. Зимой ВПП видны хорошо – по следам от лыжных шасси или, если шасси колесное, по расчищенной либо укатанной полосе и рулежным дорожкам. Летом на ВПП нет травы, выделяется грунтом или металлическими листами. Немцы выкладывали специальные перфорированные листы на ВПП, чтобы не зависеть от непогоды. Ибо в дождь на российских просторах грязь непролазная, ни самолету взлететь, ни на машине не проехать, вязла даже гусеничная техника. На наших танках, самоходках, тягачах гусеницы широкие, приспособленные к местным условиям. На немецкой технике гусеницы узкие, проваливаются в грязь или снег глубоко. На танках Т-VI «Тигр» были даже разные гусеницы по ширине – транспортировочные и для боевой службы, пошире. Неудобно «переобувать» каждый раз и по времени трудозатратно. Облет первого же района дал результат. С полевого аэродрома взлетали «Хейнкели-111», фронтовые бомбардировщики. Аэродром заметили издалека, по пыли от грунтовки, поднятой винтами, а потом и сами самолеты увидели. Отметил штурман расположение на карте, близко подходить не стали, чтобы не нарваться на зенитный огонь. Второй, третий, четвертый районы аэродромов не выявили. Зато на пятом снова аэродром, где «Юнкерсы-88» располагались. Заметили издалека по заходящим на посадку самолетам. Несколько выстроились в круг, пока другие садились. Орднунг, порядок во всем. Кстати, после войны Павел случайно прочитал протокол допроса лейтенанта пехоты Эверта Готфрида. Когда лейтенанта спросили, почему Германия проиграла войну, он ответил «Блоха может больно укусить слона, а убить – нет». Слишком велика была разница между Германией и СССР в людских и материальных ресурсах, что не исправить никаким орднунгом. Причем в небе с «юнкерсами» истребителей прикрытия нет. Обычно они барражируют выше бомбардировщиков. Павел едва не застонал от досады! Сейчас бы сюда с десяток «пешек», разнести смогли бы весь аэродром. У «юнкерсов» уже бензобаки сухие и уйти на запасной аэродром они вряд ли смогут. На карте снова отметка карандашом, а еще запись в блокнотике, какой тип самолетов базируется и предположительное количество. Все вероятные места аэродромов осмотрели, а потом бреющим ушли к своим. Да, на бреющем полете возможностей для маневра меньше, зато возможности быть обнаруженным тоже меньше, ибо на небе ни облачка, укрыться негде, а немцы обычно держатся на высоте 4–6 тысяч метров. Конечно, на такой высоте, не более ста метров, даже очередь из пулемета чревата катастрофой, но на такой скорости еще попробуй, попади. Перед линией фронта сделали приличную горку в две тысячи метров, чтобы из стрелкового оружия не достали. После посадки сразу в штаб, доложить о выполнении задания. Начальство на своих картах сделало отметки. Но любые сведения, даже из надежных источников, положено перепроверять. В боевых полках за удачное выполнение опасного задания иной раз, по совокупности, следуют награды. У экипажей разведывательных эскадрилий или полков с наградами негусто. По итогам войны наград у разведчиков меньше, чем в авиации другого назначения, а потерь больше только у штурмовиков. Не за награды воевали, но каждый в душе хотел, чтобы его боевую работу и удачи начальство заметило, наградило. Иначе вернешься с фронта домой, а соседи и знакомые наград не увидят. Если в глаза не скажут, что плохо воевал, то подумают наверняка. И попробуй потом за праздничным столом сказать, что воевал, даже сбивал вражеские самолеты, бомбил – не поверят. А уж про разведку вообще молчать надо. Потому что вылеты были, по ним командование строило планы оборонительной или наступательной операции. Но никого же из фашистов лично не уничтожил. Для населения в тылу это единственный аргумент, все другое принимается с недоверием. «На складах отсиживался или в штабе штаны протирал». Вот дешифратор из фотоотдела. Опытный старлей, выводы по фото делает точные, которые потом подтверждаются из других источников. Ему цены нет, умнейшая голова. А наград нет и вряд ли предвидятся. Павел полагал, что он и стрелять из личного оружия толком не умеет. Однако его вклад в дело борьбы с гитлеровцами не менее ценен, чем ратный труд артиллериста, танкиста или снайпера. И потому Павел к человеку на любой, даже незаметной должности на войне относился уважительно. Каждый воин вносил свой посильный вклад в победу. Бои идут на подступах к Воронежу, оставлены нашими частями Кантемировка, Лисичанск, бои у Богучар и под Ржевом. Немцы считают, что наступательная операция «Зейдлиц» идет по плану. За то, что командующий группой армий фон Бок часть войск перебросил к Воронежу, городу вовсе не ключевому, а не сосредоточил войска на главных направлениях – на Ростов и Сталинград, Гитлер снял его с должности. Шестая армия Паулюса уже перешла средний Дон и стремилась к городу на Волге. 13 июля 1942 года первая воздушная армия изрядно пополнились. Если до июля в армии была одна разведывательная эскадрилья в два звена из 6 самолетов, то добавили 10-й разведывательный авиаполк. А кроме того – 901-й легкий бомбардировочный авиаполк на самолетах У-2, 713-й транспортный авиаполк; 204 бомбардировочная авиадивизия, 215 смешанная (истребители и бомбардировщики) авиадивизия, 213-я ночная бомбардировочная авиадивизия, а еще шесть штурмовых авиадивизий на Ил-2, 234-я; 214-я; 231-я; 232-я и 233-я. Для вновь прибывших дивизий подготовили новые аэродромы. Немецкая авиаразведка сразу активизировалась. Как ни маскируй, ни скрывай, а подготовку аэродрома не скроешь. Надо или бульдозерами по лугу пройтись, убрать кочки и неровности, либо трактором протянуть железную волокушу. Немецкие «рамы» висели над нашими тылами ежедневно. Конечно, истребители наши FW-189 сбивали, отгоняли, но фото сделать они успевали. И, пока самолеты не перебазировались, мер немцы не предпринимали. Что толку бомбить ровное поле? А когда из тыла перелетели полки и дивизии, налеты вражеских бомбардировщиков и пикировщиков стали едва ли не ежедневными. Нашим истребителям для прикрытия аэродромов приходилось делать по нескольку вылетов в день. Зенитная артиллерия тоже не сидела без дела. Командиры полков-старожилов вводили командиров полков новичков в курс дела. Где и какие у немцев узлы обороны, аэродромы, зенитные батареи. Ну и лакомые цели – топливохранилища, мосты. Сосредоточение резервов. По скоплениям техники почти сразу наносились удары штурмовой авиации. Самолеты-разведчики делали вылеты до штурмовых ударов, с фото. И после налетов, чтобы представить командованию результаты боевой работы, оценить эффективность. Фото убедительные, особенно по потерям боевой техники. Основные бои разворачивались под Юхновым и Ржевом, почти на стыке с Калининским фронтом. Июль во второй половине месяца выдался дождливым, в иных районах гусеничная техника застревала. Вылеты приходилось делать по погоде. Чтобы и земля просохла, выдержала «пешку», и дождя не было, дабы фото получилось. При осадках четкости снимков не было, все скрывалось на земле за пеленой дождя. Да еще низкая облачность мешала. Облака на трехстах метрах, стало быть, полоса фотопанорамы узкая, приходится делать несколько заходов. Только немцы активно противодействуют – зенитным огнем, истребителями. Однако конец июля не сентябрь. Два-три дня дождь, потом солнце, тучи ветром уносит, земля просыхает. В один из дней Павел с экипажем вылетел на задание – провести разведку местности за Юхновым, задача – выявить резервы или скопление вражеской техники. Сделали облет, техники не обнаружили. Однако штурман обратил внимание: – Командир, тебе не кажутся подозрительными стога сена на лугу? – Что в этом необычного? – не понял сначала Павел. – У деревенских живности уже не осталось. Я имею в виду коров, их немцы либо угнали, либо съели. Тогда для чего стога? Не технику ли маскируют? Павел мысленно себя обругал. Мог бы и сам догадаться. А как проверить? Решил снизиться и обстрелять один-два стога из курсовых пулеметов. В пулеметных лентах на две обычных пули одна бронебойно-зажигательная. Стог при попадании такой пули загорится. Снизился, с пологого пикирования дал очередь из курсовых пулеметов по стогу. Потом перенес огонь на другой. Очереди щедрые, чтобы наверняка полыхнуло. Сделал круг по периметру луга. Стога уже дымятся, потом загорелись. Сухое сено горит быстро, серый дым валит, как из паровозной трубы. Сено до конца не прогорело, а уже виден силуэт танка. Так вот что немцы стогами замаскировали! На лугу не меньше танкового батальона! В азарте, не встречая противодействия, Павел принялся расстреливать стога. Уже пятый стог загорелся. От сена и танки начали гореть и дым уже не серый, а черный, какой бывает, когда горит техника. Краска, резина катков такой цвет дают. В запале от легкой и неожиданной удачи Павел не заметил, как закончились патроны. К курсовым пулеметам их запас невелик. Все-таки «пешка» не истребитель, для ПЕ-2 важнее оборонить заднюю полусферу. Еще на один стог нацелился, жмет гашетку, а выстрелов нет. Дернул привод перезарядки, подумав – заклинило стреляной гильзой, а все равно оружие не стреляет. И уходить пора, понимал, что танкисты уже вызвали истребители для ненормального русского. Какой нормальный будет обстреливать стога, с бомбардировщика сподручнее бомбить. Задание выполнено, горючего уже меньше трети бака, надо улетать. Развернулся курсом на восток, набрал высоту. – Штурман! Место и курс! Штурман дал координаты и курс. Выходило – пятнадцать минут лёта и будут над своей территорией. Очень удачно облачность появилась, куда Павел направил самолет. Сумрачно, зато безопасно, никто их не видит. Приборы работают, знай, поглядывай на авиагоризонт, компас, высотомер, да контролируй работу моторов. С ними все в порядке – обороты, давление масла, температура головок цилиндров и антифриза. Красота! Так бы в каждом полете. Нанес врагу ощутимый урон, пять танков – не игрушка, даже если они T-III. Жаль, что на фото будут только горящие стога, а не обстрел. Курсового фотоаппарата нет. От избытка чувств даже напевать стал, что редко бывало в полетах. Посмотрел на часы. Судя по времени, уже должна быть пройдена линия фронта пару минут назад. Немного убрал обороты моторам, штурвал подал вперед. В кабине начало светлеть, и самолет вывалился из облаков. И сразу неожиданный сюрприз. Под облаками идут немецкие бомбардировщики «Юнкерсы-88», до замыкающего в строю не больше полусотни метров. Выведи «пешку» Павел на секунду-две раньше и вполне мог столкнуться. Мысли сразу заметались. Что предпринять? У курсовых пулеметов патронов нет. А «юнкерсы» явно готовятся к бомбометанию, потому как на его глазах открылись створки бомболюков и вот-вот на наши ближние тылы посыплются бомбы. Таранить! Это единственный выход. И делать это надо немедленно, бортовой стрелок «пешку» уже обнаружил и поворачивает пулемет. Немного самолет вправо подал, точно за «юнкерсом» встал, за его хвостом. Так бортстрелок стрелять побоится, свое хвостовое оперение повредит. Решительно двинул вперед ручку газа, моторы набрали обороты, скорость стала возрастать. Перед самым столкновением немного увел самолет вправо и винтом левого двигателя стал рубить вертикальное оперение. Полетели куски алюминиевой обшивки «юнкерса». «Пешку» затрясло. Штурман в испуге выругался. «Юнкерс» стал падать. Тут же включилось самолетное переговорное устройство, и бортстрелок доложил: – Вижу пару «худых», догоняют! Винт левого мотора поврежден, дисбаланс, сильная вибрация. От «мессеров» и с исправными моторами не уйти, у них преимущество в скорости. Впереди еще один «юнкерс», за ним другие бомбардировщики видны, построение косой пеленг. Надо успеть еще одного сбить, а потом, если повезет, резко снижаться. До «юнкерса» метров сто. Его бортовой стрелок огонь открыл. Павел занял место за его хвостом и на пару метров ниже, стрелок огонь прекратил. На этот раз Павел подвел винт левого мотора к горизонтальному оперению «юнкерса». Пилот «пешки» ближе к левому мотору в кабине и видно лучше. Скорость «пешки» немногим больше, чем у немца. Лопасти стали рубить оперение. Один из обломков хвоста бомбера ударил по фюзеляжу. Сзади раздались очереди бортстрелка. Видимо, вражеские истребители приблизились. «юнкерс» стал заваливаться на бок и в скольжении на крыло падать. Павел успел заметить, как из бомбера выпрыгнул человек. Теперь надо спасаться самим. Вибрация такая, что, кажется, что или крыло отвалится или левый мотор. Павел выключил зажигание левого двигателя, перекрыл кран подачи топлива. Не хватало только пожара на борту. «Пешка» вполне в состоянии продолжить полет на одном моторе, тем более нет бомб, почти все топливо выработано. К стрельбе подключился штурман. Рядом с фюзеляжем пронеслась длинная трасса с «мессера». Павел отклонил штурвал вперед, перевел «пешку» в пике. Самолет прочный, рассчитан на большие перегрузки. При бомбардировке обычно пикирование начинает с трех тысяч метров, на высоте 1800 метров срабатывает автомат вывода, если пилот не начал выводить раньше. На выводе самолет теряет еще шестьсот – восемьсот метров. От нагрузки в глазах темнеет, но самолет переходит в горизонтальный полет. И сейчас получилось все так же, только без бомб. Но «мессеры» не отставали. На пикировании от них не могли уйти даже истребители. Грохотали пулеметы штурмана и бортстрелка, в кабине сильный запах пороховых газов. Тысяча восемьсот метров, сработал автомат вывода, самолет начал приподнимать нос, стало вдавливать в спинку кресла. На левой плоскости один за другим два снарядных взрыва. Голову повернул – две дыры на крыле, каждая размером с футбольный мяч. Повреждения не критичные, самолет устойчив, слушается рулей. Еще несколько разрывов снарядов уже по фюзеляжу. Павел вцепился руками в штурвал, тянул на себя. Самолет выровнял нос, стал виден горизонт. Штурман крикнул: – Горим! Павел обернулся, за «пешкой» дым и языки пламени. Надо решать – срочно садиться на брюхо или покидать самолет. Высота критическая – восемьсот метров. Если покидать, может не успеть раскрыться парашют. Павел приказал: – Всем покинуть машину! – Понял, выполняю! Отозвался только штурман. Сбросили фонарь кабины, сразу мощный поток воздуха в лицо. Павел летные очки опустил, до того они на лбу были. Штурман перевалился через борт, полетел вниз. Мимо горящей «пешки» пронесся «мессер», пилот погрозил кулаком. Пора! Павел расстегнул ремни и выпрыгнул. Глава 5. Перегонщик Закрутило, завертело его в воздушном потоке. Вперед и вниз уходила «пешка», за ней уже густой дым валил, длинный язык пламени. Павел дернул кольцо парашюта. Рывок, падение замедлилось, над головой раскрылся белый купол парашюта. Со спины нарастающий рев самолета, пулеметные очереди. Повернул голову – на него «худой» летит, видны вспышки огней от стрельбы. И тут же сильный удар по правой ноге, как палкой с размаху. Нога сразу онемела. Вот сволочь, решил в воздухе расстрелять. Злой, потому что двух «юнкерсов» потерял, по головке по прилету не погладят. Зато на свой счет запишет сбитый ПЕ-2. «Мессер» пролетел, земля стремительно стала надвигаться. Лишь бы не на дерево. Удар о землю, резкая боль в ноге и полная темнота.