Павел подправил курс, набрал высоту. На ранних выпусках Ли-2 автопилотов не было. Приходилось поглядывать на приборы, штурвалом или педалями корректировать. Павел слегка расслабился, а командир на кнопку рации на штурвале жмет. – Борт 33 395 занял эшелон. – Борт 33 395, вас понял, эшелон заняли, – ответил диспетчер. В военной авиации, на фронте, лишние переговоры запрещены, чтобы враг не мог запеленговать или прослушать радиообмен. Еще запрещалось называть пилотов по фамилиям или должностям, только по позывным. – Снижаемся до тысячи метров, – скомандовал командир. – Беру управление на себя. Ты присматривайся, полоса здесь короткая, да еще грунт. Разное покрытие полос ведет себя по-особенному. Грунтовка, когда сухая, пыльная, но сюрпризов не преподносит. Бетонка индифферентна к любой непогоде, но разбег самолета на ней самый длинный. А покрытие из перфорированных железных листов, как в Якутске, среднее между ними. Командир подвел Ли-2 к полосе ювелирно, коснулся колесами мягко, даже толчка никто не ощутил. – Убрать обороты! – скомандовал командир. И бортмеханик сразу рычаги на себя. Гул моторов стих, самолет стал терять скорость, опустил хвост, коснулся дутиком земли. Небольшая пробежка, бортмеханик расконтрил стопор дутика, чтобы самолет мог развернуться. Посадочная полоса в Чокурдахе от моря отделена поселком, идет параллельно ему. А впереди река Индигирка. Чокурдах имеет всего две тысячи жителей, центр Аллаиховского улуса Якутии. Живут юкагиры, эвенки, якуты. У всех северных народов питание с перекосом на жир и мясо, алкоголь переносят плохо. В деревянных домах проживают русские, а коренные народы в чумах, отчего поселок выглядит, как большое зимовье. Пока сели, выгрузили грузы, почту, темнеть начало. Чокурдах – уже за полярным кругом, девять месяцев в году зима, полярная ночь. Не зря в середине пятидесятых аэродром перешел в ведение Полярного управления Гражданской авиации. Павел и бортмеханик заботливо укрыли моторы зимними чехлами, довольно тяжелыми. Это не входит в обязанности пилота, но одному механику не справиться. Только потом отправились в избу на ночевку. Избу поставили еще в период становления АлСиба, когда выбирали посадочную запасную площадку. За избой присматривал мужчина из местных. Топил печь, убирался. На печи кипятил прокопченный чайник, здоровенный, литров на пять, медный. Не иначе с дореволюционных времен, когда такие предметы американцы выменивали на шкуры песца или моржовую кость. А еще везли на обмен патроны, ружья, бусы. Деньги северные народы не признавали, что купишь на них в тундре, где магазинов нет. Павел проголодался. Еще бы, полет длился почти пять часов. И предпочел бы сейчас не чай, а что-нибудь посерьезнее. Вадим, как звали бортмеханика, достал из маленького чемоданчика, прозванного в народе почему-то «балетка», буханку белого хлеба, уложил в кастрюлю и поставил на край печи. А сам оделся и ушел. Вернулся с целой авоськой копченой рыбы. Запах такой пошел, что Павел едва слюной не захлебнулся. – Павел, ты пробовал когда-нибудь такую рыбку? Чир называется. – Даже не слышал. – О! Говорят – ее в Москву отправляют, самому! Фамилию Сталина не назвал, но и так понятно. Вадим достал из кастрюли, что на плите стояла, хлеб. Нарезал крупными кусками. Сразу хлебный дух пошел. Перед каждым механик поставил по блюду, положил по рыбине. – Ужин готов, прошу. Уговаривать никого не пришлось. Павел, как попробовал, уже удержаться не мог, пока не доел. На запивку, уже не спеша, большая кружка чая с колотым сахаром вприкуску. Еда простая, без изысков, но сытная и вкусная. Поговорили немного, больше о мировой обстановке, да и спать улеглись. В комнате топчаны деревянные, с матрацами, а накрывались вместо одеял выделанными оленьими шкурами. Экзотика, однако! Утром Павел с Вадимом к самолету. Из сарайчика притащили обогреватель. Печь железная, работающая на тяжелом топливе – солярке, керосине, даже отработанном масле. От печи два рукава идут, пристроили к каждому мотору. Горячий воздух идет в подкапотное пространство, греет картер и моторное масло. Если масло теплое, жидкое, то мотор запускается легко и износ минимальный. Холодные запуски любой двигатель переносит плохо, сокращают они сильно жизнь мотору. И хуже всего, если мотор сломается в воздухе. В Якутии полно сопок, даже горных хребтов. А еще тайга и реки, озера. Подобрать площадку для вынужденной посадки очень непросто. Потому к технике относились бережно, от нее жизнь зависела. Да и приземлись удачно, не факт, что помощь быстро придет. Расстояния велики, зима девять месяцев и выжить на морозе крепком еще постараться очень надо. Очень уважал местный народ одежду меховую – овчинные полушубки, меховые шубы. И обувь под стать – унты, валенки. В пальтишке из сукна быстро замерзнешь, ледяные ветра с Арктики их продувают. Пока моторы грели, Вадим посоветовал поговорить с местными, купить у них меховые полушубки. – А сколько стоят? – Будут спирт просить. В магазинах Якутска продавался в бутылках питьевой спирт. Его уважали больше. Хочешь – так пей, а хочешь – разведи водой вдвое, ежели к водке привык. Спирт на Севера начали завозить по одной причине – на морозе водка замерзала, бутылки лопались. А спирту и минус пятьдесят не страшно. Правда, коренное население – юкагиры, эвенки, якуты и прочие стали стремительно спиваться. Неофициально продажу спирта коренным народам запретили. Но выход нашелся сразу – обмен. Меняли все, что представляло интерес – рыба, меховые изделия на жидкий товар. Спирт поставляли 95-градусный, в бутылках 0,25; 0,5 и 1,0 литр, а также в двухсотлитровых титановых бочках для розлива на местах. Спирт в бутылках запечатывался пробкой, а поверх специальной смолой. В 1950 году пол-литровая бутылка водки стоила двадцать пять рублей, а такой же емкости со спиртом шестьдесят рублей. При зарплатах медиков 485 рублей, железнодорожников 725 рублей, связистов 530 рублей. На Северах зарплаты выше, северный стаж давал право раньше выйти на пенсию. В каких-то местностях на пять, в других – на десять лет, в зависимости еще от специальности. – Сколько в литрах? – Смотря что хочешь. Кухлянку – одна цена. Малица другая. Да еще из чего сделана. Местный народ поголовно в шкурах или мехах. Не для красоты или демонстрации достатка, как у столичных модниц, а по необходимости. Мех хорошо держал тепло, не намокал. Все изделия многослойные, от двух до четырех слоев. Кухлянка – меховая куртка, одевающаяся через голову, длиной выше колена. Малица – дубленка из оленьей шкуры, имеющая меховой капюшон, длиной до колена. Паница – женская, до пят распашная шуба. Шили женщины из шкур оленей, собак, нерп. Или меха белки, лисы, зайца, песца, рыси. Кроме верхней одежды коренные народы обязательно носили меховые штаны, что мужчины, что женщины. На ногах торбаса, которые могут называться унты или маклаки. Еще меховые рукавицы кокколо. Были еще меховые шапки, но носили их, как правило, шаманы. Сами ненцы или эвенки вполне обходились капюшоном, он имел замятки в области шеи и плотно закрывал и шею и голову. – А ты что посоветуешь? – Я себе доху заказал, вроде кухлянки, но распашная и на пуговицах, из шкуры оленя. А шьют оленьими сухожилиями. Век сносу не будет. – Сведи с мастером. – Так я в Якутске делал. – Тогда по прилету. Холодное дыхание приближающейся зимы уже чувствовалось. Стоит промедлить, и в казенном обмундировании мерзнуть будешь. Шинелька темно-синяя рассчитана на зиму европейскую, под Москву либо Тамбов. Хорошо бы унты заказать, но Павел побаивался – хватит ли денег? До зарплаты еще месяц, он только работать начал на новом месте, а накопить в Осоавиахиме не удалось. Пока разговаривали, обогреватели нагрели моторы, на масляном щупе из двигателя масло жидкое, стекает. Значит прогрелось. Сняли рукава печки. Пока бортмеханик обогреватель в сарай возвращал, Павел запустил моторы. Обороты немного выше холостых, чтобы моторы прогрелись. Шасси на колесных упорах, самолет не покатится самопроизвольно. У кассы на краю аэродрома, фактически будочки, уже народ толпится. Билеты заранее не продавали, поскольку самолеты, особенно зимой, летали по фактической погоде. В метель или штормовой ветер полетов не было. Вадим уже рассказал, что можно прилететь в какой-то пункт и просидеть неделю, пока уляжется пурга. Да и потом проблемы – очистить обледенелые плоскости, оторвать лыжи от наста. Своя специфика на севере, причем раньше с такими трудностями Павел не сталкивался. Самолеты после стоянок очищали солдаты из БАО, батальона аэродромного обслуживания. А лыжного шасси «дугласы» не имели. Снег с аэродрома чистили бульдозерами или укатывали. Так что первый вылет сразу добавил опыта. Пассажиры потянулись к самолету. С документами пришел командир. Все места заняты, можно вылетать. Бортмеханик вытащил упоры из-под колес, запер дверь. В салоне уже тепло, работал автономный обогреватель в хвосте, отопление подогревом воздуха. Бортмеханик рычагом из кабины снял стопоры основных стоек шасси. – Готово! – доложил он. Командир вырулил на взлетную полосу, бортмеханик застопорил дутик. Во время взлета и посадки он должен быть в зафиксированном положении. – Взлетай, – скомандовал он Павлу. Павел добавил обороты моторам, предварительно нажав тормоза. По тахометру обороты уже две тысячи двести. – Взлет! Радиообмена с вышкой не было по причине отсутствия таковой. На этот раз он взлетел плавно, буквально «блинчиком» развернулся на нужный курс. Командир кивнул одобрительно. Второй пилот учел ошибку, это хорошо, делает выводы. Командир уже на высоте в тысячу метров запросил у Якутска эшелон. – Две тысячи триста, – ответила вышка. – Понял, две тысячи триста. Необходимая высота для полета называется эшелоном. Самолеты, которые даже только теоретически могут пересечься в полете, разводят по высоте на разные эшелоны. Причем высотомер показывает высоту над уровнем моря, реальная высота может быть равна, если полет над морем, а чаще значительно меньше. Например, высота Чокурдаха над уровнем моря 96 метров. При посадке, особенно в условиях ограниченной видимости, это чрезвычайно важный параметр. На высотомере есть верньер, вращая который можно выставить высоту аэродрома конкретного населенного пункта и тогда экипаж будет знать, на какой высоте он над аэродромом. Над Якутией авиасообщение в послевоенные годы редкое. Богатые залежи углей или алмазов только разведаны и промышленной добычи нет. Вот когда она начнется – в Нерюнгри или Мирном, тогда прибавится народа, работающих постоянно или командированных. В Якутск полет получился быстрее за счет сильного попутного ветра, почти на полчаса. Сажать самолет командир приказал Павлу. Вышел на радиопривод. Раньше не было деления на дальний и ближний. Зашел точно в створ полосы, вполовину убрал обороты мотора, медленно стал терять высоту. Конечно, старался не ударить в грязь лицом, и получилось отлично. Коснулся полосы в самом начале, почти незаметно, без толчка, только колеса о себе заявили, стали подпрыгивать на неровностях. Притер хвост на дутик и плавно на тормоза. Бортмеханик оценил: – Могешь! А командир показал большой палец. У Павла на душе светлее стало. Первый рейс на новом месте работы и получился удачным. Отработал с этим экипажем месяц, обвыкся. За это время успел побывать почти на всех посадочных площадках поселков Якутского улуса – в Черном, Тикси, Бестяхе, Верхне-Янске и даже на полюсе холода – Оймяконе. Все авиалинии сугубо местные. Нравилось, каждый вылет на новую посадочную площадку. Потом задумался – почему? Многие экипажи летают по одному и тому же маршруту, скажем Якутск – Магадан или Красноярск, либо Петропавловск-Камчатский. Да, эти линии уже не местные, а региональные. Или руководство хочет ознакомить его с особенностями каждой площадки? Подтверждение своим догадкам получил через два месяца, когда его назначили приказом командиром воздушного судна. Приглядывались, оценивали, знакомили с условиями, с площадками. Летчиков с опытом не хватало. Самолет дали новый, производства завода в Комсомольске-на-Амуре, но не пассажирский, а грузопассажирский. В нем сиденья вдоль бортов, жесткие, откидные. Потому как главная задача – возить грузы. Во многие поселки только авиацией и добраться можно. В некоторые – летом на лодке, зимой – на оленях по льду. Но на оленьей упряжке много не увезешь, олень меньше лошади. На нартах каюр-погонщик и груза килограммов сто. Лошадь крупнее и на санях везет триста. Но олень еду из-под снега копытами сам добывает и кроме ягеля не ест ничего. Ни конюшня не нужна, ни запасы сена. Бензин стоил недорого, потому самолетами рыбхозы вывозили рыбу в Якутск, а потом в крупные города. А еще меха, груз ценный, продавался за валюту за границу. Были рейсы и вовсе особые, когда с приисков вывозили намытое артелями золото. По весу немного – пятьдесят – сто килограмм, а стоимости солидной. С золотом и охрана вооруженная и кассир летели в Якутск. Однако вылет к ним едва не обернулся бедой. Два дня подряд пурга, снега нападало сразу много, почти по колено. Технические службы с ног сбились. На самолетах надо менять колесные шасси на лыжные. В первую очередь занимались самолетами пассажирских линий, они графиковые. Пока механики хлопотали у самолетов, Павел разговорился с пилотами-старожилами, кто в Якутии не первый год. Они как раз обсуждали, как и где лучше садиться на лыжах. Один из пилотов сказал: – Парни, проблемы две. Первая и главная – на лыжах нет тормозов. Поэтому приземляться в начале полосы и не делать размашистых движений рулями направления. Может развернуть, и поедете боком, как на машине в гололед. Павел слушал внимательно. Кто-то из новичков сразу спросил: – А вторая проблема? – Как после стоянки тронуться. – Шутите? – При пробеге лыжи о снежный наст трутся, немного нагреваются. Зарулил ты на стоянку, движки заглушил и ушел. Под лыжами снег слегка подтаял, совсем немного. И замерз. Лыжи намертво прихватило, утром не стронешь даже на форсаже. Молчали несколько минут, переваривая. Потом Павел спросил: – И какой же выход? – Берете с собой кувалду в полет, можно большую деревянную, вроде киянки плотницкой. Начинаете бить – колотить по пяткам лыжи. Главное – стронуть с места, все три. – Хвостовую тоже? – Обязательно. Озадачились пилоты. Как это? Без тормозов? А если полосы не хватит? Взлетный вес восемь тонн, коли понесет, все на своем пути разрушит и сам деформируется. Тогда аппарат под списание, а летчики под суд. Когда заняли места в самолете, Павел волновался, как при боевом вылете. Пассажиров всего четверо, поскольку лететь к Оймякону, но не в сам поселок, а на прииск. Откуда поступила заявка на спецгруз. Пассажиры подвернулись случайно. Одному, можно сказать, повезло, командирован из столицы был именно на этот прииск с проверкой. В этот год прекратили свою старательскую работу артели, на местах добычи их заменили государственные предприятия «Алдан-золото». Механики авиапечами моторы прогрели, потом запустили. Павел получил разрешение на рулежку на ВПП. Самолет сдвинулся легко. Лыжи-то только поставили, и примерзнуть они никак не могли. Вырулил на старт, получил разрешение на вылет. Механик застопорил рычагом с тросовым приводом хвостовую лыжу. Взлет! Моторы ревут, самолет легко разбегается, уже в воздухе. Шасси убирать нельзя, все полеты с лыжами так и торчат «ноги», создавая повышенное сопротивление, снижая скорость и пожирая бензин. Правда, при полной загрузке в 2320 килограмм его хватало на десять часов полета. Причем шасси контрились, чтобы экипаж по ошибке не убрал. Когда лыжи ломались, вариант оставался для посадки один – на брюхо. Выживали после такой посадки не все. И еще был нехороший момент. Тяговооруженность у Ли-2 невелика. В случае отказа одного двигателя при условии неполной загрузки самолет мог лететь только в горизонтальном полете. При полной нагрузке, да при встречном ветре один мотор, даже на форсаже, полет по горизонтали не обеспечивал, начинал медленно терять высоту. При торчащих лыжах ситуация усугублялась, даже при зафлюгированном винте неработающего мотора.