На настоящих «Дугласах ДС-3», где стояли американские моторы «Райт-Циклон», их мощность была выше, по 1200 л. с. у каждого мотора. Прибавка в двадцать процентов солидная. А его ухудшенная копия Ли-2 даже высоту набирал медленно. На рабочий эшелон в две тысячи метров заползал мучительные 40–45 минут. Чаще высоты рабочие были в 1500–1800 метров. Казалось бы – какая разница? Но такие высоты для полета неблагоприятны, кучевые облака, грозящие ливнем летом или снегом зимой, с обледенением, болтанкой, когда пассажиров тошнит. А еще горы, которых в Якутии хватает, их еще перемахнуть надо. После вполне обычного взлета Павел повеселел. Не так страшен черт, как его малюют. Погода после двух суток снегопада солнечная, яркая. Видимость – «миллион на миллион», как говорили летчики. Вот черные очки зря не купил, посетовал Павел. При взгляде вниз, на землю, с некоторых ракурсов глаза слепит. Полет проходил штатно, Павел повеселел. Скоро прииск, начал снижение. На высоте тысяча метров началось обледенение, самолет стал с ленцой слушаться рулей, а с винтов срывались кусочки льда и били по фюзеляжу. Воздух влажный, поскольку рядом море и мороз. Но уже и прииск виден и посадочная площадка, девственно чистая от снега. Садился он на нее два месяца назад, еще будучи вторым пилотом. Площадка имела особенность – короткая и широкая, почти квадратная, в длину почти впритык по пробегу, да еще имела небольшой уклон. Вовремя Павел про уклон вспомнил, сделал полукруг, зашел со стороны моря. Высота уже двести метров. Посадка – самый сложный элемент полета. Большинство катастроф происходит именно на посадке. К земле подошел аккуратно, коснулся лыжами. По привычке подал педали вперед, хотел затормозить. А тормозов нет, как и реверса на винтах. Самолет скорость теряет, но медленно. Уже нагромождение камней впереди видно. Невысокая гряда, с полметра, но угробить машину и репутацию вполне хватит. Уже и скорость невелика, но снижается медленно. Вовремя вспомнил, что площадка широкая. Рулями направления мягко сработал, но до отказа. Самолет стал описывать дугу на снегу, прошел в двух десятках метров от камней, еще проскользил вперед и замер. Павел выдохнул, рукавом вытер пот со лба. Таких посадок у него еще не было. Ситуацию видишь, осознаешь, а сделать ничего не можешь. Ощущение скверное! И уже когда подрулил на малом газу, на черепашьей скорости к поселку золотодобытчиков, почувствовал, как мелко дрожат пальцы. Нервное напряжение сказалось. Экипаж нестандартную посадку оценил, осознал. Второй пилот, из молодых, войны не нюхавший по причине юного возраста, Андрей, переглянулся с бортмехаником Игорем. – Вернемся в Якутск, за нами ужин в ресторане, командир. – Не сопьемся? – Ты на что намекаешь, Павел? Бортмеханик на два года старше Павла, разговаривали на «ты». – Зима только началась и на лыжах теперь полгода взлетать – садиться придется. Механик открыл дверь из салона, спустил лестницу. Пассажиры поблагодарили, спустились на землю. Они так и не поняли, что были на волоске от катастрофы. Павел моторы заглушил, откинулся на сиденье. От управления прииском мужчина быстро идет, забрался в самолет. – Командир! Если мы быстро погрузимся, может сразу и обратно? Павел посмотрел на часы. Тяжеловато еще четыре с половиной часа лететь не отдохнув. Экипаж рассчитывал покушать в столовой прииска. Мужчина понял. – Мы и обед организуем. – Коли так – валяйте. Если ночевать, завтра предстоит долгая возня с разогревом моторов, а если еще и лыжи примерзнут, так эти же четыре часа потерять придется. Мужчина убежал. Почти сразу появились две женщины, у каждой в руках по набору судков. Были такие, в три судка, в три этажа и с ручкой. Даже ложки не забыли и хлеб. Пока экипаж дружно работал ложками, из управления подошли двое в гражданском, у каждого за спиной по брезентовому мешку, горловина перевязана и фанерная бирка с сургучной печатью. При этой парочке двое из охраны, в полувоенной форме, но без погон, при оружии на поясных ремнях. Золото – металл злой, всегда привлекает к себе злоумышленников. Но даже если силой захватят такой мешок, куда с ним потом? На лодке, по морю, далеко не уйдешь. У берега льды, зимой море неспокойное, штормит. По тундре – нужна упряжка оленей, запас провизии на самого. Ехать придется от одного зимовья до другого, иначе без тепла в чуме замерзнешь. Кроме того, с воздуха, с самолета, такая упряжка видна издалека и шансов скрыться с добычей никаких. Едва экипаж покушал, сказал женщинам спасибо, судки и ложки забрали, а бортмеханик закрыл дверь. Сотрудники прииска вольготно расселись. Кто поопытнее из них – ближе к хвосту, там теплее всего, печка в хвосте. Лыжи примерзнуть не успели, самолет по снегу тронулся легко. Взлетали под уклон. Он хоть и невелик, несколько градусов, но при взлете или посадке чувствуется. Тем более ветер встречный, ежели под уклон взлетать. Взлетели с коротким разбегом. Лыжи издавали своеобразный шелест, шорох, потом он внезапно пропал. Всё, уже в воздухе. Когда поднялись на тысячу метров, Павел запросил у вышки КДП эшелон. На меньшей высоте рация не брала, далеко, почти тысяча километров. Ветер дул сильный и попутный, а все равно темнота в полете застигла. Лишь бы не пурга, при которой видимости почти никакой нет. ВПП освещена, да еще и прожектор в зенит смотрит. Луч света издалека виден, как маяк. Снизились, Павел зашел на полосу, а мандраж бьет. В принципе – полоса длинная, и даже если выскочишь за ее пределы, аварии не произойдет, свободное пространство есть. Просто первый, не самый удачный опыт приземления на лыжном шасси испугал. Зато сейчас скользили по полосе прямо, пока самолет не потерял скорость километров до тридцати, когда уже можно рулить, не опасаясь разворота непредвиденного. К аэропорту, на стоянку, зарулили черепашьим ходом, километрах на пяти. Только тогда Павел дух перевел. Люди с прииска поблагодарили и ушли в здание аэропорта, благо – рядом оно. Второй пилот и бортмеханик стали надевать чехлы на моторы, стопорить самолет. Иной раз ветры были настолько сильные, что уносили самолеты со стоянок, если они были плохо закреплены тросами. И хорошо, если самолет при этом не повреждался. Могли и вредительство приписать. После войны снова начались политические дела, доносы. Кому, как не экипажам сверху видны лагеря для заключенных? И на Колыме они были, да во всех соседних областях. После освобождения, кто уже отсидел свой срок, «от звонка до звонка», селились в поселках. Выезд на «большую землю» им был запрещен. С работой в поселках худо. Становились «бичами». БИЧ – это бывший интеллигентный человек. Проще говоря – попрошайничали, браконьерничали, подворовывали, чтобы выжить. Кто-то бежал, опьяненный воздухом свободы. На первой же железнодорожной станции их ловили, давали новый срок. Возле лагерей, да за окраинами поселков большие кладбища, на многих могилах ни крестов, ни надписей. Если хоронили мужчин из коренных народностей, вместо креста ставили камень. Сегодняшний полет получился в итоге долгим, по часам переработка. Следующий день дали выходным. В Якутске отдохнуть – это или в кинотеатр пойти, либо в ресторан. Павлу в ресторан не хотелось. Посетители обычно пить не умели, вели себя буйно, шумно. Особенно те, кто за сезон в артели на прииске зарабатывал хорошие деньги и, добравшись до цивилизации, начинал кутить. Если при кутеже были надежные товарищи с прииска, успевали остановить, отправиться с ним самолетом в Иркутск или Красноярск, а дальше домой. Хуже было, когда к выпивающему присоединялась компания из местных. Заказывали на всю компанию дорогую выпивку и закуску, и в итоге бывший золотодобытчик спускал все деньги. Хорошо, если оставалось на билет домой. Если нет, превращался до весны в бича, а то и вовсе опускался. Большие деньги, пусть и заработанные, не всегда приносили счастье. Павел решил отправиться в кино. В городе тогда было два кинотеатра. Один еще довоенной постройки, деревянный «Айхал». И кирпичный, уже послевоенный «Центральный». Видел он вчера афишу. Начала демонстрироваться с понедельника музыкальная комедия «Кубанские казаки», в главной роли Марина Ладынина. В городе еще были государственный музыкальный театр и драматический театр. Но Павел завзятым театралом не был. Поехал на автобусе. В город только что пришли новые, красно-желтой расцветки ЗиС-155. Новинка, бескапотная компоновка и даже – невиданное дело – отопление. Правда, тепла от двигателя едва хватало на обдув стекол, но все равно лучше, чем в ранешних, щелевых. Посмотрел. Впечатление сложилось двоякое. Артисты хорошо играли, но такой благополучной, сытной, веселой и беззаботной жизни Павел нигде в Союзе не видел. И потому впечатление как о красивой сказке для взрослых. Обратно шел пешком. Проходил мимо электротехникума связи. Окна ярко освещены, видны юноши и девушки. Им всего по пятнадцать – шестнадцать, но Павел чувствовал между ними и собой огромную разницу, даже ощущал себя едва ли не пожилым. Он прошел войну, видел кровь и смерть, хоронил боевых товарищей, сам не раз бывал на волоске от смерти. На фронте взрослеют быстро, душой черствеют. Да пожалуй и не черствеют, просто душа покрывается броней. Иначе не выдержать. Уходишь в полет экипажем в четыре человека, а возвращаешься, как пели в песнях – «на одном моторе и на одном крыле». Самолет в пробоинах, а в живых ты один, потому что «мессеры» расстреляли воздушных стрелков и штурмана. Саднила душа и водка пилась как вода и не снимала горечи потерь. А еще вопросы возникали, особенно в первые годы войны. Почему у немцев самолеты лучше, их больше, подготовка летчиков на голову выше. Песни пели – «если завтра в поход, если завтра война…». В кинохронике показывали парады на Красной площади, политруки вещали, что воевать будем на чужой территории и малой кровью. Получилось как всегда. Крови было много, и победа далась тяжело, напряжением всех сил народа. Устояли, но на самом краю. Вопросы были у всех фронтовиков к власти, но спросить боялись. Репрессиями запуганы были все еще до войны. И в войну военная контрразведка не дремала, за разговоры можно было угодить в штрафбат, а то и на Колыму. Павел сам свидетелем был, как в запасном авиаполку летчик-истребитель рассказывал, как его «худой» сбил. Политрук к группке летчиков подошел неслышно, послушал пару минут, а потом на пилота обрушился с обвинениями. – Ты что же, считаешь, что вражеская техника лучше советской? Пораженческие настроения! Отставить! Разойдись! Вечером Павел с пилотом встретился случайно в умывалке, сказал, чтобы тот язык попридержал. Политрук донести может. – Да он хоть раз в воздух поднимался? Языком воевать желающих много. А только ты не хуже меня знаешь, что у «мессера» и скорость выше и пушки, а у наших истребителей пулеметы. А утром после построения летчика арестовали. Либо политрук донес, либо «сознательные граждане» из своих же. Павел уже к общежитию подходил, как над головой пролетел Ан-2. Ну пролетел и полетел, дело обычное. Вдруг звук удара и вспышка, дым повалил. До аэродрома рукой подать. Побежал туда. Из-за угла здания повернул, а на летном поле пожар. К горящему самолету уже пожарная машина несется, люди бегут. И Павел побежал. Вдруг помощь потребуется? Хотя, видевший много раз на фронте катастрофы, понимал – выживших не будет. Пламя бушует серьезное, бензин горит. И сомнительно, что кто-то выбраться из кабины успел. Остановился в полусотне метров, рядом механик замер, стянул шапку. – Как говорится – прилетели, мягко сели, высылайте запчастя, фюзеляж и плоскостя. Плюнул с досады и развернулся. И пилотов жалко и самолет, совсем новехонький. А причиной было столкновение на полосе с трактором. И увернулись бы пилоты, будь это летом. А шасси стояло лыжное. Рулями сработали, самолет боком развернуло, так по полосе и понесло. Тракторист, как потом выяснилось, несущийся на него самолет увидел поздно, да гусеничный бульдозер быстро передвинуть не получится. Еще «Сталинец» трактор – довоенного выпуска. Только и успел, что выскочить из кабины и в сторону отбежать. Стоял сейчас и трясся от испуга. Глава 9. «Аннушка» В один из дней, когда мела пурга и полетов по причине нелетной погоды не было, Павла вызвали в штаб авиаотряда. После пустых вопросов, типа – как летается, есть ли нарекания к службам, вдруг предложили: – Не хотите ли пересесть на Ан-2? Самолет новый, к нам в отряд их перегнали с завода три штуки. Самолеты, что стояли в рядок на дальнем конце стоянки, крепко принайтованные, Павел видел. Самолеты с завода уже на лыжном шасси. Их сразу прозвали «Аннушками». Самолет обладал замечательной «летучестью». При сильном ветре сам приподнимался над землей и, не будь тросов, заякоренных в землю, его бы унесло далеко за пределы летного поля. Как оказалось позже, такие случаи бывали в других авиаотрядах. Павел над предложением раздумывал. Это понижение? Все же с двухмоторного Ли-2 пересесть на биплан Ан-2 в некотором роде шаг назад. А его принялись уговаривать. – В зарплате ничего не потеряешь! – Почему я? – Скажу прямо. Нам нужен парк небольших самолетов, способных сесть на площадки маленькие, сложные. С каждым годом все больше геологических партий, открываются новые прииски. Надо забрасывать туда людей, оборудование. На Ли-2 сесть невозможно. А ты пилот опытный. В общем, уломали. Единственно – Павел выторговал забрать с собой экипаж с Ли-2. Если самолет незнакомый, да еще и экипаж непроверенный, будет сложно. Большого энтузиазма у Андрея и Игоря переход на новую технику не вызвал. И дело было в одном моторе. На Ли-2 случись остановка одного мотора, был шанс долететь если не до Якутска, то до посадочной площадки. Не угробить самолет и разбиться самим. В гражданской авиации парашютов нет. Игорь самолет обошел, крутанул винт, хмыкнул. – Если выйдет из строя в полете, Минводами не обойдется. В Минводах располагался авиаремзавод № 410, где делали капитальный ремонт самолетам Ли-2 и Ан-2. Риск такой был. Хотя у биплана аэродинамическое качество было высоким, гарантировать бесперебойную работу давно известного мотора АШ-62 ИР невозможно. Мотор этот и на Ту-2 стоял и на Ли-2, механикам и пилотам знаком хорошо. Серийное производство его началось в Киеве в 1949 году. В пассажирском варианте брал десять пассажиров. Был еще вариант грузопассажирский, где вдоль бортов откидные сиденья на двенадцать человек. С таких самолетов производили выброску парашютистов при обучении. Именно грузопассажирскую модификацию получил Павел, что гарантировало вылеты не по расписанию. Грузоподъемность биплан имел полторы тонны, масса пустого самолета была 3 690 кг, бензина в баки входило 1 240 литров, что хватало на 990 км полета с крейсерской скоростью 180 км/час, а максимальная достигала трехсот. Потолок достигал 4 200 метров, но на таких высотах никто не летал. Рабочие высоты 1 500–1 800 метров. Зато посадочные площадки могли быть короткими. Длина разбега на взлете 285 метров, пробега при посадке 225 метров. Для отдаленных предприятий, вроде приисков – сущая находка. Взлетал и садился самолет очень легко, как и вел себя в полете. Некоторые машины, вроде Ил-4, были строги, требовали постоянного контроля, потому как центровка была задняя. Летчики все время руки на штурвале держат. Немного облегчали ситуацию триммеры. Ан-2 летел сам, даже напоминал повадками У-2. Бипланная система давала о себе знать. Первый вылет с грузом случился в поселок Зырянка. Там вышел из строя дизель-генератор. Для поселка это свет, возможность послушать радио, для прииска и метеостанции это необходимость выйти в эфир по рации. Несколько часов рации могут работать на аккумуляторах, но как только они сядут, быть беде. В условиях полярной ночи без света даже невозможно оказать медицинскую помощь в местной больнице. «Аннушка» должна была доставить в поселок запасные части, обратно в Якутск взять нескольких пациентов для обследования. Запчасти загрузили под контролем бортмеханика. Железяки тяжелые, могут нарушить центровку. А еще должны быть закреплены, чтобы не сместились случайно в полете при эволюциях. На самолете еще летел сопровождающий, специалист по дизель-генераторным установкам. У дежурного метеоролога Павел взял прогноз погоды. Вполне лётная и пурги или сильного ветра не прогнозировалось. Взлетели. Маршрут известный, Павел туда летал уже не раз. Сразу легли на курс. Лететь далеко и на посадочной площадке должны были дозаправиться бензином из бочек на обратный путь. Та еще работенка, качать ручным насосом. Лучше любой физзарядки бодрит. Чем дальше летели, тем меньше нравилась погода. Поднялся ветер, началась болтанка. Легкий Ан-2 то проваливался в воздушную яму, то взмывал в высоту сразу метров на пятьдесят. Хуже всего, что пошел снег. Сначала редкие снежинки, а потом все сильнее. Андрей спросил: – Может, повернем назад? – Горючего уже не хватит. Надо пробиваться. Через полчаса, судя по расчетам, впереди и снизу должна показаться Зырянка. Стоял поселок на слиянии рек Колыма и Ясачная. Считался крупным, жителей было больше трех тысяч. Но это официально учтенных. Поскольку были еще заключенные лагерей «Дальстроя». Они порт строили на реке Колыме, добывали уголь. Золото намывали на приисках люди вольнонаемные. Павел, как и весь экипаж, уже знали, что не все населенные пункты отмечены на карте. Были поселки брошенные, поскольку прекратилась добыча полезных ископаемых на предприятиях. Или, после завершения работы, сворачивала свою деятельность геологоразведочная экспедиция. Либо закрывались лагеря для заключенных, при которых были поселки для обслуживающего персонала – охраны, начальства, медиков и прочего люда. О таких поселках не говорилось в сводках новостей, как будто их не существовало. А были их на Колыме, да и в Якутии – многие десятки, а то и сотни. Много таких поселков – Бриндакит, Аманашинксий, Бурустах, Отрадный, Похвалынко, Ожогино, Власово, да разве все перечесть? Снегом полузасыпаны, полуразвалены, стоят призраками. Снизились, судя по высотомеру до двухсот метров. На такой высоте ветер не так метет, хоть что-то видно. Внизу ни намека на жилье, ни огонька. Ну, почему огней нет понятно, дизель-генератор приказал долго жить. Но свечи или керосиновые лампы в домах должны быть, хоть какие-то проблески света. Павел включил посадочные фары. Видимость не улучшилась. В тумане или снегопаде впереди сияет облако, отраженное от снежинок или капель воды. Выключил фары. Андрей сказал: – Вроде слева дерево мелькнуло. Павел и сам заметил, но утверждать бы не взялся. Но дерево дает хоть какой-то ориентир, показывает – где земля. Павел развернулся, начал снижаться. Вот оно – дерево. Павел убрал обороты мотору, стал снижаться – и вдруг сильный толчок лыжи о снежное покрытие. Слава богу, выдержало шасси. Не кувыркнулись, а проехали на лыжах и остановились. Мотор работал на холостых оборотах, а Павел выбрался из самолета. Утонул в свежем снегу почти до колена. Но рыхлый снег их и спас. Дерево оказалось низкорослым, кривым, едва Павлу до плеч. Поэтому с высотой он ошибся. Дерево в средних широтах десять – пятнадцать метров, а это чахлое – метр высотой. Но главное – самолет цел, люди живы. Надо ждать, пока кончится снегопад, тогда сориентироваться и взлететь. Поселок где-то рядом. А что погода резко изменилась, так это уже не удивительно. На северах она переменчива, на дню может меняться два-три раза, как настроение взбалмошной барышни. То, что смогли приземлиться, не повредив самолет – уже удача. Только вставал вопрос – что делать? Пурга могла длиться и день, и два, и неделю. В самолете долго не выжить, он даст укрытие от снега, но не от мороза. Какое-то время можно обогреваться автономной печкой, но бензина в баках уже немного, он вскоре закончится. Идти? Куда? Где они, Павел знал приблизительно. Если идти пешком, стоит промахнуться в снегопаде самую малость и пройдешь мимо поселка в тундру, где верная смерть от холода. Он, как командир воздушного судна, отвечает за экипаж и пассажиров. И Павел впервые растерялся. Все варианты, что он успел перебрать в голове, имели изъяны. Чу! Показалось? Он снял шапку. Нет, вдали, едва слышные, прозвучали два выстрела. Павел забрался в самолет, достал ракетницу и патроны. Открыв стекло кабины, выстрелил вверх красной ракетой. Выждав несколько минут, выпустил еще одну, как и первую, в направлении выстрелов. И услышал ответные два выстрела. Или стойбище оленеводов недалеко, или какой-то прииск. Вполне вероятно, что сигнал подают не им, а другому. Но все равно есть люди и можно узнать, где они находятся. Идти вызвались второй пилот и бортмеханик. В хвостовом отсеке, небольшом, треугольной формы, где обычно хранится чехол мотора и прочее добро бортмеханика, нашли длинную веревку. Связали ею обоих. Если один провалится в яму, расщелину, незамерзший ручей, другой сможет его вытащить. Павел отдал Андрею ракетницу и три оставшихся патрона. – Идете на звук выстрелов. Если не услышите, по своим следам назад. Андрей старший. Двое из экипажа ушли. Сделали несколько шагов и исчезли в снежной круговерти. В фюзеляже остались Павел и сопровождающий груз специалист, которого звали Фрол Бабакин. Оба устроились в кабине, из нее обзор лучше. Хотя какой обзор, если в десяти шагах уже не видно ничего. Павел переживал за парней. Вдруг заблудятся? От поселка до другого могут быть сотни километров. Правильно ли он сделал, послав людей на поиски? Да особого выбора не было. Прошли обусловленные полчаса, потом еще полчаса. Сигнал бы им подать, а нечем, единственная ракетница у парней. Все же включил посадочные фары. Лучи их довольно мощные, но сейчас смотрят почти в зенит. За стеклами кабины два световых пятна, снежная круговерть. Долго держать фары включенными нельзя, если сядет аккумулятор, потом не запустить двигатель. Павел стал фары выключать, через пять минут включать. Вскоре по обшивке фюзеляжа постучали. Павел вскочил с сиденья, побежал в конец салона, открыл дверь. Было нехорошее предчувствие. Вернулись бы парни, сами открыли дверь. Открыл, перед ним трое мужчин, одеты добротно, на ногах короткие и широкие лыжи. Такие применяют местные охотники. Снизу лыжи подшиты лосиной кожей, взятой из подбрюшья. Называлась камусом. Вперед лыжи едут хорошо, скользят по любому снегу – рыхлому, влажному, снежному насту. А назад не едут, ворсинки не дают. Поэтому на гору на них можно взбираться не елочкой, как на обычных беговых лыжах, а напрямую. У двоих за плечами охотничьи двустволки. Вот почему выстрелы звучали по два. – Моих парней не встречали? Они на звук выстрелов пошли.