В ближайшие дни Александру предстояли разборки с женой и с руководством на работе. Отец смотрел на него с сочувствием, он-то считал, что его Сашку подвела под монастырь жена, а не походы в Болгарии по девкам. Александр оставил квартиру жене и ребенку. Несмотря на то что его трепали во всех инстанциях, куда писала жалобы бывшая жена, он все-таки усидел на своей должности. Потому что и должность, и звание незначительные. Никогда так не радовала Петрова своя ничтожность, от которой он сильно страдал. Он купил кооперативную однокомнатную квартиру. И затаился, понимая, что за ним после всех его эскапад в Болгарии должны приглядывать. Александр сидел на службе в своем НИИ от и до, глядя на фанерную перегородку и на фотографию лыжника Николая Зимятова, завидуя ему. Как просто — бежит себе человек на лыжах, снег искрится, поскрипывает, солнышко светит. И думать ни о чем особо не надо. Впереди его ждет неизбежный финиш. Другими тропами до него не доберешься. Только по прямой, по двум тонким колеям лыжни. Единственная проблема — бежать надо быстро. Тут все зависит от таланта. А если его нет? Если на старте тебя придержали за свитер, если в дороге сломалась лыжная палка? Ты бежишь уже не с тем настроением, и солнце-зараза светит в глаза, и ботинки жмут, и хоть задыхаешься и пыхтишь на весь лес, а понимаешь обреченно, что придешь последним, ну, на худой конец, предпоследним, если за тобой будет ковылять совсем уж доходяга, еще более неудачливый, чем ты. И в это же время ты услышишь за поворотом ликование толпы, чествующей победителя. Петров особенно остро ощутил все прелести жизни, вернувшись из Конго, доучившись в ВИИЯ и получив распределение в НИИ Минобороны, в то время как его товарищи оказались на более интересной службе. Чествовали других. И это несмотря на все его связи и способности. * * * За Петровым наблюдали. Он стал объектом оперативной проверки. Контрразведчики знали, что неравнодушие к слабому полу могло подвести любителя женщин под вербовку. И вопрос состоял в том, в каком статусе Александр вернулся: агентом иностранной разведки или обычным опростоволосившимся старлеем, запутавшимся в бабах. Петров решил набраться терпения. Стабилизировать свое положение после скандального развода. Успокоить контрразведчиков, убаюкать их своим тихим, скромным поведением, сосредоточиться на работе и сборе информации, которой он в дальнейшем мог бы торговать. Деньги, полученные от Джека, почти иссякли. Александру удалось продать доллары втихаря знакомому дипломату, и это в самом деле не стало достоянием контрразведки. Петров напивался чаще чем обычно в эти месяцы, так он мог хоть ненадолго заглушить те воображаемые овации, какими встречали чемпионов, обошедших его давно уже на вираже. Его бесила колея, в которую он угодил. Накатанная кем-то и указанная ему как единственно верная. Александр желал себе другой жизни, не конкретизируя, просто другой. Да он и не сумел бы конкретизировать — не знал чего хочет. Просто каждая клетка его тела протестовала против обыденности, рутины его нынешнего существования. Рядом с Богной на вилле ее деда он был почти счастлив. Эта безбедная свободная жизнь, никаких обязательств — практически его идеал. Но утратил он все безвозвратно. Иногда Петров часами метался по своей полупустой комнате, расшвыривал книги — их у него было не так много, купил, скорее, по привычке. Дурацкие детективы с правильным до тошноты следователем и преступником-червяком, которого непременно в конце романа раздавит своей неумолимой пятой советское правосудие. Сосредоточиться на чтении он последнее время и вовсе не мог и не хотел. Он никак не улучшал обстановку в квартире. Ему не хотелось ничего здесь делать. Женщин Александр сюда не допускал, стараясь ходить к ним. Петров желал обладать женщинами, и не одной, но не планировал их пускать в свою жизнь и в квартиру. Не сейчас, не в том, как он считал, бедственном положении, в каком теперь находился. Петров с трудом пережил зиму. Он иногда ощущал себя тем червяком из детектива, которого уже раздавили, и он растекся по асфальту со всеми своими чаяниями и надеждами. Иногда казалось, что над ним только занесли подошву кованого сапога. Александр шкурой ощущал на себе взгляды незнакомых людей, подозревал, что за ним следят, и недоумевал, почему все длится так мучительно долго. Это сводило с ума. К весне он испытал облегчение. Александр перестал беспокоиться от предчувствия беды и от излишнего внимания к своей персоне. Контрразведчиков и правда начали уже поругивать. Дескать, оперативная проверка слишком затянулась. Старлей — пустышка, который не способен ни на что, кроме как лакать «Столичную», прогуливать зарплату по ресторанам, жить в долг или на подачки отца, спать со всеми девицами подряд, какие хоть чуть состроили ему глазки. Интенсивность проверки снизилась и, скорее всего, сошла бы на нет в ближайшие недели две, если бы не наступили вдруг очень жаркие дни, какие бывают весной. Шпарило за тридцать. Осоловевшие от предвкушения каникул школьники таскались по улицам в своих синих формах нараспашку, так что ветер трепал углы красных пионерских галстуков. Выкатились на улицы желтые цистерны с квасом. И по дороге на работу в НИИ Александр то и дело останавливался, чтобы пропустить маленькую кружку за три копейки и послушать, что болтают работяги по пути на завод. Это умиротворяло. Они перли по своей колее, не задумываясь, не оглядываясь, не всматриваясь в туманную даль. Их вовсе не интересовало, что там ждет за лесом. Лишь бы по дороге стояли бочки с квасом, а еще лучше с пивом. Предел мечтаний! Петров слушал их снисходительно, свысока, считая, что сможет сделать так, что для него проложат персональную лыжню, по ней он помчится один и оставит далеко позади и самых талантливых и самых успешных. В выходные он собирался поехать на пляж на Николиной Горе. Сосны, дорожки, перевитые корнями, мягкие от сосновых иголок и засыпанные шишками, ведущие вдоль штакетников дач. Здесь же, ближе к реке, обитал и автор гимна Советского Союза с семейством, и многие деятели искусства и культуры. Они уже давно финишировали и наслаждались овациями. Петрову только предстояло. И он поспешал… На плече у него висела фирменная адидасовская сумка с полотенцем, шлепками, бутылкой водки и пачкой сигарет. Он договорился с девицей из магазина «Мелодия» встретиться на пляже. Тут, на отмели, и вода за жаркие дни прогрелась, и в волейбол можно поиграть, а главное, как сказала Светка, торговавшая пластинками, сюда приходили загорать и купаться американские дипломаты из посольства США. Ради американцев Петров и выбрался на Николину Гору в воскресенье. Он решил подобраться к цэрэушникам поближе и при возможности передать пачку сигарет, в которую заложил записку с письмом. На пляже и в самом деле оказались американцы. Он слышал их болтовню, расположившись поблизости. Узнал, что одного из них зовут Питер. Александр считал американцев тупыми, но выбор у него был небогатый. Удобнее всего было контактировать с ними. Он успел убедиться в легкомысленности французов и в жесткости англичан. Те выжмут как лимон, а платят скупо. Петров понимал, что за американцами следят. Их не отпускали из-под наблюдения ни на минуту. Поэтому приходилось быть крайне осмотрительным. Никаких контактов и даже попыток заговорить на пляже он делать не стал. Лежал рядом, накрыв голову газетой, и сосредоточенно прислушивался, вычленяя из пляжного гвалта английскую речь. Они обсуждали, куда пойти вечером. Болтали о всякой чепухе, обсуждали прелести девиц, загоравших на пляже. В конце концов, тот, которого звали Питер, решил вечером посетить ресторан гостиницы «Советская». И уже в шесть вечера Петров, обгорев на крепком весеннем солнце, сидел в ресторане. Ему снова пришлось взять в долг, чтобы оплатить ресторан, и по этой же причине он пошел туда один, дабы не тратиться на очередную шалаву. Около ножки стола он пристроил свой дипломат, в котором лежала пачка сигарет с письмом внутри. Пытался есть, но то и дело давился и принимался кашлять. «Ну придут они, — думал он, ковыряя вилкой салат, — а как к ним подойти? За ними смотрят. Даже если изобразить пьяного и, проходя мимо, качнуться над столом, скинуть пачку сигарет — заметят. Возьмут тут же на выходе из ресторана или следить будут. Копнут про меня, всплывет история с Болгарией… — Он обхватил голову руками. — Или дождаться когда в сортир пойдут? Ну так гэбэшники и туда сунутся». Американцы все-таки пришли. Но были в компании с двумя женщинами, вероятнее всего, женами. Быстро деловито поели и ушли через часа полтора. Все это время Петров методично напивался, не зная как быть. Незаметно для себя налакался так, что забыл дипломат в ресторане. Едва глаза продрал, вспомнил про дипломат. Выскочил на улицу, поймал такси, домчался до гостиницы, но, пока ехал, в голове прояснилось, и он так и не сунулся в ресторан. Чутье его не обмануло. Официанты тут работали ушлые — имели дело в основном с иностранцами, селившимися в гостинице. А этот контингент мог принести им как большие чаевые, так и крупные неприятности. Они сдали дипломат куда следует. Никак невозможно было определить, кто хозяин дипломата. В руках контрразведчиков оказался только образец почерка и отпечатки пальцев неизвестного, предлагавшего свои услуги американской разведке. Петров таким образом составил письмо, что возникали сомнения, где именно работал или служил автор письма. Он предлагал сдавать ЦРУ как известных ему сотрудников ГРУ, так и сотрудников КГБ и МИД СССР. Неделя прошла беспокойно для Петрова. Он вздрагивал от каждого телефонного звонка и дома, и на службе. Ему казалось, что каким-то немыслимым образом его все-таки вычислят по письму. Александр опасался, что погода испортится к выходным и американцы не приедут на пляж. Но уже настоящее лето пришло в Москву, и все москвичи устремились на подмосковные пляжи. В этот раз Петров поджидал американцев на волейбольной площадке, откуда хорошо просматривалась автомобильная стоянка. Американская заграничная машина сразу бросалась в глаза среди «жигулей», «москвичей» и «запорожцев». За ней приволоклась серая «Волга» с молодыми крепкими ребятами в светлых брюках и рубашках с небрежно закатанными до локтя рукавами. Сидя на траве и наблюдая за игрой, Петров дождался, когда и американцы, и сотрудники наружного наблюдения удалились к воде. Но в «Волге» оставались водитель и еще один оперативник. Он вышел из машины размять ноги, облокотился о крышу машины и о верх открытой дверцы и курил. — Дайте сыграть! — Петров вскочил и сунулся в одну из команд волейболистов. Схватил мяч и пошел подавать. Словно ненароком подал очень неудачно — мяч улетел на стоянку как раз под машину американцев. — Сейчас, сейчас, — засмеялся Александр, — сам принесу. Он рысцой направился к «Мерседесу». Незаметно бросил в приоткрытое окно рядом с водителем спичечный коробок. Американцы всегда оставляли в своих машинах опущенным одно из стекол, как почтовый ящик для инициативников. Петров подобрал мяч, вскинул руки радостно и крикнул громогласно, чтобы все услышали: — Нашел! Он еще с полчаса играл в волейбол, купался и неторопливо пошел вверх к автобусной остановке, закинув за спину спортивную сумку. 2002 год, г. Москва Олег включил и выключил настольную лампу. Григорьев, сидящий за письменным столом в своем углу, зевнул и потянулся. — Домой пора, — Ермилов глянул на черное окно, отражавшее кабинет. — Слушай, все-таки непонятно, как же прохлопали их первый контакт на пляже? За американцами ведь смотрели. Вадим пожал плечами и откинул волосы со лба. Он почти что наизусть знал дело оперативной разработки Петрова. — Прохлопали многое. Ловким оказался этот Петров. После того как он подкинул в машину письмо, Питер Сэмлер, советник экономического отдела, в следующий раз, когда пришел на пляж, срисовал старлея по приметам, которые тот указал в письме. Они одновременно подошли покупать пончики к лотку. — Я бы не отказался сейчас от тех пончиков, посыпанных сахарной пудрой… — размечтался Олег. — Вот там, как потом во время допроса признался Петров, Сэмлер и передал ему условия следующей встречи. Он был в тот день с Дэнисом Макмэхэном на пляже и в записке сообщил, что на встречу придет уже не он, Питер, а этот его американский коллега, цэрэушник — третий секретарь административно-хозяйственного отдела посольства Штатов. В следующую встречу Дэнис зарыл в песок спичечный коробок с заданиями для их будущего агента. Позже передали старлею миниатюрный фотоаппарат «Минокс», кассеты к нему, инструкции по связи, шифроблокнот. Они готовились к долгой и плодотворной работе, не догадываясь, что Петров уже «девушка с прошлым». Собственно, и наши об этом тогда не догадывались. — Стало известно об утечках? — понял Ермилов. — Спохватились в ГРУ. Он их сотрудников сдавал по старой памяти, поскольку со многими действующими сотрудниками был знаком еще по институту. Стали искать, откуда потекло, всплыла и записка из дипломата. Выбрали тех, кто являлся носителем информации, которая утекла на Запад, сличили почерки, а дальше дело техники, — Григорьев спохватился, скинул с себя сонливость, навеянную погодой и концом рабочего дня, и куда-то вышел из кабинета. Олег снова включил и выключил настольную лампу, жмуря голубые глаза, как старый кот. Почти весь сегодняшний день с перерывами на обед и другие дела Ермилов с Плотниковым мозговали, какую информацию подсунуть Морану, чтобы вывести на встречу не только его, но и сотрудника посольства. При этом приманка должна быть настолько хорошей, чтобы они выползли на контакт, а с другой стороны — не хотелось им предоставлять ценную информацию, которая может и самим еще пригодиться. Вот и сейчас неуемный Плотников позвонил по внутреннему телефону. — Зайди-ка, — велел он и тут же бросил трубку. Встретил он Ермилова у двери в свой кабинет, зашел вместе с ним, хлопнув Олега по плечу: — Надо чего-то решать. Завтра тебе Майкл назначил встречу? Чем мы рискуем, если американцы утвердятся в своих подозрениях насчет двурушничества Петрова? — Плотников задумчиво постукивал себя по кончику носа карандашом. — Петровым. Петровым мы рискуем. Он свое отсидел, перед нами чист, но что-то не жалко мне его, — Олег втянул шею в плечи по-черепашьи. — Вот Богну жалко. Она одна и любила этого… По-настоящему. До сих пор беспокоится, как там Саша? — Любовь зла… — выдал сакраментальное шеф и, едва не попав себе карандашом в глаз, зло откинул его. — Американцев не слишком удивит, что он подлец. Они только с такими и работают, с отбросами со сдвинутой психикой. Ну это все лирика! Самого главного у нас нет! Не предлагает тебе наш Моран работать на ЦРУ. Почему? Ты — пьяница и не внушаешь ему доверия? Не представляешь для него интереса? Или он не уполномочен предлагать? Может, ему показать «звериный оскал капитализма»? — В каком смысле? Это что-то из нашего советского прошлого? Вроде кузькиной матери? — Ну, — засмеялся Плотников, — это мы им всегда успеем показать. Я подумал о том, что пора тебе проявить себя. Продемонстрировать Майклу, что ты не совсем уж такой простачок-разгильдяй, каким пытался казаться все это время. Задействуем нашу Кирилову, выдадим ее за Карпушкину. — Мне бы хотелось одному довести это дело до логического конца, — набычился Олег. — Было бы чего доводить! — Плотников раздраженно собрал разбросанные по столу карандаши и ручки и с треском засадил их в стакан. — Надо кинуть ему жирную приманку, чтобы он начал с тобой работать не как с коллегой-корреспондентом и не втемную, а как с агентом. Сечешь разницу?