— Ты считаешь, у этого родственника Богны были на руках задокументированные факты контактов Петрова с английской разведкой? — Иначе сложно объяснить, чего так долго ждал дед Богны. Жаль, что он уже умер, а то мы бы заполучили свидетеля. Однако Илья не теряет надежды раздобыть информацию от старых местных гэбэшников. Остались у него связи. Если чего-нибудь надыбает, тебе передадут. Утром Софию накрыл туман, сырой непроглядный. Открыв шторы на балконе, Ермилов ничего не увидел. Он потер стекло, решив, что оно запотело. Однако белесый морок не исчез. Олег даже подумал, что это продолжается вчерашний бред, но он чувствовал себя почти здоровым после взбадривающих процедур Нины Михайловны. От ее горчичников остались ожоги на груди и спине, даже рубашку было больно надевать. До отлета из Софии Олег успел купить домашним гостинцы: несколько коробок лукума, розовое масло и кожаную темно-фиолетовую куртку для Люськи. Запись разговора с Богной он осмотрительно отправил дипломатической почтой, чтобы не тащить с собой через границу. Глава пятая 2002 год, США, федеральная тюрьма Си-Так, больничное крыло Петрова наконец оставили в покое. Может, наблюдавший его врач счел опасным для его психического здоровья допросы. Нет, его жалеть никто не стал бы, и Александр это осознавал, пожалуй, лучше чем кто-либо. Он давно понял для себя, что все спецслужбы — это твердокаменный механизм с несколькими подвижными узлами, но спрятанными глубоко внутри этого механизма. А снаружи бронебойный панцирь. Ничем его не прошибешь. Сперва Петров считал, что так устроен только КГБ, но убедился, что и в других странах спецслужбы работают по такому же принципу. Войти внутрь можно, а дальше ты должен либо находиться на своем посту, в своей нише и четко выполнять команды, либо ты провалишься внутрь механизма и тебя уничтожит твоя же собственная система. Если бы не было этой жесткости, она бы перестала функционировать. Превратилась бы в сито, из которого вытекает все, что в него попадает. Петров не был внутри системы, но соприкоснулся с ней и стал выдавать людей этой системы. Так впервые он продал тех сотрудников, которые работали в Болгарии. Знал в лицо представителей и военного атташата и людей из резидентуры. Их фамилии, во всяком случае, те, под которыми они находились в командировке в Софии. В бытность в Конго ему еще некем было торговать, а тут он уже слегка оброс связями и опытом. Да и не с французами имел дело. Вышла на него спецслужба посерьезнее. Джек. Этот, с холодным взглядом, представился именно так. Довольно молодой, но цепкий. И Александр сразу ощутил на себе эту цепкость. Словно Джек все время держал его за горло. …В Софии вначале все складывалось как-то не слишком удачно. Скандалы с женой, которая подозревала его во всех смертных грехах, и небезосновательно. Душная атмосфера советской колонии, когда все друг за другом приглядывали, невозможно было ни с кем выпить, расслабиться, чтобы на следующий день об этом ни стало известно всем. Вначале Петров старался быть крайне осторожным. Он почти не выходил в город. Дом — посольство, посольство — дом, магазин. Подспудно Александр ждал, что французы выйдут на него сами. Ведь они завербовали его в Конго и что же, затратив время и средства на вербовку, забыли, не отслеживали его перемещения? Закралось подозрение, что они утратили к нему интерес, когда его не взяли в ГРУ. Но откуда бы к ним могли поступить эти сведения? Петров не исключал, что у них есть свои люди в Москве и они следили там за ним. Это равнодушие со стороны французов больно ударило по его самолюбию, раздразнило аппетит. Он, может, отказался бы, если бы они снова сделали к нему подход уже здесь, в Софии… Так он утешал себя. Хотя в глубине души был уверен, что продал бы им сразу же все, что знал на тот момент. Он испытал своего рода удовлетворение тогда в Конго, когда его прижали и он вынужденно сдался. Из принципа Петров решил предложить свои услуги кому-нибудь другому. Дождался счастливого момента, когда жена уехала в Москву, закатив напоследок очередной скандал с битьем казенной посуды. Осколок рассек ему руку, и Александр ходил на перевязки. Уже подкатила весенняя жара, и рана на руке, довольно глубокая, мокла, никак не заживала, и у Петрова имелся отличный повод посещать местный госпиталь. Туда же наведывался англичанин из посольства, который залечивал в хирургии обожженную руку. Александр узнал об этом случайно. Сидел в коридоре, ожидая своей очереди, когда Бертон, так звали этого человека, вышел из кабинета, баюкая перебинтованную руку, бледный от боли после перевязки. Петрову тогда и в голову не могло прийти, что Бертон не случайно появился в полутемном длинном коридоре, где пахло хлоркой и аптекой. К Александру тогда уже присматривались. Его заметили в компании Богны, его видели пьяным в ее же компании и в обществе ее друзей. Хотя Петров и старался избегать шумных компаний. В любом случае сотрудники советского посольства, которые осмеливались вести себя таким образом, обращали на себя внимание сразу же. В первую очередь своих контрразведчиков. Однако Петров опередил сотрудников MI6, искавших возможности подхода к нему и, как трудолюбивые пчелы, вившихся вокруг хоть и дурно пахнущего, но богатого на пыльцу цветка. Петров осторожно расспросил у врача, что это за человек с мученическим лицом выходит каждый раз из кабинета. Узнал и как долго собирается Бертон приходить в госпиталь на перевязки. Врач сказал, что ожог серьезный и ходить к нему Бертон будет еще долго. (Врача умаслили немалыми деньгами, чтобы в его кабинете два раза в неделю по нескольку минут посидел англичанин и чтобы врач корректно проинформировал русского, если тот полюбопытствует.) Уже к следующему разу Петров подготовил записку на английском с предложением своих услуг. Он зашел в госпиталь в тот день на ватных ногах. Каждый встречающийся ему по дороге к кабинету хирурга человек вызывал в нем подозрение, врачи мнились кагэбэшниками, переодетыми в белые халаты. Александр спрятал записку в пачку сигарет «Мальборо». Добравшись до места и усевшись на твердую банкетку у двери, из которой должен был появиться Бертон, Петров ощутил, как вспотел. По спине стекали буквально водопады. В коридоре никого не оказалось в тот момент, когда от хирурга вышел с кислой миной англичанин. Оглянувшись напоследок, Петров как в ледяную воду нырнул, негромко сказав по-английски: — Мистер Бертон, вы обронили. Сунув ему в руку пачку сигарет, Александр юркнул в кабинет, не дав опомниться англичанину. Но тот и не думал протестовать или возвращать пачку, догадываясь, что русский сам дозрел. Для англичан было рискованнее, если Петрова им подставляли, но предпочтительнее, если агент, на которого они нацелились, сам упадет в их объятия. Значит, он будет сговорчивее, окажется в роли просителя. Ни в своем письме, ни позже, когда ему назначили первую встречу и на нее пришел Джек, Александр не сообщил о своем первом опыте предательства и отношениях с французской разведкой в Конго. Сначала он опасался, что, узнав об этом, англичане откажутся от него, а затем, по здравом размышлении, решил приберечь это на случай, если придется уехать за границу. Запасной и страховочный вариант. Он не будет иметь доступ к советским секретам, но сможет англичанам предложить себя в работе против французов. Следующие несколько дней Петров ходил как во сне. Богна все время ловила его на том, что он ее не слушает и витает где-то в облаках. Александр объяснял ей это тем, что жена пишет, звонит, скандалит. — Всю душу вымотала, — повторял он, положив голову Богне на колени. Они устроились на веранде дачи, на тахте. Но это он называл загородный особняк дачей, как заведено в Союзе, а это была вилла со всеми удобствами, небольшим бассейном во дворе, в который иногда плавно падали листья с ближайшей акации, высушенные солнцем. Листья колыхались на поверхности прозрачной голубой воды, и это умиротворяло. Вечером на веранде распахивали все окна и с горы Витоша тянуло вечерней свежестью, в то время как в черте города становилось только жарче. Раскаленные камни, бетон домов и асфальт отдавали накопленное за день тепло. Заходящее солнце причудливо отражалось от оконных стекол дома напротив, и лучи его падали на огромное стеклянное, почти плоское блюдо, наполненное сочными, схожими по цвету с солнечным светом абрикосами. — Чего ты боишься? Ну разведись! — Она с грудным ребенком на руках. У нее отец влиятельный человек. Все начнут ее жалеть, а меня могут просто турнуть из партии, — Александр снял очки, прищурив чуть раскосые светло-голубые глаза. — И тогда мне будет закрыт выезд, все будет закрыто. — Ну она же мегера! — горячо воскликнула Богна. — Все же знают, что она к тебе с самого начала относилась плохо. Капризная, вздорная баба! — В твоих устах это звучит забавно. Если бы все было так просто… Его посещали мысли сбежать на Запад. Александр мог остаться и в Конго, а оттуда перебраться в более цивилизованные страны. Но на тот момент без гроша за душой, на что ему было рассчитывать? Да и теперь… Надо сперва найти возможности себя обеспечить. Многое зависело от реакции англичан на его предложение. И реакция последовала. Когда Петров снова ждал перевязку перед кабинетом хирурга, испытывая волнение от предстоящей встречи, он буквально трясся от нетерпения. Бертон вышел уже не с такой болезненной гримасой на лице. Остановился на мгновение около Александра и вернул ему пачку сигарет. — Это ваше, — сказал он и быстро удалился по коридору. Александр с недоумением зашел в кабинет к хирургу и даже не почувствовал боли при перевязке, настолько бурлил адреналин в крови. Он еле дождался окончания процедуры, выскочил в коридор, добежал до туалета и заперся в кабинке. «Неужели англичанин просто вернул мне мое письмо?! Благородно! Или подвох?» Петров высыпал сигареты дрожащими руками на крышку унитаза. Заглянул в пустую коробку, но ничего там не нашел. Ни своего письма, ни чужого. Александр обескураженно уставился на скатившиеся на пол сигареты. Вдруг его осенило. Он начал лихорадочно собирать сигареты и аккуратно отламывать фильтры до тех пор, пока в одной из сигарет не обнаружил записку на папиросной бумаге. «Нас заинтересовало ваше послание. Предлагаем встретиться. Завтра приезжайте в археологический музей к 12.25. К вам подойдут. Сожгите записку». У Александра перехватило дыхание от осознания, что завтра может начаться нечто новое и глобальное в его весьма посредственной серой биографии рядового старлея. Музей располагался в старинном здании бывшей мечети Буюк-джамия, двухэтажном, с арочными окнами и характерными для средиземноморских мечетей и храмов стенами, сложенными из камней. Александр купил билет и вошел в прохладное помещение. Если за ним кто-то и присматривал из своих или болгарских спецслужб, посещение музея не должно было вызвать у них подозрения. Он ходил по музею минут пятнадцать, прежде чем к нему подошел сухощавый, мускулистый мужчина и заговорил негромко: — Меня зовут Джек. Я от Бертона. Они сели на скамью в одном из самых дальних от входа залов и довольно долго беседовали. Джек задавал ему массу вопросов и требовал максимально честных ответов. Во время разговора англичанин крутил на пальце перстень с неприятным белым камнем. Он назначил время и место их следующей встречи. Этот Джек не произвел на старлея впечатление человека вежливого и заинтересованного в Петрове. Честолюбивого Александра просчитали уже тогда, когда сотрудники MI6 начали за ним наблюдать. Поняли они и то, что чем меньше придавать значения его персоне, тем сильнее он будет стремиться доказать свою ценность. А значит, будет приносить информацию, выжимая досуха все источники, к которым имеет доступ. Главное, фильтровать эти сведения, ведь в запале тщеславный русский может давать волю фантазии и домыслам. Стандартный опросник для агентов заключал в себе не только биографические вопросы, но и нес скрытый смысл, который расшифруют психологи и дополнят психологический портрет, строившийся до первого контакта лишь по внешним признакам изучаемого объекта. «Объект» об этом не догадывался и бил копытом, подготовив к следующей встрече информацию. Правда у него хватило осмотрительности и ума, чтобы не выдавать сведения на гора, а очень и очень дозированно. И встречи продолжались, причем безопасность контактов обеспечивали сами англичане. Когда очередной день связи назначили в ресторанчике на горе Витоша, это была уже пятая встреча. Прижимистые англичане обещали наконец заплатить первый гонорар. Воспользовавшись их советами, Петров отсек преследователей — и своих, и цэрэушников. Однако болгарских товарищей скинуть Александру так и не удалось, наверное, в силу того, что они знали местность гораздо лучше. Но ни Петров, ни Джек не знали о соглядатаях. Воодушевленный первым гонораром, Петров никак не ожидал подвоха от своего руководства, военного атташе, который вызвал старлея и огорошил тем, что ему придется срочно уехать. Атташе отчитал его как сопляка. Он напирал на то, что Александр запутался в бабах, наплевал на свою карьеру. Да еще связался с внучкой высокопоставленного болгарского деятеля. Александр вернулся в свою квартиру, пытаясь проанализировать, что же сейчас произошло. Но мысли скакали галопом. Петров никак не мог успокоиться. Скинул с крышки шкафа на пол чемодан, стал кидать туда вещи, а потом так шарахнул кулаком в шкаф, что пробил дверцу. Однако тут же он задался вопросом, почему дед Богны столько времени молчал и только теперь обратился к руководству с жалобами на аморальное поведение советского специалиста? Закравшиеся подозрения напугали его крепко. Петров уже без эмоций стал очень быстро складывать вещи. Его до мороза по коже продирала мысль о том, что болгарские контрразведчики могли проинформировать советских коллег. Попрощаться с Джеком и обсудить с ним перспективы работы в Москве Александр перед отъездом не успел. Да и не собирался. Испуг сковал его настолько, что ему везде мерещилась слежка. Он и помыслить не мог о том, чтобы искать встреч с англичанином. От страха ему в голову не пришло, что дед Богны не стал бы бросать тень на свою семью, рассказывая в советском посольстве о связях любовника внучки с сотрудниками английской разведки. Через два дня Петров вылетел в Москву. Весь путь до столицы Союза он сидел в кресле самолета, вцепившись в подлокотники. Внутренне он готовился к тому, что в «Шереметьево-2» его встретят люди в деловых костюмах, подхватят под белы рученьки, заберут чемодан и сумку и препроводят в тюрьму. Но в аэропорту его встречал только отец, удрученный их размолвкой с женой и высылкой сына из Софии. Обнявшись с Александром, он сказал с грустью: — Ну что же ты? Невестка ему не нравилась, хотя он считал, как и большинство советских людей, что необходимо жениться по расчету. Теперь уже осознавал, что расчет оказался неверным и фатальным. Любви между молодыми людьми не было. Их отцы решили, что они притрутся, но лишь искры полетели во все стороны от такой притирки. Под вопросом в итоге оказались и семья, и карьера.