— Как вам это нравится? — кипел Колбасьев, кружа по кабинету, как в клетке. — Приятный сюрприз! — Да вы присядьте, пожалуйста, — тихо сказал Попов. И снова наклонился над газетой. Снова те же слова: «Открыт новый способ…» — Что же это, по-вашему? — вдруг резко остановился лейтенант, с раздражением отпихнув предложенный ему стул. — Я не вижу никаких подробностей, — ответил Попов. — Научная основа… — Ах, вы не видите! — перебил его Колбасьев. — В том-то и дело, что вы не видите! Вас интересует научная основа, а вы не видите, что происходит. Вас обходят! Вас обкрадывают! — Вы слишком взволнованы, Евгений Викторович, — пробовал успокоить Попов. — Нет уж, позвольте! Я кое-что смыслю в таких делах. Мои изобретения… И знаю, как это бывает. Я же вам говорил, я вам по-дружески… Зачем вы здесь? — сердито спросил Колбасьев. — Тратить время? Вы должны быть там, у вашего прибора в Кронштадте, заботиться, продвигать. Попов слегка развел руками. — Вот-вот! Полное непротивление! — еще больше ожесточился лейтенант. — Вы знаете, что с вами сделали? Наши радетели… Надавали вам советов, воспользовались благородством вашим да еще припугнули малость. Припечатали молчанием ваше изобретение. А сами что? А сами, я спрашиваю, о чем позаботились? Хоть бы догадались выдать вам секретный патент, охранить права ваши! — Ох, о чем вы, Евгений Викторович! — поморщился Попов. — Это деликатный вопрос. — Деликатный вопрос! — подхватил Колбасьев. — А это что? — показав на газету. — Вы думаете, здесь с вами в деликатность будут играть? По-хорошему, по-деликатному? — Почему вы так судите, Евгений Викторович? — тихо возразил Попов. — Я же, по сути, еще ничего не знаю. Можно только догадываться. Если это что-нибудь серьезное… Основа должна быть, вероятно, та же. Электромагнитные колебания. Так надо полагать. Другого я не вижу. Возможно, мы получим интересное подтверждение. — Да-а! — зловеще протянул Колбасьев, с сожалением поглядев на Попова. И вдруг резко повернулся, не прощаясь, вышел из кабинета, стукнув дверью. Попов остался один. Снова перед глазами те же газетные строки. Что же они действительно за собой несут? Что там произошло? От короткого, но такого пронзительного сообщения веяло чем-то смутным. Оттуда, издалека, с чужой, непонятной стороны. Заграница протягивала свою руку. С чем? С добром или… Вторжение Колбасьева, его возбужденность и эти строки разбередили. Тесные стены кабинета показались вдруг слишком тесными. Попов встал. Но и обход по станции не вернул спокойствия. Он вышел из здания, ступил на мостик через канал, остановился в нерешительности, облокотись на перила. Куда же ему теперь? С кем сказать слово, поделиться не то мыслями, не то предчувствиями? Нет Георгиевского и нет Любославского: уже уехали отсюда. С кем же тогда? Он один. Он оказывается один сейчас со своими мыслями. И трудно с ними справиться. Он перешел по мостику и повернул туда, в самую гущу выставки. Разгар летнего сезона уже миновал. Схлынул людской прибой. Поредели вереницы прохожих на дорожках. Опустели павильоны, потускневшие, полинявшие под первыми осенними дождями. Экспонаты стояли в притихших залах. Среди них можно было уже побродить без толкотни. Машины, аппараты, станки, мертвые макеты и действующие установки. Таблички фирм, владельцев. Слева — приборы для сахароварения. Громадные котлы, колонны, вакуум-аппараты. Фирма г. Перье. Справа — компания «Борман и Шведе». Тоже котлы, отличные, клепанные гидравлическим способом. Далее — электрические кабели Гюффера и еще кабели Рибона. Тут же шумно подает воду механическая колонка — производство Густава Листа. Вот наждаки — Струка и Кнопфа. За ними бойко стучат, работая вхолостую, керосиновые двигатели известной фирмы Бромлей. В особом отделении разместилась целая бумажная фабрика новейшей системы. На табличке: завод Мантеля… Нет этому конца. И почему-то сейчас, именно сегодня особенно бросилось в глаза. Предприятия, торговые дома, заводы как будто здесь, в России, а все управление, капиталы — все там, по ту сторону. Главная контора — Берлин. Центральное депо — Осло. Дирекция — Париж. Правление — Лондон… Все откуплено, все прибрано к рукам, все нити ведут куда-то туда, за пределы. Там держат нити, предлагают свои услуги, свои товары, свои новинки… и свои открытия. Держат крепко. А в России — филиалы и филиалы, отделения и представительства. Или еще хуже того: подставные вывески под двуглавым орлом, а на самом деле все то же управление оттуда, с чужой стороны. Крепко держит. И здесь, на российской выставке, получает самые видные, самые дорого откупленные места. Располагается широко, без стеснения. А что там в павильонах на заднем плане, в плохо освещенных углах? Продукция завода Матвея Иванова. Вполне порядочные станки для сукновален и трепален, но задвинутые так, что их и не сразу увидишь. Скромный, неприметный ткацкий станочек производства Бородина. Или совсем бедная витрина Щербаковского заводика, где собраны в кучу всякая металлическая арматура, мелкие механические части, вентиляторы, кнопки. Им ли тягаться со всем этим соседним великолепием! Куда там! А между тем здесь же, на выставке, попадались истинные зерна русской технической мысли. Машина для резки стекла без алмаза — изобретение Ивана Обухова. Ежедневно посетители могли смотреть, как это делается. Или еще более значительное изобретение — горного инженера Николая Славянова: электрическая сварка. Огромный чугунный вал весом в триста пудов, шестерни, стальной шатун — все сварено электричеством, демонстрируя грядущий пере ворот в технологии. А само это здание павильона из стекла и металла или вон там ажурная башня для снабжения водой всей выставки — воплощение совершенно свежих, оригинальных идей в строительном деле. Простота, легкость, прочность. И кто проектировал? Талантливый Владимир Шухов. Или… Но что ожидает каждого из них перед этим плотным строем чужих капиталов, стерегущих российское производство? Какая судьба их постигнет? Их мысли, их изобретения? Покинув последний павильон, чувствуя какую-то тяжелую, гнетущую усталость, Попов забрел в ресторанчик. Хотелось отмахнуться от сомнений и предчувствий, как от назойливых мух, роем стоящих сейчас над невкусной едой. На столике в круглом блюдце темнела бумага с большими буквами: «Смерть мухам! Французская бумага, г. Вильно». Так что же все-таки там произошло, за границей? С этим неизвестным господином Маркони. Придется все же поехать в Растяпино. Рассказать Раисе Алексеевне. Попов тяжело побрел на остановку. И транспортная новинка — электрический трамвай фирмы «Сименс и Гальске» покатил его с выставки к перевозу. Что же там произошло? Что же там могло произойти? А вдруг все это пустое. Как уже бывало. Громкий шум, а потом на поверку — мыльный пузырь. Кажется, он успокаивает себя? Все равно уже не отмахнуться. Что же там в действительности? СЕКРЕТ ИЗОБРЕТАТЕЛЯ В сырой весенний день 1896 года железнодорожный экспресс доставил в Лондон, на вокзал «Виктория», группу пассажиров, прибывших с Европейского континента. Из отдельного купе носильщики вытащили сумки, портпледы и особо бережно огромный чемодан, обтянутый железными ребрами. Следом вышла пожилая дама в длинной дорожной тальме и с ней, также в дорожном, смуглый молодой человек. Им навстречу, помахивая шляпой, поспешил высокий, представительный господин. И Гульельмо Маркони попал сразу в родственные объятия своего старшего двоюродного брата Дэвиса Джемсона. Прямо с вокзала все трое отправились в отель, чтобы немедленно приступить к переговорам. — Вы должны нам помочь, дорогой Дэвис, — начала мама Анна. — Я привез доказательство, — кивнул Гульельмо на чемодан. — В случае успеха вы сможете вступить в долю, — добавила мама Анна. Дэвис Джемсон был человеком вполне здравого смысла и прекрасно понимал, что такое «вступить в долю». И как нужно приниматься за дело. Младший кузен что-то там придумал, изобрел. Неизвестно еще, какая этому цена и что из этого получится, но известно, что необходимо прежде всего в таких случаях: оградить свои интересы. Это значит — получить сначала патент на то, что ты привез. А потом уже все остальное. Понимаешь, милый? Милый Гульельмо слегка улыбнулся, испытующе глядя на старшего кузена. Тот немножко держит снисходительный тон. Еще бы! Гульельмо младше и нуждается в его совете. Дэвис уже инженер, стажирует в Лондоне и кое-что знает в здешней обстановке. Ну что ж, пусть так… Через несколько дней состоялось знакомство с наиболее знаменитым лондонским адвокатом по патентному праву. Человек, наглухо застегнутый в сюртук мышиного цвета, методично объяснял, придавая голосу оттенок высшего беспристрастия. По английскому законодательству, самому твердому и надежному в мире, патент является несокрушимой защитой изобретателя. Владелец патента один вправе изготовлять предмет изобретения, распространять и употреблять в сфере промышленности и практического применения. Со всеми вытекающими финансовыми последствиями, счел нужным разъяснить адвокат. Патент можно продать, завещать, заложить, отдать в полное или частичное пользование. Словом, это вещь, капитал, с которым нужно умело обращаться. — Но коренное условие… — поднял палец адвокат. — При получении патента требуется описание. Техническое описание. В чем состоит ваше изобретение. Гульельмо Маркони озабоченно наморщил лоб. Адвокат продолжал. Решение технической задачи на бумаге не дает права на патент. Надо создать конкретную вещь или способ в реальных формах. — Как видите! — сказала мама Анна, плавным жестом показывая на два темных футляра, извлеченных из чемодана и поставленных теперь на отдельные столики. Даже не повернув к ним головы, адвокат продолжал с тем же бесстрастием. Для получения патента нужно подать заявку. Дата подачи очень важна. С нее начинается официальная жизнь изобретения. При этом заявитель письменно удостоверяет, что он и есть изобретатель. В момент заявления не должно быть нигде описано подобное же изобретение, ни в одном из опубликованных изданий. По всей территории Британской империи. Бюро патентов это проверяет. Устанавливает факт новизны. — А если где-нибудь в другой стране? — полюбопытствовал Дэвис. — По законам Англии экспертиза на новизну производится только внутри Англии, — невозмутимо, как оракул, изрек адвокат. — Что там в других странах, нас не касается. — Насколько подробно я должен описывать? — спросил Гульельмо. — Настолько, чтобы было ясно, в чем состоит ваше изобретение. Впрочем, позднее, при получении патента, вы сможете ввести некоторые дополнения. Молодой Маркони кивнул. И вдруг спросил простодушно: — А если кто-нибудь вскроет мои футляры… и разнюхает? Адвокат уставился на него с изумлением. — Ах, вечно у него какая-нибудь шутка на уме! Фантазер! — поспешила сгладить мама Анна. Адвокат счел нужным все-таки пояснить: — Как только заявка подана, закон на вашей стороне. Он откланялся. Гульельмо уселся за составление заявки. Ну и мука! Никогда не имел он склонности к писанию, а тут еще такого строго технического и такого ответственного. Необходимо коротко, ясно: как устроено, как действует. Изложить все, что нужно, но и не наговорить лишнего. Бумагомарание… Но если надо, так надо. И мальчик, стиснув губы, сидел, как приговоренный, изливая свое недовольство в чернильных брызгах. Здесь он не мог воспользоваться помощью ни мамы, ни двоюродного брата. Они же ничего не понимают в том, что там кроется, под футлярами. Он один сейчас, Гульельмо Маркони, один бьется за свою находку. Наконец заявка была все же составлена. Не совсем складно, с излишними несущественными подробностями, но все же заявка. Гульельмо одолел скучное препятствие. Теперь дальше. Что еще требуется?