Они были уже на полпути. Эмма, сидящая слева, задумчиво посмотрела на что-то в окно. — Я еще в кафе заметила, что ты немного странная. Не в обидном смысле. Когда ты расплачивалась банковской картой. Мне всегда казалось, что люди… твоего типа до подобного не снисходят в принципе. — У тебя полная голова стереотипов. — Вероятно. А вчера вечером я увидела, как ты живешь. Это окончательно разорвало шаблон. Джоан усмехнулась. — Не могу сказать, что модификации не изменили меня — иначе зачем бы я их ставила. Но когнитивно я все равно очень… человечна, если можно так сказать. Я видела таких, которые и впрямь вписываются в твои стереотипы, кто-то так и вообще не от мира сего. К сожалению, и примеры проблем с модами тоже приходилось наблюдать. — Часто такое бывает? — Не знаю, я не статистик. Наверное, реже, чем об этом кричат технофобы. Но риски действительно есть. Кроме того, бывает: улучшишь одно — потеряешь в чем-то другом. Однако все равно находятся те, кого все это не пугает — или не настолько пугает, даже если речь о потере той самой «человечности». — А какие они — самые, прости… э-э-э… «бесчеловечные» моды, которых ты видела? — Не знаю, кто как, но я бы определенно сказала: хайвы. Хотя зависит от конкретного случая, они бывают очень разные. Эмма кивнула. — Глубокая интеграция, мозговой зерг-раш… — Следи за языком! За такие словечки можно и в суд попасть. — Ну мы же только между собой. — Все равно. И мне самой, кстати, это прозвище тоже не по нутру. Все-таки ты скрытая модофобка. И как я только решила с тобой переспать, фу. — Джоан улыбнулась. — В любом случае, по твоему вопросу: кто-кто, а эти мне действительно кажутся… странными. Что такое прямая работа с подключёнными внешними искусственными нейронными сетями, я знаю по себе. Что такое ограниченное межмозговое взаимодействие — тоже. Но когда они капитально перестраивают себе мозги под долговременное сожительство… — Коллективный разум? — Что касается тех, о которых я знаю, — нет, но, возможно, нечто близкое. Члены хайва сохраняют частичную автономию и индивидуальность. Но все равно такая общность нам и не снилась. У них нет секретов друг от друга — это бессмысленно, когда один легко может увидеть что-то из башки другого. Тот, с которым я довольно долго работала, вообще старался не использовать местоимения единственного числа по отношению к себе и членам хайва — только в крайних случаях. Не «я» или «он», а «мы». — Сколько их там было? — спросила Эмма. — Шестеро. Четверо мужчин, две женщины. — Не представляю, как кто-то на такое вообще идет. — Порой сама удивляюсь, — честно ответила Джоан. — Но, с другой стороны, это интересно, хоть и непривычно. — Представляю: я говорю что-нибудь члену хайва, а потом об этом узнают они все. От своих — никаких секретов. — В общем так, по идее, оно и есть. Так что я лично не горю желанием делиться с ними секретами. Да они и не предлагают, впрочем. До сих пор не предлагали, по крайней мере. — Ты говорила про межмозговые интерфейсы. Неглубокие. — Да. — А… когда ты такое пробовала?.. — Однажды, когда занималась сексом, — призналась Джоан. — В том случае, правда, интерфейс был на уровне софта, а не харда — мы обе использовали имплантаты и утилиты. — Мне кажется, отсюда недалеко до хайва. — Ошибаешься. Ощущения любопытные, кстати. — Ты хочешь втянуть и меня в это? Не получится. Я разгадала твой план. Заманиваешь меня в хайв. — А почему бы и нет? А серьезно — все не так, как ты думаешь. Просто представь, что ты чувствуешь немного из того, что чувствует партнерша. Эффект можно дополнить нарушением самоидентификации — и ты немножко ощутишь себя мной, и наоборот. Но это с хайвом и близко не валялось. — Не знаю. Может, я бы даже и попробовала. Но все равно жутковато. — Жизнь вообще штука весьма страшная. — Знаешь, — начала Эмма, — ты никогда не задумывалась о том, сколько у нас сейчас есть охрененных вещей и как именно мы ими пользуемся? Ну то есть я хочу сказать, инженеры, ученые из прошлого, если бы увидели, что мы сегодня вытворяем с помощью их изобретений, как используем их открытия, — их бы ведь удар хватил. Или со смеху бы померли. — Ага. Ты разработал интерфейс «мозг-мозг», а в будущем кто-то устанавливает через него связь во время секса. Ну или ты был пионером искусственных нейронных сетей, а кто-то использует их, чтобы придумывать оригинальные костюмы на Хэллоуин. Или писать дурацкие стишки. Примеров миллионы. — А про Хэллоуин — это тоже правда кто-то делал? — Да. А видела страничку «Artificial Idiot»? — Нет, а что это? — Какие-то ребята замутили в сети страницу, куда в личку все желающие могут скидывать цитаты из, на их взгляд, идиотских постов. На основе собранного материала они научили нейронную сеть быть сетевым идиотом и выкладывали самое выдающееся из ее творчества. А настоящий ад случился тогда, когда ИИ пустили погулять в соцсети под заранее созданными аккаунтами — свободно создавать посты, комментировать чужие и вступать в дискуссии. Аккаунты довольно быстро забанили, но следы деятельности удалось заскринить до того. Сейчас осталась только исходная страничка, она обновляется создателями — наверное, им до сих пор присылают материал для обучения. — Джоан постаралась сдержать смешок. — Самое интересное начиналось, когда искусственный идиот встречался с живыми коллегами. В принципе, безумные ИИ в соцсетях не новость, но в этот раз безумие достигалось целенаправленно. И получилось довольно качественно, кстати. Сеть Тьюринг — положительная, вполне способна сойти за человека, но без самосознания, так что шума со стороны ИИ-этиков не было. Почти. Мне ее даже немного жаль. Нейросеть-клоун на потеху желчным задротам, хоть и не способная по-настоящему понять, что она — это она. Джоан уловила по виду Эммы, что эта история произвела не то впечатление, на которое она рассчитывала. Автобус уже подъезжал к нужной остановке. — Интересно, что бы сказал в середине прошлого века какой-нибудь специалист по нейронным сетям из MIT, услышав про подобное? — спросила Джоан. — Что мир сошел с ума. — Возможно. Но не стоит все время быть серьезными, верно? — Веселиться можно и другими способами, — ответила Эмма. Девушки вышли из автобуса. Джоан спросила, сможет ли Эмма пересечься с ней сегодня, и та ответила утвердительно, добавив, что детали напишет позже. Отсюда их дороги расходились, но лишь до вечера. * * * 2082, лето Алан был не только жив, но и пришел в себя. В приемной Чёрчленд-центра Карла увидела Эмму. К счастью, рядом не было ее отвратительной женушки. — Здравствуй, Карла. — Здравствуйте. Я очень благодарна, что вы позвонили. — Я же обещала сообщить. — Все равно. — И тут же: — Я… могу увидеть его сейчас? — В общем, да, но… — Эмма замялась. — Сейчас он занят с Джоан. — Эмма серьезно посмотрела на Карлу. — Слушай, я знаю, вы обе… мягко говоря, друг друга недолюбливаете. Но, Карла, пожалуйста, прошу, просто постарайся сама не провоцировать ее. «Провоцировать? Я? Да она…» Но Карла промолчала, приложив все силы, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица, и даже кивнула в ответ. — Ну и хорошо. Я просто не ожидала, что вы вместе тут окажетесь. Понимаешь, ее отвлекли по делам, но она вернулась быстрее, чем я думала. Извини, что ты приехала не в самое удачное время. Но, как бы там ни было, Алан сам спрашивал у нас о тебе, и я обещала, что вы скоро встретитесь. — Ничего, миссис Карпенко. Я понимаю. За прошедший со времени аварии год Карла изменилась. Да, Эмме было мало известно о девушке, но перемена была заметна. Она держалась иначе, внешность ее стала более… строгой. — Карла… — Да? — Я хотела спросить… То, что ты давала нам деньги, не слишком обременяло тебя? «Обременяло? Ну уж это вряд ли». — Нет, что вы — ответила Карла. — Я сейчас занимаюсь бизнесом, доставшимся мне от отца, и часть средств…