Я ещё раз осмотрела свои сокровища. Открыла книгу со сказками на той странице, где была изображена девочка со спичками. Оглянулась, не смотрит ли кто, и поцеловала куклу. Свернула платье в колбаску, чтобы оно как можно меньше смялось. Погладила глобус и с трудом разняла половинки. Прочитала последнее письмо от Йоханны, но в нём речь шла только о лете. Об играх, и о веселье, и о том, как было жарко. Сейчас лето казалось таким далёким! Дочитав письмо, я посмотрела на фотографию. Какие мы все серьёзные! Как будто знали, что нас ожидает. Незадолго до того, как фотограф нас снял, мы все очень смеялись над Кларой, которая нечаянно пукнула в полной тишине. Фотограф тогда рассердился. Хотя лица на фотографии были серьёзные, глядя на неё, я вспоминала, как мы смеялись. Над тем, как Клара пукнула. Такими я и хотела запомнить всех нас. 9. Мы отправились в путь. Не на юг и не на восток, потому что оттуда пришли немецкие солдаты. Не на запад, потому что там мы никого не знали. Мы решили двинуться на север, в Руселаре. Там жил дядя Жеф, брат нашего отца. Ночь теперь стала безопаснее, чем день. Поэтому мы не легли спать в положенное время. Обычно не ложиться спать в положенное время – это праздник. Но сейчас это не было праздником. Нам предстояло всю ночь идти пешком. Мы взяли с собой тачку, наполненную пожитками. «Наполненную» звучит так, как будто там лежало много всего, но это было неверно. Только одеяла, полотенца, несколько кастрюль. Все, кроме Клары, несли по тючку с собственными вещами. Чтобы поменьше тащить, я надела два платья, одно поверх другого, и два свитера. Жаль, что невозможно сделать то же с обувью. Пальто на мне еле застегнулось. Фонарь лучше с собой не брать, сказал папа. Другие семьи, покидавшие насиженные места одновременно с нами, тоже шли без фонарей. К счастью, появилась луна. Большая и круглая, она светила на нас с неба. Облака не заслоняли её, в этом нам повезло. И дождя тоже не было. Двойное везение. Оскар толкал тачку. Они с папой будут подменять друг друга. Мама несла на спине Клару. Я шла рядом с папой. – А дядя Жеф знает, что мы к ним идём? – Нет. – А у них хватит для нас места? – Придётся им потесниться. Мы же родственники. У меня устали ноги, а мы ещё так мало прошли. Дорога казалась бесконечной. Мы очень давно не виделись с дядей Жефом! Я вспоминала о какой-то ссоре по забытому поводу. Может быть, он не захочет нас приютить. Тогда придётся идти дальше. Беженцы – это люди, которые спасаются от чего-то. Они немного похожи на путешественников, только не знают, каков конечный пункт их путешествия. Никто нас не ждёт. Никто нам не обрадуется. После этой долгой ночи нас никто не накормит и не уложит в тёплую кровать. Может быть, нас вообще не пустят в дом. И нам придётся снова отправиться в путь. От одной этой мысли я почувствовала такую усталость! А как же Йоханна, вдруг подумала я. Ведь я её даже не предупредила, что мы уходим. Вдруг она придёт утром к нашему дому, но ей никто не откроет дверь. И никто не расскажет, куда мы все делись. Наверняка она будет волноваться. Я понятия не имела о том, собирается ли её семья остаться в Ипре. Возможно, они тоже спасаются бегством. Прячутся в лесу. Или бродят туда-сюда по берегу моря, потому что море преградило им путь. А что, если Йоханна в западне между немцами и морем? От этой мысли у меня засосало под ложечкой. Вероятно, я больше никогда её не увижу. Неожиданно я почувствовала у себя на спине папину руку. Я очень любила, когда он вот так ко мне прикасался. От его ладони всегда исходило чудесное тепло. Но сейчас я тепла не чувствовала, оно застряло в моих толстых одёжках. Я ощущала только прикосновение, но мечтала услышать слова, которые папа мне обычно говорил. Слова, которые успокоят меня не меньше, чем тепло его ладони. Что не надо бояться, что мы найдём себе пристанище. Что дядя Жеф раскроет нам свои объятия и двери своего дома. Что всё будет хорошо, обязательно. Но папа, разумеется, молчал. Собственно, ничего другого я и не ждала. Теперь даже мама ничего больше не говорила. Двигались мы медленно, но тем не менее мне было жарко под всеми слоями одежды. Я расстегнула пальто, но лучше бы этого не делала: узел с моими вещами теперь сползал с плеча. Я попыталась снова застегнуть пальто, и у меня оторвалась пуговица. Я наклонилась, чтобы её поднять, но луна, только что светившая так ярко, зашла за тучи. – Алиса, не останавливайся! – сказала мама. Её голос звучал устало и глухо. Она еле держала Клару на руках, голова спящей малышки то и дело съезжала с маминого плеча. Потом мама и сама остановилась. – Не могу больше идти, – прошептала она. Папа взял у неё Клару и заботливо положил девочку на одеяло в тачке. Дальше папа с Жюлем стали толкать тачку вместе, каждый за свою ручку. Я обернулась к Мариетте, женщине, шагавшей за мной следом. У неё был большой-большой живот, ребёнок мог родиться в любой момент. Похоже, у неё тоже закончились силы. Но поблизости не оказалось ни тачки, ни тележки, на которую она могла бы сесть. Ноги мои болели всё сильнее и сильнее. А потом я перестала что-либо чувствовать, кроме ног. На пятке образовалась большая водяная мозоль, но останавливаться было нельзя. А что, если попробовать не замечать боль? Просто не думать о ней – и всё. Вдруг это поможет? Я постаралась не думать о боли. Но чем больше старалась, тем больше думала. Мне было жарко, ужасно жарко. Я вся взмокла под своими одёжками. Люди, вместе с которыми мы отправились в путь ночью, рассеялись и отстали. Из плотного облака мы превратились в длинную полосу тумана. Рядом с нами остались только Мариетта и её муж Фонс. Никто не разговаривал, слышались только звук шагов и скрип колёс нашей тачки. И вдруг я уткнулась в папину спину. Хотела спросить, в чём дело, но папа приложил палец к губам: тсс. Те, кто шёл за нами, тоже остановились. Вдали показался огонёк, он двигался в нашу сторону. Вот донёсся какой-то гул. Мы всматривались и вслушивались изо всех сил. – Уходим с дороги, быстро! – скомандовал папа как можно чётче и как можно тише. – Все в кусты! Клара чуть не вывалилась из тачки и, проснувшись, заплакала. – Тише, Клара, – прошептала Роза. – Там немецкие солдаты, нельзя, чтобы они нас заметили. Клара замолчала, сунув в рот большой палец. Вообще-то ей не разрешали сосать палец, но сейчас никто ничего не сказал. Её глазёнки сердито блестели при свете луны. Огонёк приближался, гул превратился в топот сапог. Я задержала дыхание, зажмурилась. Если я их не вижу, то и они меня не видят. Я знала, что это чушь. Но иногда чушь помогает от страха. Вот они прошли мимо нас и скрылись вдали. Мы поднялись с земли. Ноги мои горели огнём. Казалось, что ботинки вдруг стали мне ужасно малы. Нос и губы жгло, потому что я оцарапалась, прячась в колючих кустах. Я облизала верхнюю губу, во рту появился вкус железа. – Мы сейчас где-то у Пашендейля, – сказал папа. – Подождём здесь до рассвета. Когда небо из чёрного стало серым, мы подошли к Пашендейлю. Остановились у крестьянского двора с большим сараем. Из дома вышло несколько человек, один из них закурил. Оскар, который толкал нашу тачку последний час, упёрся руками в бока, распрямил спину и подвигал плечами. Было видно, что ему больно. Тут из кухни вышла хозяйка и замахала на нас руками. Мама вся съёжилась. – Нет у меня для вас места, – сказала хозяйка. – Весь сарай полон беженцев. Но лицо её не было сердитым. – Мы ненадолго, – сказал папа, – нам бы хоть чуть-чуть отдохнуть. Клара проснулась и села в своей тачке. Хозяйка посмотрела на её спутанные светлые волосы, на разрумянившиеся во сне щёки. И главное, заглянула ей в глаза. А потом заметила, что Мариетта беременна. Мариетта обхватила руками живот – казалось, она еле стоит на ногах. – Ладно, отдыхайте, только не очень долго, – сказала хозяйка. – Принесу вам кофе и хлеба. Она пустила нас в сарай. На полу лежало много одеял. Здесь и там из-под одеял виднелись лица с закрытыми глазами или взъерошенные затылки. Между спящими взрослыми ходили дети. Все места у стен были заняты, поэтому мы опустились на пол прямо посередине сарая. Фонс расстелил одеяло для Мариетты и помог ей сесть. Мариетта расплакалась, Фонс устроился рядом, обнял её и стал тихонько покачивать. Мама погладила её по плечу. – Сейчас ты поешь, Мариетта, – сказала мама, – а потом ненадолго заснёшь. Всё будет хорошо. – Какой у меня живот твёрдый, – тихонько простонала Мариетта. – Никак не отпускает… У мамы в глазах мелькнул испуг. Они с Фонсом посмотрели друг на друга, но ничего не сказали. Хозяйка принесла бутерброды. А чуть позже кастрюлю, полную кофе, и кружки. Вдобавок она дала нам целую плитку шоколада. Я чуть не расплакалась от счастья. – Англичане нам очень помогают, – сказала хозяйка. – Пропитания хватает! Мама обхватила её руку обеими ладонями. – Мы вам так благодарны! Спасибо! Спасибо! Хозяйка улыбнулась. – Ладно, оставайтесь подольше. Что-нибудь придумаем. Тут уже расплакалась мама. Я сняла с себя верхнюю одежду, но быстро замёрзла. Потому что платье и всё, что под ним, было влажным от пота. Я залезла под одеяло, и сразу стало теплее. Звуки вокруг затихли, голоса теперь доносились откуда-то издалека. Меня словно окружил слой ваты, а через минуту я уже вообще ничего не слышала. Мне приснилось, что я бегу по полю битвы. Будто мы играли в войнушку, но тут началась настоящая война. Паулюс, изображавший немца, бежал за мной следом. И непрерывно что-то кричал мне, чтобы испугать. «Беги-беги, я всё равно тебя догоню! Из-под земли достану!» И всякий раз, когда мне казалось, что я от него избавилась, он снова выныривал у меня под носом и кричал: «Вот видишь! Вот видишь!» Я опять бросалась наутёк. Мне хотелось взлететь, и в какой-то момент я и правда взлетела. Тут Паулюс превратился в настоящего немца и выстрелил в меня. Он стрелял и стрелял, а я летела всё быстрее и быстрее. Я проснулась, потому что услышала настоящие выстрелы. Вылезла из-под одеяла и прижалась к папе. Вскоре мы все слиплись в один большой комок, как леденцы, полежавшие на солнце. За спиной послышался крик, явно женский. Мариетта сидела на полу, прижимая руку к животу. Солома под ней была совершенно мокрая. Её лицо исказилось от боли. – Но это слишком рано, – простонала Мариетта. – Девочка моя! – воскликнул Фонс. Он сел у неё за спиной, широко расставив ноги, обнял сзади и снова стал её как бы баюкать. – Не надо! – сказала она. – От этого сильнее болит спина. Фонс перестал покачиваться и шепнул ей что-то на ухо. Она кивнула и застонала теперь уже громко. – Не бойся, Мариетта, я тебе помогу, – сказала мама и поправила ей волосы, прилипшие к потному лбу. – А ты кому-нибудь уже помогала? – спросила Мариетта, еле переводя дыхание. Лицо у неё было испуганное. Мама ответила не сразу. – Я несколько раз была на твоём месте, – сказала она, – и знаю, как это бывает. – Но здесь так много народу, – охнула Мариетта. – Слишком много. И столько мужчин. – Что поделаешь, Мариетта, мы не можем прогнать их на улицу, ведь там стреляют.