– Сём! – А! – Мы-то даём, да что ж нам никто не даёт? Не знал Семён, что сказать. Говорит: «Будет толковать-то». Повернулся и заснул. V Наутро проснулся Семён. Дети спят, жена пошла к соседям хлеба занимать. Один вчерашний странник в старых портках и рубахе на лавке сидит, вверх смотрит. И лицо у него против вчерашнего светлее. И говорит Семён: – Чего ж, милая голова: брюхо хлеба просит, а голое тело одёжи. Кормиться надо. Что работать умеешь? – Я ничего не умею. Подивился Семён и говорит: – Была бы охота. Всему люди учатся. – Люди работают, и я работать буду. – Тебя как звать? – Михаил. – Ну, Михайла, сказывать про себя не хочешь – твоё дело, а кормиться надо. Работать будешь, что прикажу, – кормить буду. – Спаси тебя господь, а я учиться буду. Покажи, что делать. Взял Семён пряжу, надел на пальцы и стал делать конец. – Дело не хитрое, гляди… Посмотрел Михайла, надел также на пальцы, тотчас перенял, сделал конец. Показал ему Семён, как наваривать. Также сразу понял Михайла. Показал хозяин и как всучить щетинку и как тачать, и тоже сразу понял Михайла. Какую ни покажет ему работу Семён, всё сразу поймёт, и с третьего дня стал работать, как будто век шил. Работает без разгиба, ест мало; перемежится работа – молчит и всё вверх глядит. На улицу не ходит, не говорит лишнего, не шутит, не смеётся. Только и видели раз, как он улыбнулся в первый вечер, когда ему баба ужинать собрала. VI День ко дню, неделя к неделе, вскружился и год. Живёт Михайла по-прежнему у Семёна, работает. И прошла про Семёнова работника слава, что никто так чисто и крепко сапог не сошьёт, как Семёнов работник Михайла, и стали из округи к Семёну за сапогами ездить, и стал у Семёна достаток прибавляться. Сидят раз по зиме Семён с Михайлой, работают, подъезжает к избе тройкой с колокольцами возок. Поглядели в окно: остановился возок против избы, соскочил молодец с облучка, отворил дверцу. Вылезает из возка в шубе барин. Вышел из возка, пошёл к Семёнову дому, вошёл на крыльцо. Выскочила Матрёна, распахнула дверь настежь. Нагнулся барин, вошёл в избу, выпрямился, чуть головой до потолка не достал, весь угол захватил. Встал Семён, поклонился и дивуется на барина. И не видывал он людей таких. Сам Семён поджарый и Михайла худощавый, а Матрёна и вовсе как щепка сухая, а этот – как с другого света человек: морда красная, налитая, шея как у быка, весь как из чугуна вылит. Отдулся барин, снял шубу, сел на лавку и говорит: – Кто хозяин сапожник? Вышел Семён, говорит: – Я, ваше степенство. Крикнул барин на своего малого: – Эй, Федька, подай сюда товар. Вбежал малый, внёс узелок. Взял барин узел, положил на стол. – Развяжи, – говорит. Развязал малый. Ткнул барин пальцем товар сапожный и говорит Семёну: – Ну, слушай же ты, сапожник. Видишь товар? – Вижу, – говорит, – ваше благородие. – Да ты понимаешь ли, какой это товар? Пощупал Семён товар, говорит: – Товар хороший. – То-то хороший! Ты, дурак, ещё не видал товару такого. Товар немецкий, двадцать рублей плачен. Заробел Семён, говорит: – Где же нам видать. – Ну, то-то. Можешь ты из этого товара на мою ногу сапоги сшить? – Можно, ваше степенство. Закричал на него барин: – То-то «можно». Ты понимай, ты на кого шьёшь, из какого товару. Такие сапоги мне сшей, чтобы год носились, не кривились, не поролись. Можешь – берись, режь товар, а не можешь – и не берись и не режь товару. Я тебе наперёд говорю: распорются, скривятся сапоги раньше году, я тебя в острог засажу; не скривятся, не распорются до году, я за работу десять рублей отдам. Заробел Семён и не знает, что сказать. Оглянулся на Михайлу. Толканул его локтем и шепчет: – Брать, что ли? Кивнул головой Михайла: «Бери, мол, работу». Послушался Семён Михайлу, взялся такие сапоги сшить, чтобы год не кривились, не поролись. Крикнул барин малого, велел снять сапог с левой ноги, вытянул ногу. – Снимай мерку! Сшил Семён бумажку в десять вершков, загладил, стал на коленки, руку об фартук обтёр хорошенько, чтобы барский чулок не попачкать, и стал мерить. Обмерил Семён подошву, обмерил в подъёме; стал икру мерить, не сошлась бумажка. Ножища в икре как бревно толстая. – Смотри, в голенище не обузь. Стал Семён ещё бумажку нашивать. Сидит барин, пошевеливает перстами в чулке, народ в избе оглядывает. Увидал Михайлу. – Это кто ж, – говорит, – у тебя? – А это самый мой мастер, он и шить будет. – Смотри же, – говорит барин на Михайлу, – помни, так сшей, чтобы год проносились. Оглянулся и Семён на Михайлу; видит – Михайла на барина и не глядит, а уставился в угол за барином, точно вглядывается в кого. Глядел, глядел Михайла и вдруг улыбнулся и просветлел весь. – Ты что, дурак, зубы скалишь? Ты лучше смотри, чтобы к сроку готовы были. И говорит Михайла: – Как раз поспеют, когда надо. – То-то. Надел барин сапог, шубу, запахнулся и пошёл к двери. Да забыл нагнуться, стукнулся в притолоку головой. Разругался барин, потёр себе голову, сел в возок и уехал.